Глава 1. Обращение.

  Пыль и порох отгремевшего сражения въедливо осели грифельной маской на измученном лице. Чудовищная рана на бедре, словно разверзшаяся пасть, нещадно кровоточила. Развороченная картечью кость отзывалась мучительной, пульсирующей болью, пронзающей каждую клетку тела. Под ним уже расплылась багровая лужа, которую жадно впитывал чернозем. Он умирал безмолвно, не издав ни хрипа, ни стона, ни вопля. Бенкендорф смотрел в бесконечное свинцовое небо. Тяжелые, набухшие влагой тучи нависли над истерзанной землей, будто само солнце, вместе с Господом, отвернулось от людской жестокости и спряталось за непроницаемой серой пеленой.

  Полк давно ушел вперед, оставив позади лишь груды искореженных тел солдат и лошадей. Некому было предать земле павших героев, совершить последний обряд. Родина не ждала, она требовала побед здесь и сейчас. Александр не винил своих товарищей, не клял их последними словами, лишь устремлял взор в небеса, ожидая, когда костлявая рука смерти сомкнется на его горле, увлекая в ледяные объятия беспробудного сна. Воспоминания вспыхивали в сознании, словно искры догорающего костра. Вот он, юный и дерзкий, полный надежд и веры в светлое будущее, поступает на службу. Вот первая любовь, робкая и чистая, словно весенний подснежник. Вот первый бой, первая смерть, первый вкус крови на губах и леденящий душу страх. С каждой новой вспышкой памяти боль в бедре становилась все острее, а небо – все ближе. В ушах звенело, зрение меркло. Он чувствовал, как покидают силы, как жизнь утекает вместе с кровью в черную землю. Страх сковал сердце, но в то же время проступало и смутное облегчение. Ужас перед небытием отступал, уступая место покою и равнодушию. Последнее, что он увидел, – это серое небо, медленно сливающееся с темной землей. Он закрыл глаза и погрузился в беспросветную тьму, где не было ни боли, ни страха, ни войны.

  Ощутимый тычок сапогом под ребра заставил его с трудом открыть глаза и увидеть нарушителя предсмертного покоя. Солдат наполеоновского легиона навис над угасающим телом, пристально всматриваясь в Александра, словно пытался заглянуть в самую глубину его души, выискивая там хоть что-то ценное. Безупречно белая форма француза поражала своей чистотой, словно он только что покинул казарму. Генерал-майор судорожно сжал приклад ружья, готовясь к последнему бою. Он не собирался сдаваться без сопротивления, даже на пороге смерти смотря на противника с вызовом и яростью.

  – Du calme, général¹, – прошептала белая форма, пред взором Александра осталось только ослепительное сияние ткани, прошитой золотыми нитями пуговиц. Холодные пальцы коснулись щеки, скользнули невесомо, нежно, затем коготь оцарапал нежную кожу под глазом, оставив тонкую алую полоску, по краям которой тут же выступили маленькие капельки крови. – Tu veux vivre, général?²

  – Oui, je veux³, - одними губами прошептал Александр. Форма усмехнулась.

  - Vous êtes un guerrier puissant, général, vous m'avez conquis avec votre envie de vivre.⁴

  Дальнейшее произошло за гранью понимания. Событие, что Александр не смог постичь ни тогда, ни в долгих скитаниях последующей жизни навсегда отпечаталось в его памяти. Бесформенная тень склонилась у его тела, белоснежные брюки предательски запачкались в черной грязи, когда она опустилась на колени. Когтистая рука скользнула по израненному бедру, окрашивая подушечки пальцев в багровый. Затем, с грацией хищника, тварь слизнула кровь длинным, заостренным языком. Вкус бордового меда, казалось, опьянил ее, лишив былой осторожности. Острые когти разорвали ворот мундира Александра в клочья. На шее, словно птица в клетке, в панике забилась вена, и в тот же миг в нее вонзились острые, как иглы, клыки. Бенкендорф распахнул рот в беззвучном крике боли и отчаяния. Он пытался оттолкнуть кошмарное создание, но чудовище предусмотрительно сжало его запястья, лишив всякой надежды на сопротивление. С каждым глотком, с каждой утекающей каплей жизни, генерал чувствовал, как его покидают силы. На грани беспамятства он ощутил вкус металла на собственных губах. Горло свела тошнота, но боль и внезапная, нестерпимая жажда оказались сильнее. И тогда он впился, еще человеческими, еще притупленными зубами в плоть существа. В ответ донеслось одобрительное шипение.

  – Buvez, général, vous serez encore plus fort, je vous le promets⁵, – и Александр пил, с жадностью путника пустыни он пил эту терпкую, солоноватую кровь создания Дьявола. 

  Когда насыщение пришло, чудовище отпрянуло, истерзанный мундир облепил тело генерала, словно вторая кожа. Обращение было мучительным, время словно застыло в агонии, но, очнувшись в глубокой ночи на безжизненном поле, усеянном трупами, Бенкендорф ощутил неутолимую, всепоглощающую жажду крови и смерти. Вокруг лежали охладевшие тела, но пить мертвую кровь было немыслимо, инстинкт отвращения пронзал его новообретенное естество. Боль, казалось, отступила, уступив место дикой, нечеловеческой силе. Француз, точнее, уже не француз, а нечто, облеченное в его форму, довольно осклабилось. Золотые пуговицы блекло поблескивали в сумраке, отражая безумный огонь в глазах твари. 

  – Bienvenue dans notre monde, général. Vous êtes des nôtres maintenant⁶.

  Александр ощущал присутствие других, таких же, как это существо в форме. Они были повсюду, скрытые в тени, ожидающие своего часа. Тварь протянула руку, предлагая помочь поднятся. Бенкендорф с отвращением отшатнулся, но инстинкт самосохранения, теперь вплетенный в его новую сущность, подсказал, что это необходимо. Он принял руку, чувствуя леденящий холод чужой кожи. Вдруг обострившийся слух уловил хрип неподалеку. Живое существо. Живое, еще теплое тело, в котором трепетала горячая, пульсирующая кровь. Уже нависая над израненным солдатом, Бенкендорф увидел знакомую темно-зеленую форму. Свой. Русский. Убить его? Невозможно. Сознание противилось, разрываясь между жаждой и долгом. Он не мог совершить братоубийство. С тяжелым сердцем, оставив солдата на поле, Бенкендорф двинулся в сторону черного леса, оставляя позади ужас обращения, жуткую тварь и прошлого себя. 

  Лес набросился непроглядной тьмой и смрадным дыханием прелой листвы. Каждый шепот, каждый хруст под ногами разрывал тишину оглушительным раскатом, словно буря в голове. Ужас и отвращение сплелись в клубок, рвали нутро, терзая хрупкие остатки человечности. Корявые пальцы деревьев тянулись из мрака, словно стремясь удержать, захватить, не пустить в этот чуждый, леденящий мир. И лишь голод, неутолимая жажда гнали вперед, подчиняя волю, пожирая разум. Он брел, спотыкаясь о коварные корни, раздирая плоть о колючие объятия кустов, пока не ощутил их присутствие.

  Они были здесь, совсем рядом, притаились в сумраке смутные силуэты, безмолвные тени, выжидающие лишь мига. Он кожей ощущал их голод, их жажду, их хищное предвкушение. Сжимаясь, кольцо сомкнулось вокруг, изучая, оценивая добычу. В их глазах – ни проблеска сочувствия, лишь звериный интерес, холодный, как дыхание могилы. Он понимал: пути назад нет, он – один из них, обреченный на вечные скитания в поисках утоления муки.

  Первые дни – адская пытка. Безумная борьба с самим собой, с угасающей человечностью, отчаянное сопротивление новой, проклятой жизни. Он бежал от людей, прятался в лесах, пил кровь зверей, в тщетной попытке приглушить голод. Но это лишь жалкая пародия. Кровь животных – пресная, пустая, словно разбавленная речной водой. Ему нужна была кровь человека, кровь, пульсирующая жизнью, кровь, настоянная на страхе и отчаянии.

  Со временем он научился обуздывать жажду, скрывать свою истинную сущность. Вернулся к государственной службе. Уже синий мундир начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии скрывал его тайну, стараясь стереть с лица печать проклятия. Он, Бенкендорф, верный слуга императора, а ночные кошмары, дикая жажда и мгновения животной ярости – лишь болезненные отголоски недавнего прошлого. Но стоило запаху крови коснуться его обостренного восприятия, как маска благородства трещала по швам, являя миру зверя, настоящего кровожадного вампира.

  Он стал искусен в обмане, научился манипулировать, плести интриги, завоевывать доверие. Высокое положение давало доступ к темным уголкам человеческой души, к тайнам и порокам, что текли по венам, словно яд. И когда терпение иссякало, когда жажда становилась невыносимой, он находил жертву – солдата, нарушевшего закон, гуляку и повесу или прочий сброд, по его мнению, омрачающий высокое общество Петербурга. Лишь мимолетное прикосновение клыков, и вот уже он вновь полон сил, готов и дальше служить Отечеству, скрывая свою мрачную сущность за фасадом добродетели.

___________________________________________________________

  ¹Du calme, général – Успокойтесь, генерал.

  ²Tu veux vivre, général? – Ты хочешь жить, генерал?

  ³Oui, je veux – Да, я хочу.

  ⁴Vous êtes un guerrier puissant, général, vous m'avez conquis avec votre envie de vivre – Вы могущественный воин, генерал, вы покорили меня своим желанием жить.

  ⁵Buvez, général, vous serez encore plus fort, je vous le promets, – Пейте, генерал, вы будете еще крепче, я обещаю вам.

  ⁶Bienvenue dans notre monde, général. Vous êtes des nôtres maintenant – Добро пожаловать в наш мир, генерал. Вы теперь одни из нас.