Германия и остальной мир
Белый шум
Мы уже рассказали о внешнеполитическом учении национал-социализма в период его возникновения; внешней политики правящего национал-социализма мы хотим коснуться лишь в её важнейших чертах.
Можно было заранее предвидеть, что Хитлер натолкнётся за границей на недоверие, ибо то, что он до сих пор проповедовал, было, сколько бы он не отпирался, реваншем. Конечно, так уже водится, что длинный путь от агитации к ответственности оказывает охлаждающее влияние на чувства. Французская внешняя политика последних лет, выразителем которой являлся французский посол в Берлине Франсуа Понсэ, выдвинула вопрос, правда, не о сердечном союзе, но о возможности определённого modus vivendi с германским национализмом. Партнёром с германской стороны и сторонником этой политики был фон Папен, всё ещё состоявший вице-канцлером в кабинете Хитлера. Такой консервативной европейской политике Хитлер, занятый истреблением коммунизма, вполне импонировал. Эти возможности уничтожил однако жидовский бойкот 1 апреля. Он явился для заграницы доказательством, что правящий национал-социализм не намерен отказаться даже от наиболее сомнительных учений своего раннего периода. Хитлер, который, несмотря на своё мнимое благоразумие государственного человека, проводит в такой резкой форме свою антисемитскую программу, может в один прекрасный день попытаться провести и свою программу реванша. При этом в обоих случаях совершенно безразлично, сделает ли он это из собственных побуждений или под давлением своих приверженцев. О соображениях гуманности здесь не приходится и говорить. Сам национал-социализм никогда не утверждал, что он исходит из других соображений, общественных.
В общем германская внешняя политика хотела бы избежать столкновения на западной границе, так как здесь для неё возможны большие потери. Напротив, на востоке, по её мнению, ещё имеются свободные пространства. Доступ к этим пространствам может в один прекрасный день открыться, если бы на территории Советского Союза произошли серьёзные перемены. Украинские проекты Хитлера и Розенберга известны. Серьёзные перемены на Ближнем и Дальнем Востоке должны послужить моментом, которого дожидается эта политика. Воспользовавшись осложнениями и поводами, которые могут возникнуть при таких обстоятельствах, Германия хочет испробовать свои силы в качестве третьей стороны, от которой будет зависеть исход борьбы. Она хочет не напасть первой, а вмешаться. Если бы Советский Союз потерпел крушение, — а Хитлер убеждён, что это случится, — то Германия с согласия и при участии Польши хочет стать орднером Восточной Европы, её третейским судьёй и господином. Советский Союз ответил на эту политику целой системой пактов.
Таким образом, германская иностранная политика внешне развивалась благоприятно и вообще может быть понята лишь в связи с её великими перспективами. Она исходит из убеждения, что существующее распределение власти над миром продлится недолго и что при предстоящей перемене Германия должна выиграть, ибо она ничего не может проиграть. Действительно ли это так? Во всяком случае Германия может ещё и теперь проиграть одно, а именно своё единство. Правда, она стремится доказать миру, что только существование Германии охраняет мир от хаоса; при этом, однако, упускается из виду, что неизбежный германский порядок в духе Хитлера для Европы привлекательнее, чем возможный хаос.
Ради этого великого дня Германия сознательно идёт навстречу большим опасностям. Руководитель каждого ведомства, особенно в национал-социалистском аппарате, в узком смысле слова, будь то спорт, организации молодёжи или трудовая повинность, считает себя Шарнгорстом наших дней.
Не подлежит никакому сомнению, что германская молодёжь становится более подготовленной в военном отношении. Иной вопрос, надеются ли ответственные за германскую политику инстанции в ближайшее время так далеко довести военную подготовку молодёжи, чтобы ради этого брать на себя риск конфликта с державами. Весь расчёт строится тут, очевидно, на том, что из-за нерешительности и дипломатических разногласий в лагере противника удастся долгое время избежать конфликта. Это напоминает поведение лыжника возле нависшей лавины, который изо всех сил несётся в опасной зоне в надежде, что он успеет миновать её до того, как тронется лавина.
Во всяком случае этот опасный бег привёл Германию на край пропасти. Формула, которой правительство Шлейхера 11 декабря 1932 г. добилось в Женеве от Англии, Франции, Италии и Америки, гласила: германское равноправие в рамках безопасности. Теперь же, в 1933 г., многие указывают на то, что международная безопасность после нового поворота Германии находится под большей угрозой, чем раньше. Штреземан добился очищения Рейнской области, Брюнинг — отмены репараций, Папен и Шлейхер — равноправия.
Хитлер же снова потерял равноправие. Это была бы одна из самых тяжёлых неудач германской послевоенной политики, если бы отношения застыли на этом пункте.
Германское правительство осознало свою внешнеполитическую изоляцию, разумеется, не с 14 октября 1933 г. Оно давно уже знало, что утратило прежнюю поддержку английского общественного мнения; оно видело, что и Италия начинает следовать английскому примеру, и сделало отсюда свои выводы. Покинув в этот день конференцию по разоружению и заявив о своём выходе из Лиги Наций, оно нисколько не ухудшило своего положения, ибо дальнейшее ухудшение было невозможно.
Обращаясь к руководящей идее германской внешней политики, мы можем установить полное соответствие между внутренне — и внешнеполитическими методами национал-социализма. Национал-социалистская партия добилась власти в Германии путём предостережений по адресу руководящего слоя общества, что после развала национал-социализма прийдёт большевизм. Эту игру повторяет она теперь, предостерегая соседей Германии, что после свержения Хитлера большевизм укрепится на Рейне и вскоре перешагнёт через него. За этим предостережением скрывается принуждение: партнёры Германии должны принципиально сделать выбор между фашизмом и большевизмом. Разумеется, Германия не может заставить их сделать этот выбор. Но она рассчитывает на внутренний распад нынешнего политического уклада западных демократий, который заставит их сделать этот выбор. И она не сомневается, что предпочтение в этом случае будет отдано фашизму.
Одновременно делается попытка оказать пропагандистское влияние на англосаксонский и латинский мир, которая сопровождается хорошо рассчитанной стратегией в отношении правительств этих стран. В день, когда Германия оставила Женеву, «Фёлькишер беобахтер» выступил с лозунгом, заявив, что Хитлер — великий европеец, который желает добра народам в большей мере, чем их собственные политические деятели. Больше шансов на успех имеет, правда, не попытка посеять рознь между народами и их правительствами, а попытка разъединить между собой правительства. Национал-социалистская партия во внутриполитической борьбе была слабее своих противников вместе взятых; но так как её противники не только не объединили своих сил, но и продолжали бороться между собой, то в результате сильнее всех оказались национал-социалисты. Из того же расчёта исходит правящий национал-социализм в отношении своих внешнеполитические партнёров: если в случае конфликта они не сумеют договориться о своём поведении в отношении Германии, то последняя благодаря своей непоколебимой энергии должна будет оказаться сильнее фронта, составленного из отдельных частей своих противников. Сюда присоединяются те обстоятельства, что Франция, согласно этим представлениям, осуждена с течением времени на внутреннюю слабость и на низведение до уровня второстепенной державы; что в настоящее время Франция психологически не в состоянии больше воевать с Германией; что Германия таким образом может себе позволить любое нарушение договоров, вызвав этим только словесные протесты.
Если мы освободим эту политику из хилиастического тумана{136} и рассмотрим её при свете дня, ещё продолжающегося за пределами Германии, то увидим, что Хитлер возвращается к той же политике, из-за которой потерпели крушение Вильгельм II и его канцлер Бюлов. Однако методы, с помощью которых национал-социализм разъединил своих внутриполитических противников, неприменимы во внешней политике уже потому, что здесь соперниками выступают не немцы. Они превосходят немцев не политической фантазией, а своей политической трезвостью. Национал-социализм, который в теории проповедует различие между расами, на практике не забывает о своём учении. Он обращается с чужими народами так, как будто они немцы, и на этом он должен победить.