ГОВНЯШ. ЕБАНУТЫЙ СМЕШАРИК
Валерий Псина | https://t.me/uporotoГлава 1. Пробуждение Говняша.
Пада-будай дабуди-дабудай, пара-дубай дабуди-дабудай. Ват туда пудиба, вап буда тудиба, ВАП ТУДА ПУДИБА!
— А-А-А-А БЛЯ-А-А-А-АДЬ СУКА НАХУЙ! — разорвал раннюю утреннюю тишину прокуренный и пропитый хрип Говняша, — ГАВ… НО-О-О! — раз неслось последнее «о» эхом по округе.
Говняш очнулся в свином загоне, полном навоза.
— Ох, Гховняш… — вздохнул Копатыч, сидевший около огороженного хилым деревянным заборчиком квадратного участка в своём пляжном кресле, — блядь… какой ж ты долбаёб, укуси меня пчела, — пробурчал он, смотря на барахтающегося и захлёбывающегося в жидком дерьме Говняша.
— А-А-А-А-А-А-А, — заунывно рычал Говняш, булькая фекалиями.
— Эх… — обречённо вздохнул Копатыч, — каждый раз одно и то же.
Говняш беспомощно барахтался и издавал странные звуки, походившие на низкое утробное рычание алкаша в полуотключке. Свежее жидкое дерьмо заволакивало его открытые глаза грязной пеленой и туго лилось в рот между зубами, но Говняш будто бы и не замечал этой свиной кислоты. Поэтому он и получил свою кличку.
Почти каждый божий день этот ебанутый просыпался в говне: будь то собственные фекалии размазанные по телу; будь то одинокая собачья куча где-нибудь в лесу — Говняш потревожит её своим ебальником; будь то старый голубиный помёт на крыше дома Кроша — наш герой обязательно растворит его своей мочой и проснётся в затхлых бело-синих крапинках.
Пока Копатыч думал, что делать со своим круглым собратом, Говняш резко поднялся и вдохнул, будто до этого кто-то держал его за горло. Он громко вскрикнул, выплёвывая коричневую мокроту и опёрся о колени, смотря в землю. Не в силах держать позу, он снова лёг, повернулся на живот и закинул ногу, будто лежал в кровати. Не особо сдерживаясь он даванул пердежа и смачно обосрался, хотя лёжа в куче говна, видимо предпочёл не церемонится.
Вдруг из его очка вместе с говном вылетело что-то продолговатое и оформившееся. И Копатыч и сам Говняш немного удивились этой странной пуле, потому что, к сожалению, ни на чьей памяти Говняш не срал хоть чем-то твёрдым.
Медведь привстал на кресле, без суеты подошёл поближе и прищурился, рассматривая как Говняш медлительно поворачивался и хлюпал говном.
Ебанутый шерудил руками в поносе, пытаясь найти ту странную твёрдость, которую почувствовал его анус. Он сразу понял, что тут что-то не так. Даже детские воспоминания о сформировавшемся кале были не похожи на то, что умудрилось пройти его желудочно-кишечный тракт.
— БЛЯДЬ! — вскрикнул он в удивлении, когда поднял из говна предмет, покинувший его тёплое вонючее лоно.
— Чё там… Гховняш! — окликнул его Копатыч, перевесившись через ограду.
— Ы-Ы-Ы, БЛЯ-Я-Я, — только крикнул он и кинул сей предмет в сторону Копатыча, куда-то на траву позади него.
Копатыч прихрамывая побежал туда, куда упал предмет. Он нашёл его по невероятной вони сгнившего голубиного холодца. Даже деревенского жителя Копатыча, давно привыкшего к запаху жизнедеятельности животных, чуть не вывернуло от аромата преисподней внутри Говняша. Несмотря на это, он поднял странный продолговатый предмет: ровный с одной стороны, с другой — с торчащим отростком. Предмет был покрыт свежими вязкими выделениями. Копатыч обтёр его об траву, и когда из-под поноса показалась примятая сиреневая шерсть он вскрикнул:
— БЛЯДЬ!
И машинально в отвращении отбросил предмет в траву, а сам сжался. Он испуганно повернулся и глянул на опёршегося на локоть Говняша, прищурившегося от недосыпа.
— Ты, блядь… СУКА! — Копатыч взялся за голову и ошарашенно глядел на Говняша, — ТЫ… СУКА! ЕТИШЬ ТВОЮ МАТЬ… ГХОВНЯШ! Ты шо с Ёжиком сделал, паскуда?! — и злобно поглядел на ебанутого.
— Да я это… и не помню нихуя, — Говняш опустил голову и взялся за неё свободной рукой. Через мгновение он поднял безразличный взгляд на Копатыча, — бля, ну правда не помню, Ебатыч.
— Какой я тебе, нахуй, Ебатыч, сволочь ты эдакая?! — он хотел было перемахнуть через забор, но говно его остановило. Он хотел было взять камень, но тут вспомнил, что его животные могут потом поранится об него в этом загоне. Он пометался немного, снял свою шляпу, со злости кинул её о землю, плюнул и грозно затоптал её.
— Ёб твою мать, ВСПОМИНАЙ, гнида! — рявкнул он и снова надел свою помятый головной убор, сплетённый из соломы, — иди сюда! — он махнул рукой.
Следующие пятнадцать минут Говняш исполнял такой кардебалет в смеси фекалий, мочи и утренней росы, пытаясь встать и снова падая, что Копатыча всё меньше останавливал навоз и всё больше хотелось сигануть через ограду, чтобы только вьебать этому умалишенному. От его падений кал вздымался тугими волнами, которые заходились каплями, врезающимися в забор и медведя. От барахтаний Говняша фекальная вонь просачивались через забор и достигала красных роз, которые их хозяин бережно лелеял, убивая все его труды.
Этот ебанутый не мог простоять на ногах и пары шагов и плашмя падал в покоящиеся пласты дерьма, рефлекторно пуская пузыри. Во время своих пируэтов он успел похудеть на пару килограмм и на ту же массу пополнить свой импровизированный бассейн новыми порциями кровавой мелены.
Наконец, когда алкаш достиг забора, Копатыч, преодолевая отвращение перебросил бедное измученное тело смешарика на землю, нарвал травы и обтёр немного этого блаженного, а траву потом кинул обратно в загон.
Копатыч поднял Говняша на ноги, взял за грудки и стал трясти.
— Где ты был вчера, вспоминай! — прикрикнул на Говняша хозяин фермы.
— Да это… у Ебуньи был, кажется, — только мог промямлить он, перед тем как смачно наблевал на Копатыча потоком горькой желчи.
— Ах ты, СУКА! — только и крикнул он, отпуская Говняша. Тот глухо осел, как мешок с говном, — тьфу! — Копатычу пришлось отплевываться, поскольку он получил горького зелья и в рот, — Господи, за что ты мне упал, — также горько пробурчал он себе под нос.
Медведь вытер сорванной травой уже себя от блевотины, но глядя на ползающего и пытающегося встать Говняша, который в общем-то не стал сильно чище, понял, что лучше уже не будет. Он поднял измазанного и пьяного, перекинул его руку через шею и вместе они побрели.
— Ладно, пошли к Совунье, идиот ты наш, — буркнул он.
Палец Ёжика остался лежать в траве.
Глава 2. Совунья.
Копатыч нёс на плече измазанного в дерьме и еле бредущего Говняша, который то и дело отключался. Его совершенно неадекватное обрюзгшее ебло подпрыгивало в такт их шагам, а кривые ноги с жидкой растительностью обречённо и неуверенно ковыляли, ведомые в неизвестном направлении.
— Гховняш, — звал он его и затем бил свободной рукой по щекам, — ты это… не балуй, ты это… иди, дурак ты эдакий, — приговаривал Копатыч уже скорее самому себе, тяжело дыша от натуги и вони, пытаясь не упасть под тяжестью жирного тела Говняша.
Они шли в гору по вытоптанной дорожке. Им открылся красивый вид на зелёную низину с редкими деревьями, освещёнными прямыми стоящими в дорожной пыли столбами солнечного света.
— Стой, это… Гховняш, смотри, — Копатыч развернул обосранного.
Тот еле разлепил глаза и повернулся к Копатычу.
— Э-Э-Э-Э-Э-Э-Ы-Ы-Ы-А-А-А, — утробно зарычал Говняш и обдал Копатыча жёлтой и бедной струёй блевотины.
— Падла! — удивился Копатыч и бросил свою ношу, — Мразь! — добавил он и пнул Говняша ногой. Травы под рукой не было, поэтому Копатыч обтёрся песком и гравием: пыльным быть было лучше, чем обблёванным.
Наконец, успокоившись и почистившись, стоя в пыли, Копатыч посмотрел на ссущего под себя Говняша. Тяжело вздохнув, рыже-бурый снова взвалил буйного на себя, и они побрели в сторону дома Совуньи, Говняш продолжал ссать, рисуя на дорожке роспись в своей ебанутости.
* * *
Дом Совуньи стоял на опушке. К двери вела деревянная приставная лестница. Копатыч понял, что ему ни за что не удастся подняться по ней вместе с Говняшем, не сломав кому-нибудь из них двоих шею.
— Ладно, Гховняш, полежи пока тут, — он бесцеремонно сбросил смешарика, а тот снова без чувств рухнул как мешок.
Копатыч поднялся по скрипучей лестнице и постучал. От первого же удара дверь открылась: она была не заперта. Как только Копатыч пересёк порог, его тут же обдало знакомым ароматом гнили. Он не сдержался и тут же блеванул себе на ноги.
Когда поднялся, Копатыч сразу заметил, что всё убранство дома Совуньи полностью было измазано в дерьме, будто кто-то специально хотел дотронуться до каждой вещи. Сама Совунья лежала на спине на полу с нарисованными говном усами. На ней был кожаный чёрный ошейник с шипами и майка-алкоголичка. Она была без трусов.
— Эй… Совунья, — позвал её Копатыч, теребя за плечо. Второй рукой он закрывал нос, отчего его голос звучал гнусаво, — Совунья…
Она открыла глаза, но сильно щурилась от утреннего света, будто не спала ни разу в жизни. Она поморщилась, покрутила клювом и не издавая звука, интеллигентно блеванула рядом с собой. В блевотине можно было увидеть нетронутые частички конфетти.
— Эй, Совунья, — позвал её Копатыч, не уверенный слышит ли она его.
— Е-БУНЬ-Я! — еле выкрикнул на улице Говняш и, судя по глухому стуку, свалился на землю.
Совунья очнулась и села на пол. Она посмотрела в лицо Копатычу, будто вспоминала себя. Фиолетовая птица одуплилась, чувства и память постепенно доходили до неё, но ещё раньше донёсся отвратительный запах поноса. Совунья посмотрела вокруг.
— А что это… кто… что случилось? — недоуменно спросила она и посмотрела за голову Копатыча, — Кто обосрал мои занавески?
— Да хрен с ними, с твоими занавесками! — одёрнул её Копатыч и махнул на них рукой, — тут вот какое дело…
— А кто… зачем… обосрали мою кровать? — Совунья привстала на четвереньки и увидела насквозь промокший от поноса матрас на промятой раскладушке.
— Совунья… — пытался обратить на себя внимание Копатыч.
— А кто… кто обосрал мои любимый чайный сервиз? — Совунья уже успела встать, оперевшись на стол. Она взяла расписанную цветочными узорами чайную кружку с тонкой ручкой, которая стояла среди разбросанных окурков, обёрточной бумаги и пустых бутылок, и вылила оттуда застоявшийся понос вперемешку с кишечной слизью, который шматами падал на пол. Потревоженные мухи разлетелись в стороны.
— Кто обосрал мои… о боже мой! Кто посмел обосрать моё трюмо?! — она подошла на тонких трясущихся от обезвоживания ногах, держась за мебель, и увидела своё отражение, испещрённое веснушками фекалий. Помимо этого, на столе перед зеркалом лежала куча говна.
— Блядь! — Копатыч буркнул под себя, — Это… Совунья… тут у нас Чэ-Пэ…
— А у меня что, не «Чэ-Пэ»? — ответила она надменно и не в силах стоять, плюхнулась на стул перед трюмо, оказавшись лицом к лицу с неизвестным калом, — какого хуя, блядь, происходит? Почему я уже которую неделю подряд просыпаюсь в невменозе…, но сегодня… ну ты посмотри, — она развела крыльями, — ну ладно в прошлый раз, ты помнишь?
Копатыч утвердительно качнул головой.
— Я уже тогда -ауела-, — Совунья пыталась не ругаться, — у меня жопа до сих пор болит… Я Карычу в глаза иногда смотреть не могу…, но это… пиздец! — Совунья смотрела куда-то вглубь комнаты.
— Да… ну это… Совунья, речь о жизни Ёжика, — прервал её монолог Копатыч.
Совунья повернулась и подняла брови. До этого речь всегда шла о стыде и разврате, но никак не об угрозе для жизни.
— В общем мы не можем его найти, — он не хотел рассказывать ей о случившемся.
— Ох… — она нахмурилась и потёрла переносицу крылом, силясь вспомнить, — я мало что помню. Если бы я помнила, кто обосрал тут всё… я бы его убила, — дай подумать…
Копатыч так и стоял, зажав нос рукой.
— Ох… помню там был Говняш, этот блаженный. И как меня угораздило очутится с этим в одном доме… Ну ведь он точно в этом как-то замешан, — она показала на говняные отпечатки на обоях. Отпечатки напоминали скорее крылья, чем лапы, — да… кажется, там всё же был Карыч, этот… Ох, надеюсь с Ёжиком всё хорошо. И как нас угораздило?
— А ещё что-то, Совунья… помнишь? — с надеждой спросил Копатыч.
— Нет, отъе… отстань, пожалуйста.
Совунья сняла с себя майку, которая была относительно чистой и без энтузиазма протёрла ей трюмо, лишь размазав говно по серебряной поверхности стёкла. Она накрыла майкой сформированный катях, окутала его тканью, как тесто и подняла, чтобы затем кинуть в угол, где стояла мусорная корзина.
Копатыч заметил, что на спине совуньи маркером был нарисован хуй с яйцами, но промолчал. Он попятился к двери.
— Будешь уходить, приоткрой окошко, — обречённо бросила она вслед.
Аккуратно переступая через говно, Копатыч открыл окно и удалился. Скатываться с горки, которая была рядом с лестницей он не стал, хотя обычно так и делал. Для него не стало сюрпризом, что сверху донизу она вся была покрыта высохшим тёмно-коричневым дерьмо и засохшей зелёной блевотиной. Сверху этого натюрморта лежал использованный презерватив со спермой и кровью.
Копатыч неуклюже спустился по лестнице и обнаружил Говняша в пятидесяти метрах к северу, под деревом, где он сладко спал. Пока полз, он успел немного обтереться об траву, так что стал даже почище, чем был, поэтому Копатыч, доковыляв до невменяемого, снова взвалил его на себя, и вместе они побрели по пыльной дорожке до дома Карыча.
Глава 3. Карыч
По пыльной дорожке, под ярким солнцем шагали два смешарика: один добрый и трезвый, второй — в говно… и в говне.
Хоть дом Карыча и был недалеко от дома Совуньи, но у Копатыча заняло больше часа на то, чтобы добраться туда вместе с Говняшем, хотя обычно уходило минут пятнадцать. Всё дело в том, что Говняш немного очнулся и обрёл подвижность, но не разум, и всё норовил убежать или въебать Копатычу: в общем справится с начавшим становится буйным Говняшем было всё сложнее. При этом Говняш всё равно иногда отключался и Копатычу приходилось тащить его на себе. Оставить его Копатыч не мог, потому что в прошлый раз Говняш сначала чуть не задохнулся от блевотины, а потом в делирии бросился на Кроша с ножом. Добрая душа медведя не могла допустить ничьей смерти: даже такого конченного долбаёба, как Говняш.
Добравшись до вычурного дома в викторианском стиле на берегу небольшого пруда, Копатыч и Говняш поднялись на крыльцо. Копатыч позвонил в звонок, но ответа не последовало. Тогда Копатыч сильно и громко постучал в дверь, украшенную занавесками. Внутри послышался глухой стон Карыча.
Копатыч дёрнул за ручку: дверь оказалась не заперта. Внутри был лёгкий аромат дерьма, но отдаленный, затенённый чем-то другим, будто обосранное помещение вымыли «Мистером Пропером» неделю назад.
В доме был порядок, однако виднелся след неизвестного происхождения от порога до кровати: Копатыч не стал делать никаких предположений.
В кровати мирно и громко сопел Карыч, лёжа на животе и укрытый пышным тяжёлым одеялом. Говняш в тот момент как раз немного очнулся. Он разбежался кривой походкой и на скорости прыгнул к Карычу в кровать, заставляя того стонать в бреду от беспокойства.
— Карыч, — осторожно обратился к нему Копатыч, обращая внимание на оттопыренность одеяла, — Кары-ы-ыч, — снова позвал его Копатыч, ты как?
— А-А-А-А-А-А-Ы-Ы-Ы, — только глухо послышалось сквозь подушку.
Говняш беспорядочно барахтался рядом с Карычем и в какой-то момент сорвал с него одеяло.
Увиденное, заставило Копатыча вскрикнуть от удивления:
— УКУСИ… меня пчела! — только и смог вымолвить он, видя полностью лысого Карыча. Его дряблая розовая кожа поразила Копатыча своей уязвимостью.
На левой щеке, которую было видно у Карыча была нарисована свастика, а из жопы торчала бутылка от шампанского, точнее только её горлышко.
— А-А-А-А… — стонал Карыч, и от его крика бутылка болталась у него в анусе, — хочу… срать… — с придыханием сказал он.
— Карыч, ёб твою мать. что с тобой случилось, — Копатыч немного отшатнулся от шока, — ты не знаешь, где Ёжик?
— Я… А-А-А-А-А… хочу срать! — стонал Карыч, пытаясь выдавить из себя бутылку.
Говняш, вытворяя какую-то хуйню, похожую на балет «Лебединое озеро», ударил по торчащей бутылке, заставляя Карыча стонать сильнее.
— Карыч, где Ёжик? — затряс его за плечо Карыч, брезгливо касаясь его розовой кожи.
— Совунья! — неожиданно вымолвил он, — я хочу срать, — только и говорил он.
— Ладно, давай я тебе помогу, — Копатыч аккуратно положил лапу на торчащую бутылку «Советского», а сам в отвращении и отчаянии сдвинул брови.
Карыч взбрыкнул и нахмурился, не открывая глаз.
— Тш-ш-ш, — успокоил его товарищ.
Копатыч потянул вверх горлышко тёмно-зелёного стекла, ощущая аромат кишечной микрофлоры.
— А-А-А-А, — застонал уже от боли Карыч.
Копатыч ослабил тягу.
— Я хочу… срать, — снова заладил Карыч, разделяя слова дыханием. Он не открывал глаз и будто бредил.
— Да чё ты заладил, — буркнул себе под нос Копатыч.
— Хочу… какать… я не могу… срать, — не унимался Карыч.
Копатыч снова попытался потянуть за горлышко, но Карыч воинственно брыкался. Говняш тем временем спокойно сопел, лёжа рядом.
Оранжевый медведь пошел на кухню и обнаружил там бутылку подсолнечного масла. Умело, он налил этого масла в анус Карычу и покрутил бутылкой, чтобы облегчить ей путь на свет.
— А-А-А-А-А, — уже более блаженно и с улыбкой застонал Карыч.
Копатыч снова взялся за горлышко бутылки и аккуратно потянул. Дряблое очко зашлось пердежом: газы проскакивали через смазанные стенки. Карыч натужился и нахмурился. Копатыч потянул ещё, заставляя старый анус расширится до диаметра донышка, а Карыча от натуги задержать дыхание.
Бутылка шла туго, но шла, Копатыч не делал резких движений. Размокшая этикетка отклеилась и встала поперёк. И когда с громким хлопком бутылка выскочила из ануса, на развёрстом пролапсом красноватой розе очка лежала та самая этикетка, пока не была сбита твердым катяхом, вылезшим снизу вверх и мощным потоком дерьма, полившимся, как из прорвавшей канализации.
— А-А-А-А-Э-Э-Э, — сладостно застонал Карыч. Он повернулся на бок, спиной к Говняшу, так что весь поток пришёлся на него и матрац. Говняш, будучи ебанутым, подставил под этот говнопад руки и умылся тем, что туда приземлилось: кусочками чёрного кала в полужидком потоке зеленоватого дерьма вперемешку с кровью из анальных трещин.
— Ну Гховняш… ну ёб твою мать! — отчаянно взмахнул руками Копатыч и перекрестился.
Карыч с облегчением и блаженной улыбкой укрылся одеялом и сладко захрапел, не замечая хаоса вокруг.
— ЛЯБЛЮ-ЛЮ-ЛЯ… ХУЙ! — послышалось за окном.
Копатыч взглянул туда и увидел безумное ебло Кроша.
— Крош! Стой! — крикнул ему Копатыч.
Крош сорвался с места и побежал.
— Крош! — прокричал Копатыч, когда, прихрамывая, выбежал на улицу.
Медведь увидел скрывающуюся фигуру бирюзового кролика, который скакал как ебанутый в разные стороны, бормоча что-то нечленораздельное под нос.
Копатыч побежал за ним.
Глава 4. Крош.
– Крош! — кричал Копатыч в лесную тишину, — стой!
Копатыч бежал несколько минут и остановился, чтобы определить направление и отдышаться. Стояла полнейшая тишина, звуков Кроша слышно не было.
— Ку-ку! — выпрыгнул из-за кустов Крош, вертя выпученными глазами как полоумный и высунув язык.
— Блядь! — вскрикнул Копатыч от испуга, — укуси… меня пчела! Да что ж ты делаешь, дурак! — он схватился за сердце.
— Я гуляю! — сказал он чересчур громко и подпрыгнув, — Я пидорас! — воскликнул кролик.
— Э-э-эм… ну ладно, — смутился Копатыч, — это самое… Крош.
— Я! ПИДОРАС! — энергично крикнул Крош, прыгнув прямо на Копатыча.
— Блядь, ты долбаёб что ли? — крикнул Копатыч и отшатнулся от кролика.
— Нет! — ответил Крош, — я — пидорас! — снова воскликнул он.
— Ладно, я понял… Где Ёжик, ты знаешь?
— Да… Я пидорас, — Крош высунул язык и покрутил им.
— Да что ж ты заладил, — буркнул Копатыч себе под нос.
Крош сорвался с места и побежал дальше в лес. Копатыч ринулся бежать за ним. Его дыхание сбивалось, а многолетняя хромота от травмы не давала двигаться ровно. Пожилой медведь бежал со всех ног на вой «Я — пидорас», который Крош постоянно издавал.
Копатыч бежал на удаляющийся от него звук, который вдруг резко стал приближаться. Крош стоял на краю очень крутого склона, и уже было приготовился прыгнуть, когда Копатыч повалил его на землю.
— Я — ПИДОРАС! — крикнул ему в лицо Крош, заставив Копатыча заткнуть ухо.
— Что с тобой случилось? — спросил Копатыч, — ты ведёшь себя как идиот!
— Я не идиот… Я — …
— Заткнись, блядь! — рявкнул на него рыже-бурый и дал кролику пощёчину, — про пидораса я уже слышал.
— Я… — начал было Крош, безумно выпучив глаза, — пидорас… — будто просто буднично констатируя факт.
Копатыч тяжело вздохнул.
— Да очнись ты, — он хлестанул кролика по морде, — хватит нести этот бред!
— Я… это… — Крош перестал улыбаться как придурок, — Говняш…
— Опять он, — Копатыч снова вздохнул.
— Таблетки, порошок… я всё это люблю… Говняш сказал, — Крош снова улыбнулся.
— Крош… ёб твою мать… ну ты-то как… нормальный парень вроде был, — Копатыч грустно скривил рот, — всё этот Гховняш… укуси его пчела, — Крош, где Ёжик?! Ты сказал знаешь.
— Я это… — Крош явно боролся с накатывающей на него волной безумия, постоянно беспорядочно мигая глазами и дёргая конечностями, — я это… знаю, где Ёжик.
— Гхде?
— Он дома.
Крош медленно улыбнулся. Копатыч видел как его лицо начало застилать спайсовое безумие, распирая бедному кролику глаза и обнажая извивающийся язык.
Бирюзовый резко вскочил, скинув Копатыча и ускакал, крича «Я — пидорас». На глазах Копатыча застыли скупые слёзы, которые он вытер рукой, нервно оглядываясь, хотя и знал, что никого рядом не было.
Медведь поднялся, отряхнулся от опавших листьев и, не в силах больше бежать за Крошем, решил пойти искать Ёжика у него же дома. И как он раньше не додумался!
Копатыч вернулся обратно в дом Карыча и обнаружил там двух спящих. Говняш сосал пустую бутылку из-под шампанского, как соску, и сладко спал, как и лысый Карыч. Если бы не запах дерьма и спермы, Копатыч бы даже умилился, но он понимал, что дело ещё не решено, и Ёжик оставался в опасности.
Глава 5. Ежик.
Медведь быстрым хромым шагом заковылял к дому Ёжика, располагавшегося на берегу залива. Уже смеркалось. Оранжевый закат над волнующейся морской гладью напомнил Копатычу, зачем он однажды сюда приехал. Он застыл на миг на холме, глядя вниз на пляж, ловя свистящим дыханием свежий бриз и представляя, что этот миг и есть жизнь и что все проблемы отступили куда-то хотя бы на минуту.
Он глубоко вздохнул и пошёл вниз. В домике уже горел свет. Копатыч взошёл на крыльцо и постучал.
— Открыто, — послышался приглушенный хрип Ёжика после некоторой паузы. У Копатыча немного отлегло.
Копатыч открыл скрипучую дверь и ступил в комнату, почувствовав сильный запах Корвалола.
— Ёжик, — осторожно окликнул Копатыч.
— Я тут, — хрипнул Ёжик, — на кухне.
Медведь прошёл по деревянному полу, звонко скребя по нему когтями, и застал осунувшегося Ёжика, который тяжело дышал. У него частично отсутствовали иголки, под треснувшими стеклами очков и глазами виднелись огромные мешки. Он держал пакет со льдом на голове. Вторая рука была перебинтована, на марле виднелись кровавые пятна.
— Ты это… как, нормально? — выпучив глаза, спросил Копатыч.
— Да так… не очень, — ответил хозяин дома.
— А что случилось-то?
— А ты не знаешь? — Ёжик говорил медленно, переведя взгляд на Копатыча. Его глаза были налиты кровью.
— Нет… я только нашёл Гховняша сегодня…
— Ах, этот пидарас, — ухмыльнулся Ёжик, — так это всё из-за него и случилось.
— Так что случилось-то?
— Бля-а… — вздохнул Ёжик.
— Ну? Что у тебя с рукой? Чё было-то?
— Короче… — Ёжик схватился за голову и застонал, — вчера Лосяш пригласил всех к себе.
Копатыч скривил лицо, потому что его не позвали. Ёжик это заметил.
— Да, они тебя решили не звать, потому что ты не бухаешь и нудишь.
— Да-к вы когда такую хуйню творите…
— Ну да… — горько улыбнулся Ёжик, — в этот раз тебя и правда не хватало, — он кашлянул, — в общем… нас пригласил Лосяш, говорит, чё-то приготовил… там это… — он нахмурился в раздумьи, — какой-то повод идиотский ещё был… ну ты знаешь… любитель ебанутых праздников. Но тут как-то убедительно было, он про свой день рождения рассказывал вроде, хотя мне казалось мы уже праздновали в этом году… Ну, в общем пришли мы все. А он, блядь, этого Говняша позвал… ну нахуя? Я к нему подошёл и говорю: «убери его, или мы ща все уйдем». А он мне: «ща, на вот» — и протягивает мне таблетку какую-то.
— Ты выпил? — удивился Копатыч.
— Нет конечно! Знаю я его приколы.
— Молодец…, но что в итоге-то было?
— Лосяш и Говняшу тоже предложил. Тот вообще без вопросов выпил, я видел. Ну и Лосяш закинулся сам.
Копатыч схватился за голову.
— В общем, — продолжал Ёжик, — там ещё был пунш. Совунья сделала. И все его пили. Говняш тоже.
— Стало быть он что-то сделал?
— Точно не знаю, но… думаю, что этот ебанутый забрал таблетки у обдолбанного Лосяша и подмешал нам в пунш. Через час уже настал пиздец.
— Так что случилось-то? — Копатыч показал на перебинтованную лапу Ежика.
— Начну сначала. В общем как только всех развезло, Карыч с Совуньей начали сосаться в углу.
— Вот те на! — воскликнул Копатыч, — они ж ненавидят друг друга!
— Ну да, я-то думал они подерутся, отбросив свои напускные манеры, а тут такое… — Ёжик округлил глаза.
— Н-да-а, — а я-то и сам думал…, но теперь нет, — грустно ответил Копатыч.
— Но это ещё не самое пиздецовое, — как-то грустно ухмыльнулся он, — они чё-то потом разругались, вроде потому, что она ему не дала. Он ходил орал «хочу ебаться». Вот же ебнутый… — Ёжик покачал головой, — а ещё интеллигент… Короче дальше-то они в итоге поебались… втроём с Нюшей. Она походу по бабам. Бараш всё к ней подкатывал, но я походу раскрыл её.
— Так…
— Дальше ещё больший пиздец начался. Я уже к тому моменту объебался так, что Говняш взял меня на понт: смогу ли я засунуть ему палец в жопу. Там меня все подначивали, и в итоге я согласился. А когда засунул… то… в общем он до этого себе в очко засунул капкан. И когда я засунул палец, капкан захлопнулся. И короче вот, — Ёжик показал руку, — потом пришёл Пин. Его в тот момент не было, и когда он вернулся Лосяш уже пропал…
— Нашёлся? Лосяш-то.
— Не, не нашёлся… В общем Пин какой-то странный был, озверевший. Он увидел Говняша на карачках и решил его выебать. Засунул хуй, а там капкан. Ну он и щёлкнул, — Ёжик хрипло рассмеялся. Его смех перешёл в стон из-за больной головы, — дальше я плохо помню. Помню, что кто-то дико обосрался, потом драка разбитыми бутылками была. Я уже ушёл тогда.
— А с Карычем что?
— А что с ним? — удивился Ёжик.
— Да, всё в порядке, — махнул Копатыч лапой, — Ты сам-то как?
— Да… нормально вроде. Кроша видел?
— Кроша. Ну да, видел.
— Как он, что с ним?
— Ну… да в порядке он, более-менее.
— Фу-х, ну ладно. Хоть кто-то в порядке, — Ёжик снова показал свою лапу.
— Ладно, пойду я тогда, — встал с табуретки Копатыч.
— Бывай, — попрощался Ёжик.
Копатыч закрыл за собой дверь и оказался на морозном воздухе. Свежая прохлада придала ему ощущение чего-то нового, будто в жизни наступил следующий этап. Было тихо, слышался только лёгкий ветер и трели сверчков, но атмосфера совсем не казалась ему доброй, а даже наоборот.
Он проследовал обратно к дому Карыча, проверить Говняша. Звук шагов по гравию заставлял его чувствовать одиночество.
Придя к Карычу Копатыч увидел, что Говняш трахает того в жопу. Карыч при этом покрякивал и, кажется, всё ещё спал, а Говняш тем временем и сам был не особо вменяем.
Копатыч завыл от обиды и разочарования, плюнул и стремительно вышел.
Он шёл прямиком к себе домой. Его больше не волновала пропажа Лосяша, изнасилование бутылкой из-под шампанского Карыча, а следом и обычное, и обосранный дом Совуньи. Вообще ничего его больше не волновало.
Копатыч обернулся и посмотрел на залив в лунном свете. Дорожка от луны шла по волнующейся воде, будто приглашая Копатыча за горизонт. Ночная тишина снова напомнила ему о том, что заставило его влюбится в это место. От осознания того, что эта земля проклята и отравлена ебанутостью его жителей, Копатыч тихо и незаметно заплакал.
Он дошёл до своего дома, собрал свои пожитки в небольшой чемодан, не забыв захватить еды в дорогу, и вышел, оставив дверь открытой. Своих животных он выпустил в лес. Его шаги оставляли пыльные, еле заметные следы на дороге, а ночь вскоре поглотила круглый силуэт в соломенной шляпе и оставалось только гадать, куда приведёт его судьба.