Фрагменты

<Часть 1

— Сука! — заорал Филиппов и всей пятерней вмазал в выключатель. Стало темно и хорошо. А минуту спустя стыдно. Неправильно здоровому мужику стоять, влипнув в стеночку, и бояться повернуть голову на собственноручно вкрученную лампочку. Был бы у тебя кот -и тот на смех бы поднял!

Он нажал плоскую кнопку, исподлобья метнул взгляд на лампочку, шагнул вправо, влево. Никакого впечатления рожи не осталось.

«Завтра все решим. А сейчас — спать».

∗ ∗ ∗

Встав немного раньше звонка будильника, он почувствовал в мыслях удивительную ясность. Может, вчерашних впечатлений хватило для вывода, а может, часть мозга и впрямь работает во сне активнее, чем днем. Так или иначе, все странности сложились в более-менее цельную картину. И чем четче она казалась, тем меньше радовала.

Внешние и внутренние признаки листков не оставляли сомнения в одном — они несли негатив. Рассказ о жуликах, написанный столь талантливо, что заставлял задумываться над планами обмана человека и не на шутку сопереживать аферисту. Букварь, больше смахивающий на мрачные кодексы майя с их дурными ритуалами. Развлечение рассматриванием ужасов, порожденных больной фантазией фотографа. Садистский учебник, мушиная казнь, странная песня, после распевания которой из квартета певцов получается трио. Матрешки выбивались из общего ряда, но по дюжине листов из книги конечного мнения не составишь.

Те, кто создал это, не просто глумились над реальностью. Они хотели причинить зло.

Филиппов запил завтрак густым чёрным кофе. Ладно, их цель в общих чертах понятна. Что ещё? Он сбегал за листками, разложил их поверх крошек на клеенке стола.

Нашел. Любая книга несла на страницах красную полосу, поле, уголок. Для школьников полоса была яркой и широкой, для тех, кто постарше — узкой и багровой. И ещё эти надписи про левый и правый глаз… Стереокнига?

Он составил обрывки букваря и постарался расфокусировать зрение. Результатов это не дало. Либо очередной розыгрыш, либо для получения эффекта нужен цельный разворот.

Но книжка о матрешках также ничего не дала. Только на одном из полей он заметил овал из пестрых пятен. Цветная искристая пыль. Отпечаток крыла красивой бабочки. На полях обнаружились нарисованная ручкой стрелка, указывавшая вверх и кривая приписка «У неё прелестная шейка, правда?».

— Нет уж, не морочьте! — рассердился вдруг Филиппов и сделал новый вывод. — Все читатели должны смотреть на красное. Детей к этому приучают сызмальства, а старшие все понимают и так. Но к чему?

Подняв глаза, он увидел бившуюся меж оконных стекол муху. Большую и чёрную.

— Прибить бы заразу, — с приязнью вспомнился вчерашний изуверский текст. И тут же…

— Ах вы, сволота! Втянули меня в дерьмо, а теперь и вовсе наглеете! Ну, уж нет!

Это все бабки. Как он раньше не догадался? Пропитанные какой-то легкой наркотой листочки вызывают привыкание, а потом и зависимость. По телевизору как-то рассказывали, что в сетевых ресторанах и супермаркетах клиентам дают крохотные дозы марихуаны вместе с покупками, или распыляют их в помещениях. А тут — сельский подряд! Внук у неё на югах, семечки растит, ага! Там ещё много чего растет! Хотите нажиться на унюханных дурачках? Фигу вам!

Еле дождавшись лифта, Филиппов влетел в кабинку. Отчет… да, он успеет его сделать. Сегодня воскресенье, за часок выведет гнусных бабок на чистую воду, добьется от них правды и сразу — домой. Он успеет. Все успеет.

— Дядь, пните, пожалста, мячик! — звонко окликнули его. Из глубины дворовых кустов на Филиппова смотрели несколько ребят лет десяти. Вылитые школьники из того букваря. Мужчина увидел перед собой, на тротуаре у подъезда, тускло блестящий, склизкий мяч, покрытый глянцевыми пятнами. Мяч недобро щерился.

Он молча обогнул мяч по широкой дуге и юркнул со двора на проспект. Заскочил в автобус и, занятый мыслями о пресечении злодеек, не сразу заметил, как транспорт свернул с привычного пути.

«Спутал! Параллельный маршрут!», — сообразил он и пробился на выход почти в момент закрывания дверей на ближайшей к нужному дому остановке.

На пятачке старого асфальта ютились совсем другие старушки, и семечки в их мешках были черными, как антрацит.

— Где они? — едва не заорал Филиппов на торговок. — Вчера были, вот тут, на этом месте. Три бабушки, продавали…

— А, Ната с Катрой, что ли? — прищурилась ближняя бабка. — Сегодня их нет. Наверное, на поминки уехали — Раисе девять дней уже. А вам зачем?

— Я… мне надо к тете Наташе, — не моргнув глазом, четко ответил Филиппов. Моргать ему было некогда, он оглядывал новых торговок. Такие же пенсионерки-бизнеследи, только товар у них другой, и поверх мешков белесо блестят рулоны полиэтиленовых пакетов.

— Вы родственник?

— Да, я тети Наташи племянник… из Ростова, — хитрый кусочек воспаленного мозга выдал заведомо путаный топоним. Нечего этим Фроськам знать лишнего.

— А что ты ей не позвонил? — вмешалась соседняя бабка, отпустившая покупательницу.

— Телефон… аккумулятор сел. А я первый час в городе, только с вокзала, и раньше не был у неё, вот. А дома её нету…

— Ну, тогда точно, у Райки они, — перекрестилась первая бабка. — Если так горит, загляни. Адрес знаешь? Хотя откуда тебе знать.

— Старосибирская, шесть! — повторил вслух Филиппов и чуть не бегом двинулся к перекрестку. Загорелся зелёный, мужчина ступил на «зебру», краем глаза отметив, что вместо серо-белой она черно-красная. Остановился, разглядел жирные алые буквы:

ДЛЯ ЛЕВОЙ НОГИ

— Дрянь! — скрипнув зубами, резко свернул с полосатой зоны, пересекая улицу по длинной диагонали. Встречная группа пешеходов показалась наступающей на него бандой, и Филиппов взял ещё правее.

На него почти налетела отчаянно кричащая легковушка, миг спустя едва не сшибла грузовая «газель». Филиппов, неуклюже отмахиваясь, стукнулся в окошко киоска, влетел в прохожих, получил толчок в бок. Вокруг на кого-то орали

— Сумасшедший, что ли!?

— Хуже. Пьяный.

— Глупые, — бормотал под нос Филиппов — не мешайтесь, ради вас же стараюсь.

Выбравшись с людного места, он миновал череду дворов, близ бульвара наткнулся на новую красную надпись. Это оказалась обычная реклама какого-то ломбарда.

Сбавил шаг. До нужного места было недалеко. В голове прояснилось.

Все не так, все это — обман. Как ты не догадался сразу!

Неведомая штука, заключенная в проклятых листах, дурманила его, заставляя видеть в обычных вещах всякую дичь. Надпись на первом переходе была самая обычная, и мячик у подъезда лежал совсем не злой. Это наваждение! Чем меньше ты контактируешь с бумажками, тем быстрее они тебя «отпускают».

А бабу Раю не отпустило.

Он медленно побрел по аллее. Прежние измышления стали казаться смешными. Что ты знаешь о кульках? Если они могут дурить человека, то запросто могут его и убить. При передозе. Но один факт не вписывался в это объяснение. Авария на подстанции, аккурат после произнесения дурацких книжных слов. Совпадение?

Филиппов остановился, пораженный.

Баба Рая умерла из-за книжки. Точнее, из-за того, что хотела продать её постороннему.

Теперь он сомневался, что старухи причастны к бумажным безобразиям. Бумаги несли темную силу. Хаос и зло. Чем дольше с ними соприкасаешься, тем больше грязи они в тебя вкачают. Что бы за этим ни крылось, оно было плохим.

Но зачем это безвестным мерзавцам? Насколько надо не любить человечество, чтобы устраивать такие штуки? Знали о том старушки или нет, но влиянию злого фокуса они подвергались чуть ли не каждый день, понемногу.

А теперь они в бабкиной квартире, рядом со скопищем этой дряни, раз она принесла её от внука! Надо их спасти! Может, они и виноваты, но обрекать их на гибель нельзя.

Мужчина увидел нужный дом, осмотрел окрестности и наткнулся на свою многоэтажку. То-то адрес показался ему знакомым! Покойница обитала через двор от его жилья. Туда!

Не успел он повернуться к искомому зданию, как на темя обрушился мягкий, горячий удар, и мир стал чёрным, с неровной багровой каемкой понизу.

∗ ∗ ∗

— Ну и куда его, Катра? — просипел серый голос.

— Отмякнет, потом решим. Ты тоже молодец — хряснула от души! Говорили тебе…

— Я вполсилы, как и говорили! Это он хоть?

— Купи второй глаз! Конечно он, разве не помнишь?

— Тут хорошего глаза даже за миллион не достанешь! — огрызнулась спорщица. — Неумехи. Живут как поросята, зато орут на всех углах — вот мы, венец творения! Тьфу!

— Ладно вам! — прервал ворчание третий голос. — Дураки не дураки — а дело стоит. Дайте ему понюшку. Он должен быть в себе.

— Не жалко? — спросил второй старческий голос.

— Есть немного, Ната. Но как иначе? — угрюмо ответил третий.

— Да, впустил от нечего делать, а нам теперь опять переезжать!

Филиппов пришел в себя, послушал разговор, подвигался, не ощущая почти никакой свободы, и только потом открыл глаза. Голова и шея болели.

Он лежал на дощатом полу полутемной избушки, Сильно пахло сыростью и хвоей. Через грудь в несколько колец протянулись бельевые веревки, их грубые узлы пережимали спину и ноги. Над головой темнел свод большого стола — мужчину бросили под него, наружу торчали только голова и правая рука, прикованная холодными наручниками к массивному кольцу крышки погреба. На столе виднелся пыхтящий самовар. Перед Филипповым стояли, тревожно глазея на него, две знакомые бабки-торговки — высокая, с тростью в руках, и та одноглазая. Третья, с презрительным видом разглядывала его, восседая на лавке. Попал, так попал. Дурак.

— О, не нужна понюшка, — проговорила высокая, завинчивая набалдашник своей трости.

— Пустите, маньячки! — заскрежетал зубами Филиппов, переворачиваясь набок. — Я вас не сдам, никому не скажу…

— Цел, соображает, — прокомментировала одноглазая Ната, обращаясь к сидящей на лавке.

— Ну, здравствуй ещё раз, умник, — строго сказала председательница. — За маньячек, конечно обидно, мы тут тебя и прочих ваших спасать собрались, а ты — ругаться.

Филиппов понял, что бабки эти — очень серьёзные.

— Да идите вы! — яростно крикнул он. — Хрен с вашей наркотой и семечками! Да, я понял! Не нужны мне ваши дела! Я уйду, уеду, работу, город поменяю, пустите только! Куда вы меня… Зачем я вам, а?!

«Главная» бабка удивлено приподняла брови.

— Наркота? А, ну да. Ты ошибся, значит, все ещё идет хорошо, если можно так сказать… Не дергайся, самовар со стола грохнется — и сваришься! Катра, дай ему чуток воли!

Орудуя освобожденной левой рукой и связанными ногами, он червяком выскользнул из-под стола и опасливо оперся на его ножку, не забывая о нависшей сверху горячей бадье.

— Стой, подкрашу пока, — высокая достала откуда-то кусок красного мела и обвела периметр комнаты неровным контуром. За узким оконцем стояла ночь. Слышалось пение последних осенних сверчков. Окончательно запутавшись, Филиппов спросил главное:

— Зачем я вам и кто вы такие?

Старухи переглянулись. Старшая негромко спросила:

— А как думаешь сам, парень?

— Бандитки вы, — без обиняков выдал Филиппов, потирая ноющий затылок. — Барыжите всякой дурью, а остатками свои семечные кульки натираете, чтобы народ к вам возвращался… Ну простите, что я вас вскрыл, я не нарочно! Нечего было приманивать!

— И это все? — хмыкнула одноглазая. Филиппов растерялся.

— Вы ещё и книжки наделали, чтоб свои по ним вас узнавали, вроде знака… да? Да?

Троица молчала.

— Не нужны мне ваши секреты, мне своя жизнь дорога, забыл я все это, забыл! Слышите?? Забыл! — отчаянно забился он, но грубые узлы держали крепко.

— Эх, Филиппов, — печально изрекла атаманша. — Если б это были наши секреты, я б дала тебе чемодан этих ваших… долларов. За добрую весть.

— Это… как? — изумился мужчина.

Бабка шустро для своего возраста соскочила с лавки и без опаски присела перед ним.

— Раз все вышло так глупо и случайно, то знай. Мы — беженцы.

— Цыгане, что ли? — ляпнул Филиппов. Пара бабок сдержанно хохотнули. Главная отрицательно покачала головой. Её тон был спокоен и серьезен.

— Что тебе не понравилось в наших и Райкиных кульках?

— Что? Ну… Плохие они. Неправильные… Не людские, что ли, — он сам изумился точности подобранного слова. Бабка кивнула.

— Все так. Эти книги — не ваши. Это часть того жалкого багажа, что мы унесли с собой.

— Откуда? — выпучил глаза Филиппов. Бабке, несмотря на его опасное и дурацкое положение, почему-то хотелось верить.

— Из Вечной Сердцевины, почти такой же как твоя родная Земля… кстати, почему Земля?

— Н-не знаю, — затряс головой и конечностями Филиппов. — А это далеко?

— Вот все вы так. Стыдно не знать… А что до нашей родины — моей, Катры и Наты, то она совсем рядом. В четырёх градусах и сорока минутах отсюда.

Он долго молчал, соображая. Прохрипел внезапно севшим голосом:

— Аа, это… Вы из другого времени, как в кино, да?

Вожачка поморщилась.

— Нет же. Мы с вами синхронны. И во времени, и в пространстве. Просто состояния материи у нас различны, понимаешь?

— Измерения, что ли? — он слышал себя, как чужую магнитофонную запись.

— Примерно так. У нас с вами одна планета. Только ось нашей отклонена на 28 градусов с хвостиком. А выглядит так же. Надеюсь, и сейчас… Материки, океаны, вещества, виды жизни, история. И мы сами — по сути, такие же люди, как вы.

Боль, испуг, усталость, даже сознание собственного положения на время отступили. Мужчину поглотил горячий интерес.

— Что у вас случилось?

— Беда, — вожачка будто ждала вопроса. — Вы любите пугать себя всякой бесовщиной и темными силами. У нас, к сожалению, эти силы вполне осязаемые и мешают нам жить. Живая тьма. Откуда она? Не спрашивай. Мы не знаем.

— Темень, темень, уходи, — забубнила одноглазая. Старшая задумалась.

— Да… Они сильны и коварны. Сидят в земле, копятся в небе, отравляя настоящую жизнь и губя её. Мы веками боролись с ними, и добились успехов… но кое-где пришлось отступить. Немного…

До Филиппова дошло. Все фрагменты сложились в зыбкое, но ощутимое целое.

— Вы приносите в жертву детей?

Катра засопела, а атаманша подняла руки:

— Нет, конечно! Мы их приучаем не бояться темного, уменьшать это, жить с ним в одном месте и все же порознь. Но они малы, и иногда…

— И поэтому воспитываете привычку к страху у старых и малых?

Она кивнула.

— А зачем это? — он указал на красные линии.

— Красное бьет чёрное. Нужный цвет. Бьет тьму. Должно бить.

— Но однажды не побило, — не смог не съязвить мужчина. — Раз вы тут.

— Это был частный случай. Наши ученые нашли лазейку к вам и отправили туда ходоков, а за ними — тысячи душ из накрытого тьмой местечка. Но они что-то упустили из виду, и главная партия переселенцев пропала, никуда не добравшись.

Филиппов помолчал.

— А что с тем местечком? Победили тьму?

— Мы не знаем. Обратно уже не попасть. Только вперед, в следующий мир.

— А я вам нафига? — он снова начал злиться. — Вы, вроде, хорошие.

— Ты видел что-то неправильное в своем мире, когда касался наших вещей?

— Бумажек этих? Ну, видел, — проворчал он. — И что?

— Критическая масса, — назидательно сказала атаманша. — Наш мир содержит в себе частички живой тьмы, и от них не избавиться до конца. Когда мы пришли сюда, то пришлось отказаться от наших одежд, орудий, части органов…

— Вы же сказали, что не отличаетесь от нас, эй! — возмутился Филиппов, но не удостоился ответа. — И да, как вы нашли мой двор?

— По запаху, как же ещё, — бодро ответила одноглазая.

— Неважно. Мы думали, что все наладилось. Но с годами даже крохи, оставшиеся у нас от родины, стали копить в себе тьму. Последнее, от чего мы могли избавиться — это кучка наших книг, если бы они стали опасны для твоего мира, порождая перемены и в нём. Но мы и не думали о такой возможности. А догадались, как понимаешь, слишком поздно.

— И вы сплавляли их по листку, пока не…

— Пока ты не собрал целую кучу и не впустил её! — крикнула Катра, хватаясь за палку.

— Кого — её? — в ужасе спросил мужчина.

— Хватит! — прицыкнула хозяйка, но без толку.

— Впустил! Впустил! — каркали бабки. — Ходил, смотрел, лепил на себя! Всю дрянь собрал и сюда вытащил! Зацепер сраный!

— Да понял я, понял! Но откуда мне было знать? А!? — заорал Филиппов. — Сами затупили, козы древние, а теперь с больной башки на здоровую, да?

— Зацепил! Такой зацеп, что не отцепишься!

— Молчать, я сказала!

Бабки воззрились на предводительницу.

— Ладно. Я уже решила, — сказала она. — Есть средство. Выручу всех. И вас, и нас.

— Какое? — прошептал Филиппов.

— Обещай, что не будешь сбегать и вести себя глупо.

— Да уж с вами глупей и не придумаешь, — горько усмехнулся он.

∗ ∗ ∗

Они шли гуськом по дикой тропке. Начавшие облетать деревья приятно шумели, воздух был прохладен и свеж, и уже не докучали комары. В ушах переливались трели сверчков, а в редких просветах меж крон высоких деревьев мелькали звезды.

Перед тем пришлось ехать на поразившем Филиппова старушечьем железном коне — чёрном с красными полосами джипе Райкиного внука, который он оставил бабке.

— Вы давно у нас? — интересовался он у старух.

— Девять лет, а Райка все двенадцать жила, пока темень её не задушила, — неохотно ответила одноглазая. — Только так мы и поняли, что и оставшиеся бумаги опасны.

— А почему именно здесь, и… в нашей стране?

— Тут легко быть неприметными, а ещё, — обернулась, отвлекаясь от руля, Катра. — Где ещё найдешь место с таким соцобеспечением?

— Так Европа там, Запад…

— Э, нет, — махнула рукой атаманша. — Слишком много контроля, слишком много придирок… У вас — другое дело. Хорошо! Живи, старушка!

И все трое противно захихикали.

Они прибыли в лесополосу близ шоссе, ведущего в город. Это, как и доверительные рассказы диковинных старух, немного его успокоило.

— Значит, я вытащу последнюю книгу из вашего схрона, и просто сожгу её?

— Да, все так, — пыхтела Катра, пробираясь сквозь подлесок. — Только кто-то из ваших может без вреда касаться вещей нашего мира.

— Здесь! — вожачка указала на небольшую прогалину, заросшую ароматной травой. — Иди к кривому вязу. Вот спички. Мы подождем тебя тут.

Мучимый стрессом, тупой болью и нарушенной вестибуляцией, Филиппов двинулся к дереву, надеясь, что все происходящее — белая горячка или пусть даже коматозный сон. Как бы там ни было — расквитаться с этими безумными, и конец! Он им все же верил.

Уже на середине поляны мужчина услышал из-за спины страшный крик.

— Выбирай!!!

Он резко обернулся, и заметил лишь пятна бабкиных спин, быстро мелькнувшие в чаще. Вокруг сгущалась темень.

— Эй, вы куда?! — заорал он. — Совсем с ума посходили?

Но старухи, треща палыми ветвями, уже скрылись.

— Вы ж сами хотели сюда! Чего боитесь?

Припустив было за ними, Филиппов понял, чего. Того, что за его спиной. И того, что они только что пригласили… выбирать?

Волну сладкого холода, коснувшуюся шеи, он ощутил прежде, чем обернулся.

Под вязом, стройная, высокая, почти невесомая стояла она.

Филиппов тонко, сквозь сжатые зубы, завыл, дернулся в чащу, упал на четвереньки — потоки чернильно-фиолетовой взвеси окутали его всего, заставив кашлять и слепнуть.

— Обманули, — захрипел он, выплевывая липкую терпко-приторную пыль. — Дурррак…

Сбился с пути, пополз, не глядя, к краю поляны, приподнял голову, чтобы осмотреться.

Задышал свободно. И забыл о страхе и опасности.

И правда, дурак. Как все просто. Когда смотришь на неё, тебя не душит её аромат. Он губит лишь её врагов, тех, что трусливо бегут прочь, показывая спину…

Он повернул в сторону, чуть не захлебнувшись сахарным смрадом, убедившись в своей правоте. И её мудрости.

Она по-прежнему стояла у дерева — молодая женщина в зелёном плаще и с широким, фиолетовым, роскошно ниспадающем концами в сухие травы шарфом. Звезды освещали её белое лицо, укрытое до носа тонким, отмечающим губы, платком.

— Здравствуй, выбранный, — прошелестел её мягкий, шепчущий будто со всех сторон голос.

— Ты за мной, — потрясенно отозвался Филиппов, мигом забыв все и всех.

— За тобой, за единственным. Чтобы принять и укрыть. Иди ко мне.

— Да, щас… — он пополз к ней, желая скорей достигнуть сочившихся из краев шарфа источников нежного тумана, обнять её ноги, приникнуть к ней… Он не знал, кто она, но знал главное — она нужна.

— Ближе, дружок — она приблизилась к нему, не шагая… Да и зачем ей ноги?

— Ты лучше, ты должна плыть над землей, — горячо зашептал Филиппов. Дева молчала.

Налетевший ветер на миг прояснил его мысли.

«Почему она не стала ближе?». Напрягая зрение, мужчина рассмотрел девушку. Сразу поняв, что роста в ней метров пять, и до неё ещё далеко.

«Беги!», — отчаянно завопил разум, и он бросился прочь.

Колющий в легких сахарный песок превратился в обычный, и Филиппов, не пробежав и десяти шагов, рухнул наземь, отхаркивая комки грязи. Туман накрыл его целиком, спутал мысли, а миг спустя мужчина, улыбаясь, уже стоял перед девой, задрав голову. Она наклонилась, прошептав с мягким укором:

— Кто был непослушным? Ты загулялся допоздна в лесу, малыш. Но не бойся — ты прощен.

Её пояс и грудь украшали ряды бус из огромных темных ягод. Такими же ягодами с остатками побегов на месте зрачков были её блестящие глаза. Над бледным челом чёрным светом горел кристалл. Там, где чешуйчатые ленты волос смешивались со змеиным ободом обруча.

— Чёрная Смородина… — выдохнул Филиппов.

— Да, — произнесла фигура. — Я помогу тебе. Ты отринешь красное и станешь спокоен. Иди на ручки!

Края шарфа вздыбились, оплели человека и, оставляя ожоги на открытой коже, приподняли в тягучий воздух. Когда Смородина взяла его на руки, он увидел, что это не руки, а длинные, черные ветви. Ветви нервно щупали его.

— Ой, а мне ещё отчёт писать… на завтра, — чуть не захныкал он. — Можно, не буду писать?

— Можно, милый. Не будешь. У тебя где-нибудь болит? — участливо спросила дева.

Филиппов захотел спать, свернулся комочком на древесных руках и просопел:

— Угу, — утром, грызя ноготь, он сглотнул кусочек, и теперь тот занозой напомнил о себе.

— Не беда. Сейчас я тебя вылечу. Совсем-совсем.

— Хорошо, — томно зажмурился Филиппов, обнимая коряги.

— Лучше не бывает, — улыбнулась дева под платком. Её волосы взвились вверх, как у утопленницы, и щупальцами обрушились на Филиппова, шарф снова ожил, прижигая кожу. Черные сухие пальцы растопырились, подбросив опутавший человека ком в воздух. Поймала его одна из веток, стрелой пробившая горло аккурат там, где с утра болело.

∗ ∗ ∗

Когда до беглянок долетел дикий, погибельный человеческий крик, Катра осела наземь, закрыв уши руками.

— Сколько же можно! — простонала она. — Даже здесь! Здесь!

— Будет тебе, — пробормотала, дергано оглядываясь, одноглазая. — Он ещё долго держался.

— Умен, вот и держался. Не малец, как-никак, — отозвалась атаманша.

— Да. С машиной что сделаем?

— Утром мой племянник сожжет. Эта-то сыта, но на всякий случай… Все, скорее на шоссе!

Далеко между деревьями возник мимолетный фиолетовый сполох. Пенсионерки с нестарческой прытью продрались через бурелом и бегом припустили по прогалине.

— Сильно мы сглупили, — охала Ната.

— Потому и средство нужно только сильное, — парировала старшая. — Теперь она на сорок лет уснет, а дальше… Убраться успеем.

— Если уберемся отсюда, то она вымрет?

— Может, вымрет, а может, переползет к нам! Из-за очередного такого придурка, как этот!

— Не будь кто-то легкомысленным, придурок бы не пришел! — ругнулась Катра. — Хотели же раздергать на листы и сжечь в разных областях!

— Накладно! Подозрительно! — пыхтела Ната. — А нас, лоточниц, никто не приметит…

— Цыц! В лес нас вошло четверо, стало трое. Значит, все чисто. Смородина взяла свое.

— Сморила, на то и смородина… Когда переберемся в новое место?

— Завтра. Вторник как раз. Вторая попытка. У этих понедельник — день тяжелый, может, оттого и вышло неладно.

— А если Смородина… не наелась? — запыханно спросила Катра.

— Ну, умрет без корма, все равно тут её звать никто не умеет. А не умрет — не наше дело. Пусть местные сами разбираются…

— Хватит трепаться! — бросила атаманша через плечо. — Они тут умные, должны что-нибудь придумать. Но лучше без нас. А ну-ка подтянулись!

Лес редел, приближалось шоссе. Старухи бежали.

Андрей Гарин, 2019 г.