Форрест Гамп

3

Когда я попал в университет, то тренер Брайант пришел к нам в зал, где мы стояли в спортивных шортах и футболках, и произнес речь. В общем, это была такая же речь, какую тренер Феллерс мог бы сказать, только намного проще, даже простак типа меня понимал, что дело тут серьезное! Он говорил кратко и понятно, и закончил тем, что последний человек, который окажется в автобусе по дороге на стадион, поедет не на автобусе, а в ботинке тренера Брайанта. Так точно! И мы не сомневались, что так и будет. Так что мы набились в автобус со скоростью света!

Все это происходило в августе, а в Алабаме в этот месяц жарче, чем в остальных местах. Можно сказать, что если положить на футбольный шлем яйцо, то оно сварится вкрутую за десять секунд. Разумеется, никто не пробовал это сделать, чтобы не разозлить тренера Брайанта. Такого никто и вообразить не мог, потому что тогда жизнь такого человека становилась просто непереносимой.

У тренера Брайанта были свои амбалы, чтобы управляться со мной. Они отвели меня туда, куда нужно, в красивое кирпичное здание в кампусе, которое кое-кто называл «Обезьянником». Эти амбалы отвезли меня туда в машине и проводили до порога моей комнаты. Жаль, что здание снаружи было красивое, а внутри не очень. Наверно, в этом здании давно никто не жил, потому что оно было такое грязное и загаженное, большинство дверей сорвано, и стекла выбиты.

Те парни, что лежали внутри на койках, ничего на себе не имели, потому что жара была в 110 градусов по Фаренгейту, а всюду носились жужжащие мухи. В холле всегда было полно газет, и сначала я боялся, что их заставят читать, но потом я узнал, что они нужны, чтобы класть на пол, иначе можно попасть ногой в какое-нибудь дерьмо.

Ладно, приводят меня амбалы в комнату и говорят, что хорошо бы тут был мой сосед, Кертис Как-его-там. Только его не было. Они побросали мои вещи, и показали мне где ванная — ну такой ванной не бывает даже на задрипанной автозаправке. А прежде чем уйти они мне говорят — ты с Кертисом должен подружиться, потому что у вас обоих мозгов не больше, чем у таракана. Я строго так посмотрел на него, потому, что мне надоел этот треп, а он сказал мне остыть и сделать пятьдесят приседаний. И я сделал, как мне было сказано.

Я расстелил на койке простыню, чтобы прикрыть грязь, и заснул. Мне снился сон, словно мы с мамой сидим в гостиной нашего дома, как это бывало летом в жару, и она поила меня лимонадом и говорила, говорила, говорила… и тут вдруг дверь комнаты вылетела, так что я до смерти напугался! В дверях стоял парень и у него был довольно жуткий вид. Глаза выпучены, во рту нескольких зубов не хватает, нос будто расквашен, а волосы стоят дыбом, словно его током тряхануло. Я решил, что это и есть Кертис.

Он стоял так, словно думал, что кто-то его ударит и оглядывался, а потом вошел внутрь комнаты прямо по вышибленной двери. Кертис вообще-то не очень высокий, и больше похож на шкаф или на холодильник. Он сначала спросил меня, откуда я родом, и я говорю, из Мобайла. Он говорит, что это занюханный городишко, а сам он из Оппа, того, где делают арахисовое масло, и если это мне не по вкусу, то он сам сейчас откроет банку, и намажет мне задницу! Этого разговора нам хватило на день или даже на два.

Днем на тренировке казалось, что жара стоит в тысячу градусов, и амбалы тренера Брайанта носились по полю, заставляя нас заниматься. У меня язык торчал изо рта, словно у собаки, но я старался, как мог. Потом они разделили нас, и приставили ко мне защитников, и мы начали отрабатывать проход.

Перед тем, как я приехал в университет, они прислали мне пакет с футбольными картинками, и я спросил тренера Феллерса, что мне с ними делать, а он просто покачал головой, и сказал, что ничего не надо делать — надо подождать, пока я приеду в университет, а там мне все скажут.

Теперь я пожалел, что послушался его, потому что как только я стал проходить защиту в первый раз, как повернул не туда, и передний амбал обрушился на меня, крича, неужели я не смотрел их картинок? Я ответил «угу», а он размахался руками, а когда остыл, то заставил меня бежать пять кругов по стадиону, пока они с тренером Брайантом решат, как со мной быть.

Тренер Брайант сидел на большой вышке, и когда я бегал свои круги, я видел, как амбал забрался к нему по лесенке и все рассказал, и тогда тренер Брайант вытянул голову и я почувствовал, как его взгляд обжег мне задницу. Потом по мегафону раздался голос:
— Форрест Гамп, подойти к тренерской вышке! — и тренер Брайант с амбалом спустились вниз. Я побежал к ним, мечтая только о том, что лучше бы я бежал от них.

Зато уж я удивился, когда увидел, что тренер Брайант улыбается! Он показал мне, чтобы я сел на скамью, и потом спросил меня — смотрел ли я картинки. Я начал было рассказывать, что сказал тренер Феллерс, но тренер Брайант, он меня остановил и приказал вернуться и отрабатывать прием передачи мяча. И тут я ему сказал такое, чего он не думал услышать — что в школе я никогда не принимал передачи, потому что не мог запомнить, где наша голевая линия, не говоря уже о том, что не мог поймать мяч на лету.

Когда он это услышал, у него появился какой-то странный взгляд, словно он смотрит куда-то вдаль, например, на луну или куда-то еще. Потом позвал амбала и сказал, чтобы тот принес мяч. Когда мяч принесли, он сам приказал мне немного пробежать, и потом повернуться. Когда я это сделал, он бросил мне мяч. Я видел, как медленно-медленно летит ко мне, но когда долетел, то чуть не отшиб мне пальцы и упал на землю. Тренер Брайант покивал головой, словно он понял что-то, что должен был понять раньше, но почему-то мне показалось, что он все равно этим недоволен.

В детстве, когда я шалил, мама мне всегда говорила: «Форрест, будь осторожнее, иначе тебя прогонят прочь.» Я так боялся этого «прочь», что старался быть послушнее. Но будь я проклят, если этот «Обезьянник», в котором меня поселили, не был хуже, чем это самое «прочь»!

Тут народ делал такое, чего не потерпели бы и в школе психов — например, срывали унитазы. Приходите вы в туалет, а там только черная дыра в полу вместо толчка, а унитазы они швыряли, например, из окон в проходящие машины. Как-то ночью один здоровенный защитник из нашей команды достал ружье и стал палить по окнам общежития напротив. Приехала университетская полиция, а он сбросил на патрульную машину здоровенный лодочный мотор. Ну, уж за это тренер Брайант заставил его побегать вокруг стадиона порядочно кругов!

Мы с Кертисом были не такие крутые, только никогда я не был так одинок. Я скучал по маме и хотел вернуться домой. Кертиса же я не понимал, вот в чем проблема. Он столько употреблял нехороших слов, что пока я добирался до середины его фразы, то забывал начало. По моему, смысл все-таки был всегда один — что-то ему не нравилось.

У Кертиса была машина и он учил меня водить. Но однажды я вышел к нему, а он ругается, наклонившись над решеткой для водостока. Похоже, у него лопнула шина, и он пытался заменить колесо, но уронил случайно гайки в решетку. А мы опаздывали на тренировку, и это было плохо. Я так Кертису и сказал, и добавил:
— Почему бы тебе не снять по гайке с трех остальных шин, вот как раз и получится гаек на колесо, нам хватит, чтобы доехать до стадиона?

На миг он даже перестал ругаться и посмотрел на меня и сказал:
— Ты же вроде идиот, как же ты сумел до этого додуматься?
А я ответил:
— Может я и идиот, но зато я не так глуп.
На это Кертис подскочил и погнался за мной с гаечным ключом, ругаясь на чем свет стоит, и это сильно повредило нашим отношениям.

После этого я решил сменить комнату, и после тренировки устроился на ночь в подвале «обезьянника». Тут было не так грязно, как наверху, и к тому же была лампочка. Ладно, на следующий день я перетащил сюда койку и с тех пор жил здесь.

Тут начались занятия, и они стали думать, что со мной делать. На кафедре физкультуры был парень, который тем только и занимался, что помогал таким же тупым, как я, сдавать экзамены. Были совсем простые курсы, вроде физвоспитания, и туда меня точно записали. Но мне был положен еще английский и еще какая-нибудь наука, типа математики, и тут мне было не прорваться. Позднее мне объяснили, что бывают такие преподаватели, что смотрят сквозь пальцы, когда футболисты прогуливают занятия. Они понимают, что когда много играешь в футбол, не до занятий. Был такой парень и на естественном факультете, только он преподавал что-то вроде «промежуточного света», в общем, что-то для физиков-дипломников, или аспирантов. И все-таки меня туда записали, хотя я не видел разницы между физикой и физрой.

Хуже было с английским. На этом факультете у них не было своих людей, так что мне просто сказали ходить туда и потом завалить экзамен, а там уж они что-нибудь придумают.

На «промежуточном свете» мне дали учебник, он весил три кило и был похож на китайскую грамоту. Но все равно я каждый вечер читал его под лампочкой на своей койке в подвале, и каким-то странным образом, постепенно начал понимать, о чем там написано. Неясно было только, почему мы должны были сначала заниматься именно этим, но зато уж уравнения в конце я щелкал как орешки.
Моего преподавателя звали профессор Хук, и после первой контрольной он пригласил меня в кабинет и спросил:

— Форрест, скажите мне правду, кто снабдил вас ответами к задачам контрольной?
Я только покачал головой, и тогда он дал мне листок с какой-то новой задачей и попросил решить. Когда я кончил, он посмотрел на мое решение и только покачал головой:
— Боже Всемогущий!
Я очень удивился.

Другое дело — английский. Преподавал там мистер Бун, очень суровый мужчина, который очень много говорил. В конце первого урока он сказал, чтобы мы вечером написали краткие автобиографии. Наверно, это была самая сложная вещь в моей жизни, но я почти весь вечер думал на этим и просто писал все подряд, потому что они сказали мне, что мне все равно нужно провалиться на экзамене.

Через несколько дней мистер Бун стал раздавать работы со своими замечаниями. Когда он дошел до меня, я решил, что я в полном дерьме, но вместо того, чтобы ругать меня, он начал вслух читать все, что я написал, и начал смеяться, и все тоже смеялись. Я написал там и про школу психов, и про то, как играл в футбол для тренера Феллерса, и про банкет для американской сборной, и про призывной пункт, и про историю с Дженни Керран в кино. Когда он кончил, этот мистер Бун, он сказал:

— Вот это называется ОРИГИНАЛЬНОСТЬ! Вот чего я требую от вас! — и все посмотрели на меня. И еще он сказал:
— Мистер Гамп, вам следует подумать о поступлении на литературный факультет — как вам удалось все это придумать?
А я ответил:
— Я хочу писать.
Сначала он вроде подпрыгнул, а потом рассмеялся, и все остальные тоже, и он сказал:
— Мистер Гамп, вы — очень большой выдумщик!
Это меня тоже очень удивило.
* * *

Первый матч был через несколько недель в субботу. Пока тренер Брайант не понял, что надо со мной делать, тренировки шли плохо. Но потом он сделал то, что сделал в школе тренер Феллерс — они дали мне мяч, и сказали — бежать. В тот день я бежал хорошо, сделал четыре тачдауна, и мы раздолбали Университет Джорджии со счетом 35:3, и все хлопали так меня по спине, что она заболела. Когда меня оставили в покое, я позвонил маме, она прямо лопалась от счастья, потому что слушала матч по радио! В тот вечер все пошли праздновать это дело и все такое, но меня никто не пригласил, так что я пошел к себе в подвал. Тут я сидел, пока не услышал какую-то музыку сверху и непонятно почему, решил подняться и выяснить, кто там играет.

Там я и нашел этого парня, Баббу, он сидел в своей комнате и играл на губной гармонике. На вечеринку он не пошел, потому что сломал ногу на тренировке. И на матч он не ходил. Он разрешил мне сесть на другую койку в его комнате и слушать, как он играет. Мы даже ни о чем не говорили, просто он сидел на одной койке, я на другой и он просто играл на губной гармонике. Примерно через час я его спросил — а можно мне попробовать? И он сказал: «Валяй!» Кто бы мог подумать, что этот случай может изменить всю мою жизнь!

После того, как я немного потренировался, я понял как надо играть, и Бабба просто на ушах стоял, сказал, что никогда не слышал такой офигительной игры. Когда было совсем поздно, Бабба сказал, чтобы я забрал гармонику с собой, и я так и сделал, и в подвале играл на ней, пока не захотел спать.

На следующий день, это было воскресенье, я отнес гармонику Баббе, но он сказал, что я могу оставить ее себе, потому что у него уже есть другая, и я был счастлив. Я пошел на лужайку, сел под деревом и играл, пока не переиграл все знакомые мелодии.
Когда солнце стало садиться, я пошел назад к «Обезьяннику». Когда я пересекал Квадрат, слышу, какая-то девушка кричит:
— Форрест!
Я повернулся, чтобы посмотреть, а это оказалась Дженни Керран!

Она широко улыбалась, взяла меня за руку, и сказала, что видела, как я играл в футбол, и как она была рада за меня. Оказалось, что она вовсе на меня не сердится за то что случилось в киношке, она сказала, что я ни в чем не виноват, просто так уж получилось. Она спросила меня — не хочу ли я выпить с ней «Кока-колы»?

Просто трудно было поверить, что я снова сижу рядом с Дженни Керран и пью «Кока-колу»! Она сказала, что изучает музыку и драматургию, и собирается стать актрисой или певицей. Она уже играла в одной группе, исполнявшей фольклорные песни, и пригласила меня на выступление их группы на следующей неделе, в здании Студенческого союза. Ну, скажу я вам, я просто не мог дождаться, пока наступит пятница!

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь