Фишки и фенечки современного театра (Памятка для критиков)

Опыт систематизация недодуманных мыслей театральных критиков-ассоциаторов

… Вот только не надо, господа ассоциированные критики, говорить, что статьи ваши «объективны». Ваша критическая полянка на самом-то деле так вытоптана, что совершенно не ясно, понимаете ли вы сами, о чём пишете. Посмотрев ряд спектаклей, полагаю, что я способен к такой степени обобщения, к которой не готовы современные критики. Ведь они вполне могли бы повторить вслед за поэтом, ставшим полу-классиком ещё при жизни: «Я человек проданный и купленный». Сочувствую, но ничем помочь не могу. Могу только вспомнить такое объявление: «Приглашаются продавцы. Предпочтение отдаётся тем, у кого нет опыта работы». (Опыта обвешивать и красть?) Так и я – «без опыта» выработки коллективного мнения. А потому совершенно не способен думать так, как, например, критик Павел Руднев.

Он полагает, что есть некие «событийные спектакли», в которых «нетронутый язык» писателя (!?) ложится на «электронные шумы». А ещё в этих «событийных спектаклях» есть «контемпорари и визуальный театр, постдрама и театр тела, игра с предметом и мелодекламация». Но и этого мало. Дальше этот самый спектакль, оказывается, «вписывает войну, её неприглядную реальность в рамки различных культурных феноменов: христианская иконография и революционный авангард 1920-х, телесный театр Гротовского и Пины Бауш и эстетика русского футуризма, православная иконопись и иудаика». Эко хватанул! Просто оторопь берёт от такой фантастической вместимости и бездонности спектакля. Так о чём же таком, сшибающим с ног своей грандиозностью, идёт речь? Внимание! Речь идёт о Бабеле выпускного курса Школы-студии МХТ…

Вот и думаешь: то ли режиссёр - титан, то ли критика увязла в гигантомании и вываливает в пяти строках все «фишки и фенечки» современного театра, ей известные?

И страшно захотелось простоты.

В общем, после такого рудневского демарша, я буду располагать «фишки и фенечки» в ряду, так сказать, возрастающей актуальности.

Фенечка 1. Аффективные эпизоды

Замечу, что «эпизод» при этом может быть не просто малейшей «элементарной частицей», заменяющей чуть ли не все прочие композиционные опоры драматургии, но и «частицей» вполне случайной. Берётся любой сырой материал и кромсается на эпизоды. Называются эти «эпизоды» вполне хаотично: ну там, сладкое, случайное, шарашка, шабашка, Красная площадь, мальчики, 3 888 год, 2016 год… А между делом подпускается «красный петух», то есть какой-нибудь идейный «мотивчик»: медитация на тему «свинцовых мерзостей русской жизни» или «из жизни под оккупантами».

Фишка 1. Титры-субтитры-субпродукты

Назовём означенный выше метод так – эпизодировать. Он, естественно, требует дальнейшего обустройства спектакля. И тут появляются титры, видео на экранах, бегущие строки, кинокамеры на сцене. Видео «размножает» артиста: к живому, стоящему перед публикой, добавляют видео-клонов, которые чаще всего легко его «убивают» (живого артиста). Ну как ему, такому мизерному, состязаться с ухом или глазом клона, которые показываются на экране, и которые занимают площадь пять на пять метров? Да никак. Режиссёр, мне кажется, всё чаще превращает сам себя в скромного монтажёра спектакля, а спектакль напоминает некий субпродукт. Только битые туши тут поменяли на убойную эстетику, но результат остаётся один – как и в субпродукты, здесь, в спектакль, идут менее ценные части. От профессии артиста. И режиссёра.

Фенечка 2. Модные разрывы и рваные сегменты

Это страшно модно: взять этак и заставить актёра выйти из роли, а потом вновь войти в неё. Взять и прочитать текст романа, не затрудняясь сделать из него произведение для сцены. Или читать подряд все ремарки (а у иных современных авторов их больше, чем текста героев). Но можно ещё и остановить действие каким-нибудь вставным номером: в классическую пьесу ввинтить советскую песню, и вообще внедрить что-то «до боли знакомое» и густо-попсовое. Разрывы в смыслах, действии, композиции, в актёрских работах исключительно радостно и удовлетворенно поддерживает ассоциированная критика в лице, например, Г. Ситковского: «…Порой N (имя модного режиссёра пропускаю – И.П.) вслед за Гоголем прерывает игру, откладывает колоду карт в сторону и позволяет начаться спектаклю в спектакле. Диссонансная музыкальная поэма (хочется употребить именно это слово – как у Гоголя) Александра Манацкова то и дело останавливает действие и дробит спектакль на рваные сегменты....»

Не могу не отметить специально «колоду карт», функция которой тут как-то критиком не прописана. То ли режиссёр «поэму Гоголя» перетасовал – эпизодировал, так сказать, в случайном режиме, а там, глядишь, и что-то выйдет и как-то «карта ляжет»; то ли критик намекает на шулерство, то ли на «карточную игру с нечистой силой»…  

Фишка 2. В чёрной-чёрной комнате…

Современный театр сам себя погрузил в траур. Как когда-то «Чёрный квадрат» Малевича стал культом служения Ничто, так и нынешние чёрные пасти сцены поглощают (или изрыгают) героев в чёрной одежде. И в классике, и в современной драме. В чёрной-чёрной комнате ходят чёрные-чёрные люди. В чёрных костюмах и чёрных платьях. У них чёрные-чёрные мысли. Ни о чём. Всех обошёл тут, говорят критики, режиссёр Волкострелов, приглашающий на «Три дня в аду» в Театре Наций. «…Ад, сочинённый режиссёром Дмитрием Волкостреловым (…), — это не дьявольское пекло и даже не банька с пауками, а прежде всего общая монотонность бытия. Днём по нашим барабанным перепонкам тарабанят пустыми словами (выделено мной – И.П.), а когда наступает ночь — по крышам палаток начинают тарабанить капли изматывающего моросящего дождя. Скука.» (сообщение от того же Г. Ситковского).

Ад чёрен и скучен. Волкострелов – тоже. Тарабанит пустыми приёмами. Повторяет, повторяет, повторяет. Не театр, а сплошной скучный морг, в котором лежат в куче остатки и ошмётки театра, страшно упрощённые. Конечно, «Волкостреловым» я называю не только его самого (это сделал уже г. Ситковский), а исключительно необязательную и страшно занудную (от ничто) многогранную режиссуру. Она – «многограннее отрывного календаря». В календаре хоть есть порядок, и 10 мая не наступит раньше 10 апреля. А у Волкострелова может и не наступить никогда. Ни то – ни другое. И только критикам от такой скуки нет особенной докуки.

Фенечка 3. О шушере, «Х» и узде

Кровати с железными спинками, ванны белые эмалированные по цене от 3 до 25 тысяч (бывают и весьма богатые!) исправно выкатываются на нашу современную сцену, отделывая, так сказать, мысль режиссёрскую «под ключ». В ванной по преимуществу происходят или любовные сцены, или в них «опускают» представителей Власти (не важно, каких времён и каких народов, потому как всё равно это будет о Власти и России). Вопрос о Власти всегда стараются или «утопить в ванной», или «поставить ребром». Чаще всех его ставят в такую позицию (ребром, как им кажется) критики Давыдова и Руднев. В 2012 году Давыдова писала то, что можно скоро будет повторить и перед новыми выборами: «Вопрос, может ли настоящий художник думать и действовать не так, как думает и действует передовая часть общества, буквально встал ребром. А в связи с театром особенно острым ребром, ибо от театрального цеха в предвыборных камланиях приняла участие не попсовая шушера и нерукопожатная нечисть, а всеобщие любимцы. Художники с большой буквы «Х». 

Ну, представители передовой часть общества, как я понимаю, специально отслеживают любые проявления симпатии своих же коллег к носителям Власти. Отслеживают, фиксируют, трактуют, наставляют, что в театральной среде «видеть разницу между холопскими замашками и свободной волей и мыслеизъявлением свободных людей» не принято. Ну, а может, просто нет мыслей, которые можно было бы предъявить? Быть свободными – это почему-то все время «хотеть перемен»! Ну, а если не хочешь «перемен» (то есть, по словам критика, не хочешь жить в мире западных ценностей и Болотной-Сахарова) – то выйди вон из передовой части общества.

… Белая эмалированная ванна на колесиках, украшенных завитушками-лапами, как ничто лучше иллюстрирует мысль г-жи Давыдовой о «мире западных ценностей». И, судя по количеству ванн на сценах, таких художников на букву «Х» в театральном мире совсем не мало. Так что теперь Давыдовой можно не огорчаться.

Фишка 3. Новейшая.

Ну, кто нынче не знает, что самая-самая модная фишка, это голышом по сцене бегать (можно ходить, лежать и сидеть тоже). Спектакли «из жизни моче-половых органов» критикам и обученным зрителям нравятся. Им в кайф, что «предметами мебели служат голые тела "кордебалета", сперва чисто мужского, потом смешанного». Впрочем, добавляет тот же продвинутый зритель о «голом спектакле» – это «внешне провокативное, а изнутри пустое, безобидное, по сути гламурное шоу, на которое не стыдно пригласить Андрея Малахова с женой». Вон он, «мерило допустимого». Но что же тогда надо показать на сцене, чтобы стыдно было допустить «Малахова с супругой»?!

О критиках, несущих в своих статьях поддержку режиссуре фенечек и фишек, и о режиссёрах, заглатывающих такую похвалу критиков, мне хочется сказать словами Петровского указа: «Фендриков разгонять фухтелями, понеже что фендрик фендрику может сказать умного?»