Феня шалит на заднем дворе
🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻
Феня шалит на заднем дворе
Вячеслав Решетняк
ТАМ. ГДЕ НОЧУЕТ ВЕТЕР
(Воспоминания о рок-н-ролле)
С благодарностью, уважением и любовью
посвящается всем моим друзьям, оставившим
след в моем сердце, и моей жене Нине
(она совсем не знала этой моей жизни)
«…We are all just prisoners here
of our own device…»
EAGLES «Hotel California»
Скажи мне мой друг, часто ли приходит к тебе ощущение чего-то утраченного, когда ты ставишь старую пластинку? У каждого должна быть своя музыка, которая когда-то давно тебя так зацепила, что, до сих пор, услышав ее случайно, ты начинаешь ощущать и чувствовать то, что произошло с тобой давным-давно: ты даже запахи все вспоминаешь…. И дождь за окном так же стучит по стеклу, и раздолбанный, без верхней крышки, магнитофон “Астра”, медленно вращает бобины на скорости девять с половиной, и опять твоя «лестница в небо» опирается на шепот ветра…. Как давно это было!
И начнется новый день, и захлестнут тебя опять дела, и в суете этой ты опять забудешь что-то самое главное, такое важное для тебя, но когда-нибудь опять, случайно, ты наткнешься на эту мелодию, и все повторится снова.
Твои друзья теперь далеко, разбросала их судьба по свету, и кого-то ты уже никогда не увидишь, но дух твоего времени неистребим, он всегда с тобой, и ты уверен, что и у них происходит то же самое. И ты вновь тщетно пытаешься дозвониться куда-нибудь в Польшу или Данию, но короткие гудки убивают последнюю надежду на твою встречу с молодостью.
Время каждый день убыстряет свой ход, секунды неумолимо уходят в вечность, а ты еще не все успел сделать, и начинаешь сомневаться: успеешь ли? И мысленно возвращаешься на тот перекресток, с которого разошлись ваши дороги, и идешь дальше, по той, главной дороге из желтого кирпича, которая должна была привести вас в Изумрудный город, и уже не жалеешь ни о чем, потому что было в твоей жизни что-то такое, чего сейчас нет.
Тебе повезло: ты из того прихиппованного поколения, когда жил Джими Хендрикс, когда все Битлы были живы, и ты до хрипоты орал «Yellow submarine» у костра, и дыра в кармане была для тебя важнее полного кошелька, и на последний червонец ты угощал своих друзей, потому что деньги для тебя имели совсем другое значение – они почти ничего не значили для вас всех.
Так пронесись сквозь время как рокер на «Харлее», подставь лицо свежему ветру, пахнущему соснами. Это рок-н-ролл, ты это никогда не забудешь. Включи ту старую пластинку.
Все это зарождалось давно, в 30-е, 40-е годы теперь уже прошлого века, когда американские чернокожие блюзмены начали перебираться в поисках лучшей доли на Север в Чикаго и Детройт. Накапливалась «критическая масса» и взорвали все это Битлы в 60-е, и все это вертится до сих пор. И мы были свидетелями того вселенского взрыва. И в сердцах нашего поколения остались осколки того времени, и они до сих пор служат нам индикатором качества - это цепляет, а это - не цепляет. И никак это не объяснить. Не цепляет и всё.
Вспомни свою молодость, и тот день, когда ты первый раз в жизни взял в руки электрогитару, как ты зачесывал на лоб свои волосы, чтобы быть чуточку похожим на Джорджа Хариссона помнишь? Помнишь тот первый звук из самопальной колонки, который ты мог часами слушать и извлекать при помощи зеленого хрупкого медиатора ценой в одну копейку за пару? Помнишь то удивление и радость, когда ваш самодеятельный оркестрик из четырех человек начинал звучать, и ты ощущал причастность к какому-то волшебству?
И если ты настроился на волну своей памяти, ты вспомнишь всех своих друзей, и то время когда хулиганы становились артистами и выпускали пар за барабанами, и в кровь разбивали себе пальцы о струны, рубя с плеча, пытаясь перекричать Леннона и Маккартни в каком-нибудь забытом Богом и милицией клубе. Ты, конечно, вспомнишь тот танец называвшийся Шейк, пришедший на смену заводному Твисту и вспомнишь, как ты потряхивал волосами подражая Ринго Старру, и не мог устоять в тесной толпе, которая балдела от этой музыки.
Так было везде: в Америке, в Европе, в Австралии, в Советском Союзе. Так было во всем мире, это была интернациональная волна и никто до сих пор не может объяснить, почему это произошло, ведь в музыке этой всего три аккорда, а она до сих пор тебя цепляет и не только тебя. Вспомни все это, и будь счастлив.
Это древнее солнце еще светит для тебя, но для кого-то оно уже погасло. Этот старый, почти забытый всеми звук еще можно уловить в воздухе, и он эхом отдается в твоем сердце. Но кто-то его больше не слышит.
Звук качается на волнах твоей памяти, усиливаясь и затухая, уплывая вдаль и вновь возвращаясь, как тогда, в те времена запретов, он терялся и вновь появлялся на коротких волнах «Голоса Америки» и «Би-Би-Си».
А утром ты опять соберешь все свои вещи и пойдешь отсюда прочь, чтобы где-нибудь опять наткнуться на этот звук. Мягко ступая по сухой траве, по опавшим листьям, в увядших полевых цветах, ты опять вдруг почувствуешь запах той далекой осени.
Но завтра будет день старый, потому, что новый день был вчера. И ты до сих пор не можешь разобраться, почему же так получилось, как так вышло, что место, куда ты так спешил всю жизнь, опять так далеко от тебя. Его просто нет в завтрашнем дне, потому, что оно осталось там, где-то за горизонтом всех твоих грёз. И осталась лишь кучка остывшего пепла в сердце, которое раньше дарило всем столько тепла, а в измученной душе - лишь осадок горечи и печали.
И бродя по темным закоулкам своей памяти, ты с трудом пытаешься найти тот единственный луч надежды, ту путеводную звезду, которая всегда светила тебе, и в самые лихие времена была единственным спасением и опорой. Но все твои старания, оказываются, напрасны. Время не повернуть вспять. Время может остановить только смерть.
И ты вспоминаешь о тех былых временах, когда все бросились бежать наперегонки. Но этот забег выиграл тот, кто никуда не спешил. Финал ему был известен, и он хитро улыбался и смотрел на эту чехарду с вершины своего холма. Он с первой минуты знал, что финиш будет там, откуда он и не собирался уходить. И многие из твоих старых друзей растеряли в этой гонке то, что уже никто из них никогда не найдет. Они потеряли то, что дано было им небом. Они потеряли дружбу. Они не смогли устоять.
А времена эти пришли и ушли. И каждый пошел своей дорогой. Вверх по лестнице – медленнее, вниз – быстрее, а ты пошел своей.
Ты помнишь, как кто-то сказал, что ты ошибся? Но ты ведь знал что ты прав. Ты слышал, как кто-то кричал твое имя и говорил, что тебе не стать тем, кем ты стал теперь? И что тебе не найти того, что ты давно отыскал. Это они все ошибались, и своим неверием, говоря об этом, они сделали всё, чтобы случилось именно так.
И опять, то усиливаясь, то затухая, откуда-то издалека наплывает этот чудной звук заставляющий тебя забыть и простить всем то, что когда-то причинило тебе столько боли и страдания. Но ты все равно понимаешь, что былого уже не вернешь. Но поймет ли кто-нибудь это еще? Вот в чём вопрос. И вопрос этот всегда остается без ответа.
А ветер опять уносит вдаль опавшую листву, и птицы собираются в стаи, чтобы завтра лететь в свой не близкий путь. И не все вернутся назад. Но те, кто вернется весной, разбудят тебя на рассвете своим криком, оплакивая всех погибших в пути. И колокола судьбы будут вторить этой печальной песне.
Так в чем же истина, милейший? Может, прав был тот бродяга, в грязной придорожной забегаловке, что советовал тебе «быть попроще»? Наверное, прав. Он повидал многое. Когда-то он был богат как раджа, а теперь он беден как церковная мышь. И все его женщины его бросили. И дети разъехались по свету, и друзей он растерял так же, как и своё богатство.
Старик, заброшенный в одиночество, выплевывает кусочки разбитого счастья. И скоро Господь выставит ему счет, и, по пути на небо, он сунет божьему привратнику свой последний пятак.
И каждую ночь он видит один и тот же сон: кто-то сломал тормоза, и поезд на котором он несется в вечность, уже не остановишь. И он слышит вой безмолвия, и в падении пытается ухватить за крыло ангела. Но в вечной книге, которую ему открыли на первой странице, сказано – Господь Бог сломал тормоза, и поезд теперь не остановить.
А у тебя свой маршрут, и свой поезд, и тормоза пока исправны, и в купе чисто, и уже принесли горячий чай. И едешь ты один, но едешь ты туда, где тебе всегда рады, и где тебя пока еще любят и ждут. Но тот, который наверху, может все изменить, и тормоза могут выйти из строя. Вспомни того больного бродягу в трактире. Где ты мог раньше видеть это лицо? Может быть в зеркале? Вспомни то, что он тебе завещал. И колокол судьбы, возможно, загудит иначе. И гулко стуча каблуками по булыжной мостовой времени, Госпожа Удача может остановиться напротив тебя.
Вспомни того хитрюгу на холме, который никогда никуда не спешил, и знал наперед все ходы. Где он сейчас? И где все те, что копошились и толкали друг друга локтями внизу, но так и остались в дураках? Найди свой холм, и садись на вершину. Никуда не спеши и не теряй то, что не купить ни за какие деньги. Оставь другим эту суету, ведь за всю свою жизнь, ты набил себе столько шишек, что хватит на десятерых.
Я, правда, не против, если ты пропустишь это мимо ушей. Потому, что мои слова - всего лишь шепот. Но все замки на песке опять смыты прочь, и опять труба зовет тебя в новый поход, где ты найдешь лишь пустоту и одиночество. И новые раны не дадут тебе уснуть долгими зимними ночами, а в душе опять появится свежий шрам.
Но как только новая волна откроет прежний путь, смывая наши следы на песке, давай попробуем свернуть в сторону. Нам надо идти вперед вместе, потому что я хочу, чтобы ты почувствовал запах той далекой осени, и чтобы ты услышал этот колокол и стук тех самых каблучков, под этим древним солнцем, которое сегодня состарилось еще на один день.
Мягко шурша покрышками «Бриджстоун», машина неслась по пустынному предрассветному шоссе. На востоке, слабо занималась полоска зари, и в приспущенное окно ворвался запах свежескошенных трав, подернутых росой.
Он был не молод и опытен. Возраст этот принято называть расцветом сил. Он многое повидал, и многое успел, в чем-то преуспел, в чем-то – нет, и он был свободен. Свободен от обещаний, и долгов, от постоянных хлопот и суеты этой жизни, похожей на тараканьи бега.
И почувствовав запах утренних трав, он вдруг ощутил что-то давно забытое и ушедшее.
Где и когда это с ним было? Что-то неуловимое и такое знакомое, но он не мог вспомнить, не мог ухватить этот слабый намек в голове. Открыв окно пошире, он полной грудью втянул этот воздух, и, пошарив на полке, поставил в магнитофон первую попавшуюся кассету. Шум дождя, и первые басовые риффы, зазвучавшие из динамиков, подсказали ему то, что он так тщетно пытался вспомнить. Конечно, же, это «Доорз», «Оседлавшие бурю», конечно же, он вспомнил все.
Он остановился у обочины, вышел из машины, и пошел к тому запаху, на свежескошенном лугу, к роднику со студеной водой, к просыпающимся птицам, и свежему дыханию ветра.
И катись оно все к черту – все эти барыги и банкиры, все эти крысиные гонки за призраками удачи и положения. И пусть не пытаются его найти – он выключил мобильник, и будет лежать на этом лугу, пока роса с первыми лучами солнца не улетит вверх, к тем его старым друзьям, которых уже нет, и они вместе будут слушать пение просыпающихся птиц и бессмертного Джима Моррисона.
Когда-то давно, друзья звали его Джефф. Когда-то давно у него были роскошные длинные волосы и электрогитара «Стратокастер». Когда-то давно они пели песни «Битлз» и «Роллинг Стоунз», и девчонки на танцах видели в них вожаков стаи. Все это было так давно, что он сам себе казался библейским старцем.
Мир так изменился за последние годы, стал таким меркантильным и жестким, что ему иногда и самому было не понятно: а было ли то время умиротворения и легкости, когда было всё ясно, и где сволочь была сволочью, а друзья выбирались по душе, а не по размеру кошелька, и решетки на окнах были только в тюрьмах, а железные двери – на банковских сейфах.
Он лежал на земле, подложив под седеющую голову руку, и глядел вверх, на светлеющее небо, и угасающие звезды. Он был счастлив, потому что в его жизни всё это было, было то, чего сейчас нет, и, наверное, больше не будет никогда.
В той его жизни не было жлобских рыночных отношений, в той жизни не было места жадности, там не было продажной любви, там была настоящая дружба, там никто не искал под себя лоха, и нищий, в сущности, народ, был добр и весел.
И в жизни той, народ пил для веселья, а не с похмелья, и в каждой подворотне звенела гитара, и старый их двор дрожал от рок-н-ролла каждый вечер. И он понял, как ему все же повезло, потому что на одной с ним планете жили тогда такие же люди, и думали они тогда точно так же. И так же были счастливы. А Счастье невозможно рассчитать и запланировать. Счастье – это тот миг, что приходит внезапно, как этот запах полевых цветов, и раскаты грома где-то за горизонтом.
Человек, которого когда-то звали Джефф, поднялся с земли, улыбнулся рассвету, отряхнул с колен опавшую цветочную пыльцу, развязал галстук и закинул его подальше от дороги. Он развернул машину, и поехал в другую сторону. Опять попытаться оседлать бурю? Возможно. Все может быть. Он вспомнил все до мелочей.
Славка жил в нормальной советской семье. Отец был инженером, а мать, народным судьей. Отец был еще и спортсменом. Играл в футбол, русский хоккей, и был тренером-общественником по фигурному катанию. Был чемпионом России 1950 года. Пытался приучить к спорту и Славку, и он уже с пяти лет уверенно стоял на фигурных коньках, которые отец привязывал ему на валенки.
Но на тренировках, Славку тянуло на большой лед, на «массовое катание», где было много народа, света и музыки.
Фигурное катание, для мальчишки, занятие не совсем понятное. Ведь упор делается на обязательную программу, так называемую «школу», а это надо крутить всякие «восьмерки» и «параграфы», вырисовывая на льду коньками эти фигуры, а это так скучно и не интересно! По телевизору это не показывают, но «Школа», в этом виде спорта – главное. По «школе» в главную очередь судят о мастерстве фигуриста, а не по тому, что нам показывают, точнее сказать, то, что нам показывают - это уже десерт. В «школе» Славка не преуспел, зато в произвольной программе, под музыку выделывал кренделя, особенно, если включали какой-нибудь твист. На стадион ходил с удовольствием, и самым большим несчастьем было получить в понедельник «тройку» по алгебре. Тогда тренировка отменялась.
Уже тогда его одолевали какие-то взрослые мысли, потому что бабка как-то рассказала ему, что он крещеный, а в семье коммунистов это было опасно делать в те годы. Воинствующий атеизм марксистко-ленинской идеологии мог поломать всю жизнь родителей, и бабка крестила Славку тайно, под своей девичьей фамилией.
Вам никогда не приходило в голову, что кто-то давно запрограммировал вашу жизнь, и все события, произошедшие в ней, хорошие, или плохие, это не цепь случайностей, а закономерность?
Вы никогда не задумывались над тем, что есть на свете какая-то сила, которая каким-то образом влияет на все, что происходит в этом мире? Есть какой-то режиссер, который поставил давно написанную кем-то пьесу. И касается это КАЖДОГО человека. И драматург этот, предусмотрел какой-то выключатель у вас в голове, и не можешь ты знать, что с тобой произойдет в будущем, а вернее, ты знаешь, все, до мелочей, но не можешь вспомнить. И все это из-за того самого тумблера. Но иногда, он на мгновение может включиться. И человек понимает, что, то, что произошло с ним, ПРОСТО НЕ МОГЛО НЕ СЛУЧИТЬСЯ. Все давно решено заранее, и без его участия. И есть твердая уверенность, что когда-то это уже с ним БЫЛО. И все произошло тогда именно так, как это произошло только что. И изменить что-либо было НЕЛЬЗЯ.
И происходят такие события в детстве, когда все чувства обострены, и душа еще не покрылась коркой недоверия. Вспомните свои детские ссадины на коленках, и вы скажете, что я прав.
Славке было восемь лет и, он, с родителями приехал в гости к деду на Тамбовщину.
Благодатный край, с вишневыми садами и запахом антоновских яблок. Большой, красивый синий дом, с резными наличниками и красной водосточной трубой, по верху которой прогуливались деревянные петушки. Во дворе – сад: яблони, груши, вишня, которую бабушка Оля звала почему-то «Вышня». Это его забавляло. Многое тогда забавляло его, несмышленыша. И толстые, в полтора пальца блины, на кислом молоке, похожие на большие оладьи, и бабушкины вечерние молитвы у строгого Бога в углу, где горела лампадка, и ее напевная, среднерусская речь, и восклицание, похожее не то на вопрос, не то на ответ: «Здра-авствуешь!»
Дед его, Иван Михайлович, был спокойным, добрым, и рассудительным человеком, прошел четыре войны, и вернулся живым. В свободное время он столярничал.
Так вот: дед сделал качели. Посреди двора, перед верандой рос тополь. Одна, большая ветка, росла почти перпендикулярно стволу, и годилась для перекладины. Дед привязал к этой ветке с двух сторон какую-то широкую вожжу, а в середине, прибил дощечку-сиденье.
Все было готово, и Славка с нетерпением ждал своей очереди, чтобы лететь вперед, к небу, задыхаясь от восторга и счастья. В эти минуты он представлял себя Юрием Гагариным. Отправлялись в «полет» по очереди, с двоюродными братьями, и это продолжалось пару дней. Потом, интерес к обычным упражнениям как-то поостыл, и он выдумал новый трюк.
Славка вставал на сиденье, и пытался раскачаться. Мать сидела рядом, и предупреждала: «Перестань! Упадешь!» Но разве космонавты спрашивали разрешения у мамы? Природное упрямство брало верх над разумом. И это случилось. При очередном отклонении, центр тяжести сместился вперед, и он грохнулся на землю.
Боль в левом локте молнией пронзила мозг, и вместе с болью, как вспышка, на мгновение пришла какая-то совсем не детская мысль. ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ. Конечно, же, мама была права, она предупреждала его, но она ВСЕ РАВНО БЫ НЕ СМОГЛА ЗАЩИТИТЬ ЕГО. И он уже знал, что когда-то, именно так и было, была та же сухость в носу, была та же пыль на щеке, так же когда-то валялся рядом его синий сандалик. За какое-то мгновение Славка понял, что ОН ЭТО ЗНАЛ. Но он этого НЕ МОГ ПОМНИТЬ. И это было НЕИЗБЕЖНО.
У него был разрыв связок, ему наложили гипс во всю руку, и он не мог купаться в речке с ребятишками, и кататься на велосипеде.
Что это? Нелепая случайность? Нет, он знал это точно. Тогда кому и за что надо было заковать его в гипс? За то, что он ослушался мать? Тоже нет. В то мгновение озарения и боли, он знал, что причина не в этом. Тогда в чем? Этого ему не открыли. Ему просто открыли НЕИЗБЕЖНОСТЬ этого случая. А, может быть кто-то этим, просто защитил его от чего-нибудь более серьезного, и, может быть, рокового?
В детстве многие вещи кажутся странными. Запахи воспринимаются по-особому. Каждый дом имеет свой запах, и ты точно знаешь, что в этом доме пахнет правильно, а в этом – нет. В казенных учреждениях пахнет тоже по-своему. Это запах равнодушия. Запах детского сада и запах кабинета дантиста одинаковы. Неправильный, сухой, бумажный запах народного суда, ничем нельзя перебить, даже запахом новогодней ёлки.
А самый правильный, самый желанный запах – это запах Рождества и Нового Года. Разве я не прав, товарищ?
С возрастом человек утрачивает эту удивительную способность таким образом определять комфортные для себя места, и это переходит на уровень интуиции. И в каком-нибудь очень приличном, чистом, но чужом для себя месте, он не может находиться долго, а в прокуренной, и давно не проветриваемой комнате, или гараже, может сидеть часами. Возможно, это зависит от людей, там обитающих, их мыслей и деяний. Но иногда случается, что и в таких местах человек начинает чувствовать какой-то дискомфорт. Значит, что-то изменилось
Русская девица в подъезде тихонько отсасывает красивый писюн другана
Большие сиськи хорошенькой Люси
Сочная и грудастая Romi Rain в окружении членов секс порно видео