Ева

– Интересно, – Джон подошел к ней ближе, – а как именно ты вспомнила свое имя? И при каких обстоятельствах?
– Оно пришло ко мне во сне. Или галлюцинации.
– Ааа, опять сны. Это хорошо. Хочешь подробнее рассказать о своих снах? У меня такое ощущение, что тебе часто снятся сны.
Лили задумалась:
– Нет, пока не хочу. Я никак не могу разобраться в своих снах.

Она не могла объяснить ему то, чего сама не понимала, и почувствовала, что не хочет продолжать разговор. Девушка не знала, что и думать о неизвестной ей удивительной чернокожей женщине по имени Ева, называвшей себя ее матерью. Она не знала, что думать о Начале Всех Начал и рождении ребенка, чему была свидетелем. Иногда ей казалось, что она просто сходит с ума.

Ночью, когда все кругом спали и свет был потушен, Лили ощутила, что выходит из своего тела и поднимается над ним. Она смотрела в окно на мерцающие звезды. Казалось, звезды танцуют. Их движение напомнило о том, что она видела с Евой, – сперва полный, непроницаемый взгляду туман, а потом феерия света.
Лили пребывала в полудреме, и как только сон подступал ближе, слышала плач младенца и снова возвращалась к реальности.

Потом ей стало казаться, что в ночи раздаются звуки голосов. Так она лежала в кровати, сама не зная, спит или бодрствует.
– Приди и увидь, – услышала она женский голос и почувствовала, как кто-то сжал ее ладони.
– Ева, это ты? – прошептала Лили.
Женщина рассмеялась и обняла девушку.
– Ты жива, – прошептала Ева, – а я Мать Всех живых. Ты должна стать Свидетелем и увидеть рождение ребенка, о котором так часто думаешь.

Тут Лили почувствовала, что словно проходит сквозь плотную, черную занавесь со складками, разделяющую два мира и два временных измерения, портал между Прибежищем и Началом Всех Начал. Как только она оказалась по другую сторону портала, Ева отпустила ее руку. Они стояли рядом, а у них за спиной находилось то, что можно было принять за водопад из воды и света.
– Ребенок? – спросила Лили и сделала шаг к тому месту на земле, из которого Адонай вынул младенца.

Ева положила девушке руку на плечо и остановила. В этот момент Вечный Человек, сидевший над собранной кучкой земли и пыли, поднял лицо и широко улыбнулся. Он вознес окутанного светом младенца и прижал к Своей груди. Он посмотрел прямо в глаза Лили, и она почувствовала себя на удивление умиротворенно и спокойно. Казалось, один взгляд Вечного Человека исцелил все ее душевные раны и больше нет ни горечи, ни разочарования, ни стыда. Взгляд Адоная обещал, что в мире есть надежда. Лили отвела глаза, словно пытаясь избавиться от наваждения.

Из стены за спиной Вечного Человека появились Огонь и Энергия, которые вместе с ним склонились над младенцем и поцеловали его. Это был не просто поцелуй, не просто соприкосновение губ. Вечный Человек, Огонь и Энергия вдохнули в младенца жизнь, и у новорожденного появилась живая душа.
Тишину прорезал громкий детский плач, и Лили с облегчением вздохнула.
– Адам родился, – прошептала Ева девушке, положив руку на ее плечо.

Бесчисленные духи, существа, животные, рыбы и насекомые – вся Вселенная издала радостный крик, и духи-гонцы понесли благую весть во все ее концы.
– Гонцам известны порталы, соединяющие миры, – объяснила Ева. – Они отправились во все уголки Вселенной, чтобы принести радостную весть о нашем Отце.
С двух противоположных сторон и из темноты за спиной Адоная появились огромные силуэты трех существ.
– Кто это? – поинтересовалась Лили.

– Это херувимы, – ответила Ева тоном, в котором слышалось большое уважение.
Каждый из трех силуэтов был гигантским, но по мере приближения к Вечному Человеку они постепенно уменьшались, пока не стали обычного человеческого роста. Несмотря на это, в их присутствии девушке казалось, что сама она стала гораздо меньше. Ноги херувимов не касались земли, а за их спинами угадывались огромные, мощные невидимые крылья.

Двое херувимов, подошедших к Адонаю с противоположных сторон, почтительно склонили головы. Третий помедлил, но потом тоже поклонился. У него на голове сияла корона, украшенная двенадцатью большими драгоценными камнями. Вечный Человек обратился к херувиму в блистательной короне:
– Смотри, Миропомазанный херувим. В Моих руках младенец, венец Моего творения. Этот младенец будет управлять всем, что Я сотворил, – видимым и невидимым.

У Лили было так много вопросов, но, сама не зная почему, она застыла в благоговении перед младенцем.
Голос ангела был полон теплоты, но прозвучал спокойно и сдержанно:

– Адонай, вижу, Ты собрал у Своих ног кучку земли и пыли. Ты впустил Свое дыхание в эту кучку грязи, и что изменилось? Да, Ты создал младенца по Своему образу и подобию, но это слабое, хрупкое и беззащитное дитя… и его появление в мире ничего не меняет. Ты создал мир таким, каким его видишь, Ты вечен, и природа Твоя нерушима. Зачем Тебе показывать Себя с этой бесконечно слабой стороны? Зачем Ты вдохнул жизнь и дал надежду такому слабому существу?
Лили нахмурилась.

– Все младенцы слабые и беспомощные, – пробормотала она сквозь зубы.
– И такими мы остаемся всю свою жизнь, – добавила Ева.
Лили подняла на нее взгляд, но Ева не стала развивать свою мысль.
– Ты удивлен? – спросил херувима Адонай, глядя на него взором, полным материнской любви, отеческой доброты и божественной праведности. – Удивлять – это в моей природе. Так что же, мой любимый Миропомазанный херувим, окажешь ли ты честь?

С этими словами Адонай приподнял ребенка, показывая его ангелу, и Лили увидела, что младенец все еще соединен с землей пуповиной.
На лице херувима появилось выражение непонимания.
– Мачиара? – спросил он.
Вечный Человек кивнул.

Пальцы Евы на плече Лили сжались крепче. Херувим не стал брать младенца на руки, а из складок своей сотканной из лучей солнечного света одежды достал небольшой, острый как бритва нож. Лили невольно открыла в испуге рот. Одно легкое движение этим ножом, и горло младенца будет перерезано, что, без сомнения, докажет слабость и беззащитность новорожденного.

Но ангел аккуратно перерезал ножом пуповину младенца, которого Адонай с любовью снова прижал к Своей груди. Новорожденный спокойно и сладко спал в крепких руках Господа.
– Спасибо!
– Ты оказал мне большую честь, – произнес ангел, с изумлением рассматривая лезвие ножа с каплями крови и кусочками грязи. – И это действительно венец Твоего творения?
Ангел вытер лезвие о ткань одежды Адоная и спрятал его в ножны.

– О, Лучезарный, – ответил Адонай, покачивая на руках младенца. На его до этого ослепительно белых одеждах появилось пятно крови и земли. – Существуют тайны, непостижимые даже тебе. Этот младенец – плоть от плоти Моей, и любовь Моя к нему будет вечной. Никто никогда не скажет, что Их появление в мире ничего не меняет.
На глаза Лили навернулись слезы.
– Но почему же Он называет ребенка во множественном числе «они»? – вытирая тыльной стороной ладони слезы со щек, спросила она Еву.

– Смотри, – ответила Ева. – Придет время, и ты все поймешь.
– Вот что Я тебе скажу, ангел, – произнес Адонай, – будь кротким и смиренным, склони голову и помни свое место. Да пусть твой путь будет путем любви и служения.
– Я склоню голову, – ответил херувим неуверенно, – перед Тобой.
– Не только передо Мной, – потребовал Человек-Бог, – но и перед этим младенцем. Они – цари, и у них есть свое царство. Ради них ты служишь и не должен забывать о своем месте. Ты должен служить им всей душой.

– С радостью я склоняю голову и буду служить человеку, как служу Тебе! – заявил херувим.
В вихре света он поклонился, дотронулся до младенца обеими руками и поцеловал Вечного Человека в щеку.
– И это хорошо! – произнес Господь. – Смотрите на дитя! Благословенно будет чрево создания. Пусть все славят и празднуют появление новорожденного на свет. Это венец Моего творения. Закончился шестой день трудов Моих, и теперь Я буду отдыхать.

Лили проснулась на кровати в Прибежище. Ее щеки были мокрыми от слез, утереть которые она не могла.

Неужели она была свидетелем рождения Адама? И как вообще такое возможно? Лили увидела ребенка, и ей захотелось, чтобы рядом был кто-то, любящий ее безусловно. Впрочем, такие чувства лучше было гнать из головы подальше. Но Адонай? Почему, как только она увидела Его, у нее возник непреодолимый порыв подбежать к Нему? И не просто к Нему, а в Него, сделать так, чтобы Он ее увидел и узнал. Так кто же этот Адонай? Человек или Бог?

Эти мысли стремительным водоворотом затягивали ее в сумрачные глубины отчаяния. Она сосредоточила свое внимание на том, чтобы просто дышать: вдыхать и выдыхать.
К девушке подошел Джон и чем-то мягким, как ангорская шерсть, вытер ей слезы с лица.
– Потом, когда ты окрепнешь, – сказал он, – я отведу тебя в хранилище, где лежат вещи из контейнера, в котором ты приплыла. Может быть, это тебе поможет.
– Какие вещи? – с трудом выдавила она из себя.

– Просто разные вещи. Приплывшие вместе с тобой из того времени и места. Кстати, среди них нет ни одной книги. В том мире, где ты выросла, никто не читает?
– Что-то не припоминаю, чтобы я читала так, что не оторваться, – сказала она, после чего Джон дал ей выпить что-то теплое, чтобы у нее не так сильно болело горло.
– А жаль, – заметил он. – Хорошая книга, как хорошая песня или искренняя любовь, способна изменить космос. Понятное дело, что для подготовленного человека.

– А почему я ничего не помню?
Над ней появилось лицо Джона.
– Случается, что после травмы или трагедии у человека бывает амнезия, но через какое-то время память возвращается. После того как совет принял решение держать тебя в Прибежище, с твоим лечением возникла масса проблем и сложностей. У тебя часто случались припадки, грозящие свести на нет все наши усилия, поэтому тебе стали давать специальные препараты, блокирующие память.
– Что?!

– Это препараты с временным действием, ничего постоянного. Последние несколько дней мы уже уменьшаем их дозу. Хочу предупредить, возможны флешбэки – возвращение тех или иных воспоминаний, которые могут показаться тебе чем-то уже знакомым. Не стоит волноваться, ты не сходишь с ума.
– Ура! – не без иронии тихо сказала она.

Джон продолжал говорить о детских книжках и о том, как они создают основу образования, на которой строится вся цивилизация. Как только он упомянул детские книжки, перед ее внутренним взором появилась целая вереница картинок, и ее мозг неожиданно заработал с удивительной скоростью.


Она танцевала до тех пор, пока вокруг не стали появляться зловещие тени, после чего в страхе убежала.

Она была маленькой девочкой. Женщина читала ей сказку о принце, змее, лисе и розе, а она в рваном платьице делала пируэты посреди комнаты под звуки мелодии, раздававшейся в ее голове. Она танцевала до тех пор, пока вокруг не стали появляться зловещие тени, после чего в страхе убежала.

Воспоминания были ужасными. Испуганная девочка пряталась в темном шкафу. Сидя в нем, она сквозь щель видела лежащую на полу женщину и стоящего над ней мужчину. Потом шаги приблизились к шкафу. Она закрыла глаза, чтобы спрятаться там, где ее точно никто не найдет, а именно внутри своей головы. Ручка медленно повернулась.
И снова ее глаза наполнились слезами.
– Иногда я слишком много говорю, – пробормотал Джон и снова принялся вытирать ей лицо.
– Не страшно, – ответила она.

Ей не хотелось, чтобы он воспринимал ее слишком слабой и ранимой, слабее, чем она есть на самом деле.
– Лили, – сказал Джон, – хотел сообщить тебе хорошие новости. Твое лечение проходит успешно, и мы постепенно снижаем дозы медицинских препаратов. Скоро ты вообще перестанешь их принимать.
– И что произойдет после этого? – спросила она.
– Скоро мы начнем физиотерапию. Сначала ты будешь садиться в кровати. А со временем снова будешь ходить, танцевать, петь и делать все то, что делают все дети.

Джон упомянул танцы, и по лицу Лили пробежала тень. Впрочем, откуда он мог знать, что она только что вспоминала?
– Тебе придется много работать, – продолжал Джон, – но я уверен, ты со всем прекрасно справишься. Как сама считаешь?
– Я готова, – ответила девушка и сделала такой глубокий выдох, словно задерживала дыхание в течение нескольких месяцев.
– Ну и прекрасно! И чтобы отметить это событие, у меня есть для тебя небольшой подарок.

– Подарок? – удивленно переспросила она и неожиданно почувствовала тревогу. Интересно, почему при мысли о подарке ей стало неприятно?
– Ты упомянула о том, что в детстве мало читала, но я считаю, что у каждого человека есть своя история, и поэтому каждый из нас – рассказчик. Просто многие боятся, что ничего не получится, поэтому не стремятся рассказать свою историю. Но я уверен, что ты, Лили, девушка смелая.

Джон замолчал и показал ей что-то завернутое в подарочную бумагу в цветочек и перевязанное голубой ленточкой.
– Джон, ты же знаешь, что я не могу двигаться.
– Знаю. Но этот подарок я упаковал сам, поэтому в состоянии снять с него обертку.
– Тогда снимай, не томи.

Он аккуратно снял бумагу и показал ей красивый ежедневник в кожаном переплете с выдавленными узорами в виде кругов. Ежедневник закрывался массивной пряжкой. Джон объяснил, что Лили может записывать здесь свои мысли. Он также сказал, что этот дневник может открыть только она сама и что для этого надо приложить большой палец к пряжке. Внутри кожаной обложки на задней стороне дневника была вставлена пластина наподобие планшета.

– А вот это, – указал Джон, – устройство, записывающее твои воспоминания и чувства. Эта вещь работает сама по себе, ее нет смысла трогать.
Лили была рада подарку и признательна Джону. Наверное, это был лучший подарок в ее жизни.
– Спасибо, Джон, – поблагодарила она.
– Пожалуйста. Я надеюсь, что эта вещь тебе поможет. Я и сам иногда пишу. Можно сказать, что, когда пишешь, ты лечишь сам себя.

– Может, ты и прав, – ответила она. – Скажи, Джон, а у тебя в библиотеке нет сказки о принце, змее, лисе и розе?
Он задумался.
– Я, кажется, знаю, какую сказку ты имеешь в виду, – воскликнул он. – Я найду эту книжку. Хочешь, чтобы я ее тебе прочитал?
– Да, хочу. Любой человек может взять книжку и прочитать ребенку. Это, кажется, доктор Сьюз говорил.
Коллекционер рассмеялся:
– Ничего себе! Доктор Сьюз, говоришь? Интересно, а сколько тебе лет?

Лили почувствовала, что краснеет, и с вызовом в голосе ответила:
– Пять!
Джон замолчал. Потом его лицо появилось прямо над ней.
– Прости, я не хотел тебя расстроить, – тихо сказал он. – Я не знаю, что именно в моих словах показалось тебе неприятным. Но если я действительно сделал тебе больно, то прошу у тебя прощения.
Она и сама не знала, что именно в его словах ее так сильно задело.

– Все в порядке, – сказала она примирительным тоном. Она старалась дышать глубже, чтобы побороть охватившие ее чувства. – Прости меня за то, что я так неожиданно и без причины на тебя разозлилась.
– Значит, ты меня прощаешь? – спросил он.

Его голос был таким добрым, что она уже не смогла сдержать чувств, и слезы потекли ручьем, как из прорвавшейся плотины. Она не просто плакала, а рыдала навзрыд. Она оплакивала потери, которых даже не помнила, оплакивала боль, причина которой оставалась ей неизвестной. Она не помнила ни событий, ни лиц, но ей почему-то было бесконечно больно. Она плакала от того, что ей было страшно, она вновь почувствовала себя маленькой потерявшейся девочкой, не знающей, где ее дом.

И добрый Джон плакал вместе с ней. Он склонял голову до тех пор, пока их лбы не соприкоснулись, и положил ладони ей на виски. Их слезы смешались. Их плач был своего рода крещением. Казалось, слезы навсегда связали их судьбы.