Ещё раз про небо

Стихи Терентьева – это превосходный укол для и прививка от. Для и от чего – вопрос таланта, вкуса и необходимости.

        Наверное, уже существует круг людей, о которых можно сказать: «употребляли». Надо сказать, что употреблять Терентьева легко и приятно, а главное – жизнеспасительно. Чувство это сродни похмелью, столь всем знакомому переживанию, когда душа и тело вступают в наибольший между собой разлад, а ничего блаженней этого разлада ещё никто не придумал. Был ли Терентьев доктором этих наук, сказать трудно, но в том, что он любил впадать в это состояние, сомневаться не приходится. 

           Разговор не складывается – одни гипотезы. Но он и не может быть другим, Терентьева-то нет и никогда не было, и он сам постоянно об этом говорил. «Вы думаете, что я живой, а я мёртвый». Возможно, таким он всегда и был. Отсюда – чудо, которое на нас незаслуженно обрушилось. 

Разговор не складывается – только о нём, но не о его стихах. Но о тонких материях в приличном обществе не говорят, или говорят, но профессионально, то есть скверно. Вот ситуация: идёшь, а навстречу Терентьев. Что ему скажешь? Вообще, разговоры с самыми любимыми, родными и нужными людьми никогда не удаются. Щебетать скучно, болтать грустно, жаловаться стыдно, откровенничать нескромно. Так и получается: сначала говорим взахлёб, потом долго молчим, и в итоге – навсегда расстаёмся. А тут Терентьев. А что сказал бы Лермонтову в похожей ситуации? Нет-нет, дело-то отнюдь не в сопоставлениях, сопоставляют пусть более крупные специалисты по пьедесталам. Разве что: «Спит Дуняша и не чует, что на ней солдат ночует» –это не Вы написали?» – а он бы улыбнулся в ответ, и сказал бы: «Нет, не я».

           А мог бы и написать.

           Но написал другое. Впрочем, ему что написать, что не написать – плёвое дело. «Выпил, написал, выпил» ничем не отличается от «выпил, не написал, а вместо этого отправился в гости и выпил уже там». Пока он был в гостях – писали другие. А не в гостях – так гулял на тракторе девицу, рассказывал о том, как Пастернак повлиял на Тютчева, а Ницше на Канта, и ни за что не просил пардону. Для молодых людей ещё многих поколений терентьевские стихи будут лучшим пособием по соблазнению и садоводству, для девушек же – по неизбежному.

Терентьев – образец лёгкости, все эти поэтические похныкивания «пишется – не пишется», «гений – не гений» его, видимо, волновали мало. Одни думают о том, как писать, о чём и писать ли вообще, другие пишут. Терентьев принадлежал к последним. И к первым среди тех, кто дошёл пешком до неба, создал там небо своё – собственное, ненужное никому, и «увидел он, что это хорошо».