Еще раз об ошибках прогнозов и причинах устойчивости российской экономики

Написал для «Важных историй» статью о причинах ошибок большинства экономических прогнозов годичной давности. https://istories.media/opinions/2023/02/27/rossiiskaya-ekonomika-vot-vot-rukhnet-iz-za-sanktsii-ili-net/В ней есть красивые графики и линки на все источники. Я графоман, а СМИ ограничены форматом, поэтому редакции резонно слегка сокращают мои тексты. Однако, надеюсь, что мои читатели здесь – люди привычные к графомании.  Поэтому здесь я выложу исходный текст, в котором хуже с запятыми, но на несколько абзацев больше.

Год назад, сразу после начала войны и введения первых санкций, большинство экономистов предсказывало скорый крах российской экономики, а жители Украины и выступающие против войны россияне, в этот крах искренне верили. Реальность очень сильно разошлась с прогнозами и ожиданиями. Для того, чтобы разобраться почему так произошло необходимо разделить данную проблему на две составляющих: субъективную, связанную с дефектами самих прогнозов и информационных пузырей, в которых они были популярны, и объективную, связанную с реальными процессами произошедшими в российской экономике за прошедший год.

1.  Субъективное

1.1 Любой информационный пузырь строится вокруг той картины мира , в которую хочет верить большинство его участников (в нашем случае – скорый крах путинского режима). Люди предпочитают читать то, что им приятно, а СМИ заинтересованы в количестве просмотров. Поэтому даже новостная лента, доступная всем участникам пузыря, последовательно игнорирует новости, которые нарушают желаемую картину мира, и существенно раздувает значение новостей, которые данную картину мира поддерживают. (Сразу оговорюсь, в силу того, что пишу я для либерального информационного пузыря, то буду указывать на ошибки и искажения, происходившие именно в нем. При этом, очевидно, что российский ура-патриотический информационный пузырь страдает теми же ошибками и искажениями, только в другую сторону).  

В либеральном пузыре было множество публикаций о рекордных дисконтах к цене российской нефти в апреле 2022 или провальном сборе налогов летом 2022. И порядково меньшее число комментаторов отмечали последующее почти двукратное снижение дисконтов летом 2022  или рост налоговых поступлений осенью 2022. Ровно то же самое произойдет и с новостями про высокие дисконты и дефицит января 2023. Весной и то и другое с очень высокой вероятностью снизится, однако об этом напишет гораздо меньше людей, чем о том, что они выросли.

Аналогичная история происходила с разговорами о масштабе эмиграции из России. И в первую и во вторую волну комментаторы говорили о миллионах уехавших. Некоторые и вовсе о про 4 миллиона. Эта информация озвучивалась в СМИ кратно большее число раз, чем появившиеся недавно основанные на реальной статистике оценки демографов из которых максимальная – 700 тысяч, а реалистичные ниже полумиллиона.

В марте 2022 вся прогрессивная общественность с упоением следила за падением курса рубля. Множество умных и уважаемых мной людей предрекали 200 и 300 рублей за доллар. Как только рубль стал укрепляться прогрессивная общественность стала упражняться, что «это искусственный курс, как в СССР 60 копеек». Т.е. интерпретация реальности, прямо противоречила наблюдаемым фактам. Количество подобных примеров бесконечно.

1.2 Помимо неравноценного присутствия в информационном пузыре реальных позитивных и негативных новостей о российской экономике, не меньшее значение для формирования общепринятого нарратива имел тот факт, что СМИ постоянно акцентировали внимание на заведомо малозначительных новостях, либо отдельных правдивых фактах, выдернутых из контекста и противоречащих наблюдаемым макро-тенденциям.

Можно вспомнить о том как первую половину 2022 года либеральные и украинские СМИ уделяли массу времени новости об ожидаемом российском дефолте, который изначально в принципе ни на что не мог повлиять даже если бы случился. Или муссировали инфоповоды о том, что на каком-то российском предприятии задержали зарплату/уволили сотрудников, которые сопровождались подводкой от СМИ о грядущей гигантской безработице. И это не смотря на то, что фактически весь год вся доступная статистика свидетельствовала о росте занятости, сокращении безработицы и том что задолженность по зарплате ниже уровней 2021 года.

1.3 Третьей линией постоянных искажений является индустрия «кликабельных» заголовков. Сегодня это стало едва ли не отдельной профессией. Заголовки не только для сюжетов и эфиров, но даже для статей в газете придумывают специально обученные люди (не автор), KPI которых - количество кликов. Очевидно, что потребители информации чаще кликают на новости, которые им приятны. А для СМИ это бизнес, и возможность заработать. Если брать заголовки моих интервью последнего года и сравнить их с тем, что я по факту в этих интервью говорил, то более чем в половине случаев заголовки прямо противоречили смыслу мной сказанного. Особенно ярко это проявлялось в тех интервью, где я говорил про то, что российская экономика продемонстрировала удивительную устойчивость. Многие читают только заголовки.

Таким образом и потребители информации и сами эксперты, делавшие прогнозы о российской экономике постоянно находились в гигантской эхокамере, где все сигналы соответствующие желаемому информационным пузырем многократно усиливались, а любые противоречащие желаемому данные или рассуждения последовательно фильтровались, часто с использованием ярлыка «кремлевской пропаганды».

1.4 Теперь перейдем к субъективным искажениям самих экспертов, чьи прогнозы не сбылись. Мы читаем преимущественно экономистов либерального толка, а они в массе своей негативно относятся к режиму Путина, и сами хотят верить в его скорый крах по экономическим причинам, а потому склонны адаптировать свои прогнозы к тому, во что им хочется верить. Но это меньшая часть проблемы. Большая состоит в том, что в либеральном информационном пузыре лучше продаются прогнозы и тиражируются факты, свидетельствующие о скором крахе режима нежели о его долгосрочной устойчивости. 

Большинство потребителей информации читают экономистов не для того, чтобы разобраться в реальности, а для того, чтобы найти подтверждения уже существующей у них картине мира. Это характерно для любого информационного пузыря. В «патриотическом» пузыре процветает анекдотичная фигура Хазина, который 25 лет предсказывает катастрофу американской экономики. Его прогнозы за этот период ни разу не сбылись (здесь https://www.facebook.com/dmitry.al.nekrasov/posts/138375184840252

 я разбираю лишь несколько набор примеров расхождения его прогнозов реальностью). Тем не менее многие тысячи людей «патриотических» убеждений продолжают его читать и верить в новые завиральные прогнозы просто потому, что идея краха американской экономики им приятна.

Деятели аналогичные Хазину процветают и в либеральном информационном пузыре. В течение последних 5-8 лет целый ряд «экспертов» неоднократно давал прогнозы о падении российского ВВП на 10-15% или нефтедобычи на 30%. (Как-нибудь не поленюсь сделать подборку из наиболее ретивых «прогнозистов» такого рода). Несмотря на то, что реальность неоднократно демонстрировала ошибочность суждений этих «экспертов», они и далее продолжают раздавать столь же нереалистичные прогнозы, а СМИ радостно тиражируют их просто потому, что такие прогнозы лучше продаются. При этом несбывшийся сегодня вчерашний прогноз легко забывается, ведь читателям так хочется верить в приятный сегодняшний. Спрос определяет предложение, и если интервью с предсказанием падения ВВП на 15% заведомо наберет больше просмотров, нежели интервью с предсказанием падения на 1%, то ориентированные на дешевую популярность эксперты неизбежно будут выдавать все более катастрофические прогнозы.

Часть экспертов, так же как и СМИ, мотивированы в первую очередь ростом числом подписчиков и хайпом, а хайпа тем больше чем более радикальный прогноз ты дашь. Если ты годами повторяешь прогнозы, что Путин завтра умрет, американская экономика завтра рухнет, или добыча нефти в РФ упадет на 30%, эти прогнозы годами не сбываются, но сотни тысяч благодарных слушателей им внимают, а десятки журналистов обращаются с просьбой дать комментарий, то почему бы не продолжать повторять те же безосновательные прогнозы, если они увеличивают число просмотров?

Но давайте предположим, что эксперт добросовестный и количеству слушателей предпочитает качество. И вот, включаясь в прямой эфир он видит сюжет-подводку к своему интервью, где все факты либо прямо не соответствуют действительности, либо выдернуты из контекста.   В такой ситуации возникает выбор: начать с того, чтобы объяснить журналисту, что он дает недобросовестную подводку, или искать те утверждения, с которыми можно согласиться. Даже если эксперту не важно позовут ли его в следующий раз на эфир, чисто психологически комфортнее выбирать компромиссные, а не конфликтные линии разговора.

Таким образом, мы имеем самоподдерживающийся контур, где с одной стороны зритель предъявляет спрос на информацию и прогнозы определенной направленности, деформируя тем самым поведение экспертов и журналистов. С другой стороны недобросовестное предложение со стороны СМИ и экспертов, также воспитывает спрос соответствующего качества. Так  и живем в эхокамере.

1.5 Помимо когнитивных искажений, обусловленных wishfull thinkingи стремлением к более высоким просмотрам, на экспертов влияли и проблемы профессионального свойства. Весь предшествующий опыт большинства экспертов был связан с анализом экономических реалий и взаимосвязей мирного времени, а потому им сложно было предвидеть поправки, которые приходится делать в условиях военной экономики.

Мало кто учитывал в своих прогнозах увеличение спроса со стороны государства, и то какие мультипликаторы он обеспечит. Произведенный и выпущенный снаряд, восстановленный дом в Мариуполе или инвалидная коляска сделанная для получившего ранения солдата – все это дополнительный плюс к ВВП. Не увеличивающий благосостояние простых россиян, однако сильно улучшающий общую статистику. 

Экономисты в массе своей пытались оценить масштаб падения ВВП в результате санкций, полностью игнорируя его рост в результате дополнительного госзаказа. Аналогичным образом, например в области безработицы многие прогнозировали лишь, понятное исходя из предшествующего опыта, сокращение рабочих мест, полностью игнорируя такие факторы как мобилизация, действующие на рынок труда в противофазе. Да и в области самих санкций все сосредоточились на тех их аспектах, которые играют в минус российской экономике, игнорируя работу компенсаторных механизмов, которые местами и правда сыграли в плюс (не в той мере, как виделось ура-патриотам, но отдельные примеры вроде роста внутреннего туризма оказались довольно масштабными).

1.6 Вот уже 8 лет я с завидной регулярностью пишу на тему «когда у Путина кончатся деньги» и «скоро ли произойдет катастрофа российской экономики». Поскольку писал я преимущественно для российской оппозиционной и украинской публики, которая хотела услышать, что данные события произойдут скоро, то история моих построений регулярно повторяло одну и ту же схему. Сначала я брал максимально пессимистичные для российской экономики допущения (из хоть немного приближенных к реальности). Делал из них вывод, что вероятность экономической катастрофы на обозримом горизонте времени стремится к нолю. Читатели обвиняли меня в приукрашивании действительности и работе на Кремль. Однако по прошествии лет оказывалось, что в реальности российская экономика переживала внешние шоки гораздо успешнее, нежели самые оптимистичные из изложенных мной прогнозов («про себя» я всегда был еще более оптимистичен, но приходилось делать поправку на ожидания публики). 

В 2017, когда все в Киеве были уверены, что крах российской экономики случится вот-вот, я по заказу «Украинского института будущего» даже сделал большой доклад на данную тему с эконометрической моделью, на основе которой рассчитывались различные сценарии. Поскольку заказчик хотел увидеть параметры краха, а модель их упорно не находила, в 2017 году для моделирования катастрофы мне пришлось принять заведомо невероятные допущения, что следующие 5 лет нефть будет в среднем 20 долларов за баррель, а российские монетарные власти допустят все ошибки, которые только возможно. И даже при подобных допущениях сценарий выглядел не очень катастрофично. Забавно, но ряд публикаций об этом докладе тоже вышли с заголовками про крах российской экономики.

И в первые месяцы пандемии и в первые месяцы войны я снова был в числе главных оптимистов. В частности, 24 марта 2022, когда большинство экономистов писало про спад кто в 15%, а кто в 30% ВВП я написал: «падение ВВП 2022 никак не может быть более 10% ВВП по году. Я и 8% спада очень сильно удивлюсь», что вызвало бурю обвинений в работе на Кремль. (https://www.facebook.com/dmitry.al.nekrasov/posts/pfbid02sykQvB8dBKr39B5HzvtbrTfD6Fm3XPv2o7NjpNaf6XVJYuF9N7HQN9VppiHcap2Dl) Реальное падение ВВП согласно Росстату составило 2,1%.  

Полагаю следующий раунд моих прогнозов пройдет по той же схемеJ

2. Объективное 

2.1. Для начала следует сказать пару слов о тенденциях развивавшихся в течении нескольких предвоенных лет, ибо многое из происходившего ранее является причиной происходящего сегодня.

Экономику можно анализировать с точки зрения различных критериев: того насколько динамично она развивается, как высока в ней производительность труда и доля в ВВП продукции высоких переделов, каков уровень доходов населения.  Во всем перечисленном России последних 8 или даже 15 лет похвастаться нечем. А можно смотреть на экономику с точки зрения разнообразных критериев устойчивости и запасов прочности. И в этом отношении российская экономика образца 2021 года существенно превосходила другие крупные экономики, а также саму себя образца 2014 и тем более 2008 года. Данный вывод можно получить применяя любые критерии, обычно использующиеся МВФ и иными международными организациями для стресс-тестов устойчивости экономики.

Баланс бюджетных доходов и расходов, пусть и колебался вслед за ценами на нефть, но на долгосрочном горизонте сводился с профицитом. На фоне устойчивых дефицитов и наращивания долга подавляющим большинством стран мира, российское правительство копило резервы даже в эпоху пандемии. Госдолг РФ составлял на конец 2021 года 18% ВВП, текущих 76% ВВП в Китае, 129% в США, 262% в Японии и 109% в среднем по ОЭСР. Долг домохозяйств в процентах к ВВП составлял 21% в России, при 62% в Китае, 78% в США и 132% в Швейцарии (половина стран ОЭСР в диапазоне 50-80%). Задолженность частного и финансового сектора пусть и не отличалась столь заметно, но также была ниже чем в подавляющем большинстве сопоставимых стран.

Более десятилетия положительное сальдо внешней торговли колебалось в диапазоне 5-10% ВВП. Это не мировой рекорд, но в разы больше чем у других крупных стран. В отношении к ВВП это в 2-3 раза больше чем в главных мировых мастерских  - Германии и Китая.

В результате чистая международная инвестиционная позиция РФ (т.е. разница между всеми долгами иностранцами и иностранными инвестициями в РФ с одной стороны, и всеми кредитами, выданными иностранцам и инвестициями сделанными за рубеж, с другой) составлявшая на начало 2008 года минус 150 млрд, на начало 2014 года была уже плюс 130 млрд, на начало 2021 года превышала 500 млрд долларов. В процентах к ВВП в этой номинации лидируют страны вроде Кувейта или Сингапура, но если сравнивать с крупными экономиками то по данному параметру Россия уступала лишь Германии и Японии имея вдвое большую (в %ВВП) позицию нежели Китай. Даже после ареста значительной части российских международных резервов оставшаяся часть кратно превосходит любые существующие коэффициенты достаточности резервов.

Таким образом, при анализе того почему российская экономика оказалась столь устойчивой в 2022 году, нужно отталкиваться от понимания одного простого факта: в течение нескольких лет, при стагнации ВВП и падении реальных располагаемых доходов населения (а во многом и благодаря им), запас прочности российской экономики в отношении внешних шоков возрастал практически по любым измеряемым показателям.

2.2 Второй точкой, важной для понимания происходящего, является изменение условий российской внешней торговли в 2022 году. Россия традиционно сильно зависит от цен на углеводороды, и рост/падение российской экономики часто являются простым следствием их изменения. Среднегодовая цена  Urals, даже с учетом вызванных санкциями дисконтов, составила в 2022 году 76 долларов за баррель, против 69 в 2021 и 42 в 2020. Если бы не санкции эффективная цена была бы чуть выше 90 долларов, что при мирном развитии событий гарантировало российской экономике рост в диапазоне 3-5% ВВП.

Даже с учетом санкций, сокращения экспорта газа и других связанных с войной явлений, экспорт товаров и услуг достиг в 2022 абсолютного максимума за весь период наблюдений в 628 млрд долларов. Импорт напротив просел, пусть и всего на 9% в ценовом выражении, гораздо меньше, чем прогнозировало большинство аналитиков даже осенью 2022. (Резонно предположить, что в физическом выражении импорт сократился гораздо сильнее: в районе 15-17%. Сказались наценки за логистику и схемы по обходу санкций). В результате положительное сальдо внешней торговли выросло в 1,7 раза, достигнув фантастических 282 млрд долларов. И это тоже абсолютный рекорд.

Из данного факта следует две линии последствий. Во-первых такой значительный профицит внешней торговли позволил профинансировать как бегство российского капитала, так и массированную распродажу иностранными инвесторами активов в РФ, которую можно оценить примерно в 200 миллиардов долларов. Если бы нефть стоила на 20 долларов дешевле последствия такой распродажи как для российской финансовой системы, так и для стабильности курса рубля было бы гораздо более драматичными. 

Во вторых, подобные параметры внешней торговли сильно повлияли на показатели ВВП в расчете которого учитывается т.н. «чистый экспорт» (т.е. разница между экспортом страны и ее импортом. Если страна экспортирует больше чем импортирует, то разница добавляется к сумме ВВП, а если импортирует больше чем экспортирует, то вычитается).  Чистый экспорт России 2022 составил 12,5% ВВП против 9,6% ВВП в 2021 году. Это значит что изменение условий торговли и баланса операций добавило к российскому ВВП 2,9%, чего большинство экономистов в марте 2022 предвидеть не могли. В тот момент излишняя вера в эффективность санкций,  напротив, заставляла большинство аналитиков ожидать уменьшения российского экспорта.

2.3. Следующим по важности фактором стал рост государственных закупок, интервенций и инвестиций как в чисто военных, так и в общеэкономических целях. В отсутствие итоговых данных по году (которые не факт, что обнародуют в полном объеме) рост спроса, предъявляемого экономике со стороны государства можно оценить в диапазоне 2-2,5% ВВП. И Это еще 2,5% роста экономики, которые многие экономисты не учли в своих расчетах годичной давности.

Данный дополнительный спрос характеризовался двумя важными параметрами. Во-первых мультипликатором. Каждый рубль дополнительного спроса создает разное количество дополнительного ВВП, ведь бизнесы удовлетворившие данный спрос могут потратить свою прибыль допустим на инвестиции, добавив к первому рублю спроса дополнительный спрос второго порядка. С другой стороны, доля импортных комплектующих, использованных для удовлетворения первичного спроса, из мультипликатора вычитается. Поэтому например 1 рубль спроса в 2010 году с учетом импорта давал в текстильной промышленности мультипликатор 0,65; сельском хозяйстве 0,75; в строительстве 1,29; а в производстве железнодорожного транспорта 1,53. Иными словами, если государство раздаст 1 млрд пенсионерам, которые сразу потратят этот миллиард на свое типичное личное потребление, то этот 1 миллиард конвертируется в  плюс-минус 0,8-,09 млрд дополнительного ВВП. Если же государство на тот же миллиард закупит танков (особенно с небольшим объемом иностранных комплектующих) или закажет строительство бункера, то это вызовет рост ВВП на 1,3-1,5 миллиарда.

Это еще один пример, иллюстрирующий, что в условиях войны ВВП и реальное качество жизни населения могут двигаться в противоположных направлениях. Однако на итоговые показатели ВВП указанный фактор повлиял сильно.

Вторым значимым последствием наращивания государством расходов в условиях войны стало снижение неравенства и перераспределение доходов от верхних доходных групп к нижним. Для жителя деревни из Тывы зарплата в армии, или выплаты по ранению/смерти (для семьи) это существенный рост текущих доходов. Для предпринимателя или высокооплачиваемого специалиста из крупного города это потеря дохода, не говоря уже о качестве жизни. Доля подорожавшего импорта в потреблении жителя бедной деревни также значительно ниже, нежели в потреблении представителя верхнего среднего класса. Статистики по году пока нет, но данные за 9 месяцев свидетельствовали о том, что наибольшие потери в доходах произошли у верхних 10%, а нижние 10% по были единственными, чьи реальные доходы выросли. По итогам 2022 года следует ожидать, что реальные доходы нижних 20-30% населения  незначительно выросли даже с учетом инфляции.

При этом потребительское поведение верхних и нижних доходных групп существенно отличается. Верхний средний класс с большей вероятностью выводит из страны деньги или эмигрирует сам. Ему есть куда сокращать потребление и заметная доля этого потребления приходится на импорт и поездки за рубеж. Самые бедные и так находились на грани выживания, поэтому большая часть прироста их доходов сразу конвертируется в конечный потребительский спрос, большая часть которого удовлетворяется отечественными товарами и услугами.

У всего этого есть множество долгосрочных отрицательных последствий, снижение количества и качества инвестиций, качества человеческого капитала, искажение стимулов и т.д. и т.п. Однако на формальные показатели ВВП и даже на вполне реальное производство некоторых российских гражданских отраслей данные факторы в течение войны будут действовать исключительно в плюс.

Чтобы завершить разговор про ВВП и экономистов неверно предсказавших его изменение, приведу следующее объяснение своего собственного прогноза. Год назад я сказал, что «и 8% спада очень сильно удивлюсь», и это было ближе к действительности чем большинство прогнозов сделанных в тот момент, однако между 8% и реально наблюдавшимися 2,1% спада лежит такая пропасть, что очевидно я тоже ошибся в оценке влияния событий на ВВП.

Как и большинство аналитиков я излишне увлекся оценкой того насколько в результате войны и санкций могут сократиться те отрасли, которые от них пострадают, недооценивая факторы роста ВВП, связанные с теми же санкциями и войной. 

В то же время, с учетом перечисленных выше факторов, можно говорить о том, что в 2022 году в российской экономике одновременно произошло: итоговое сокращение ВВП по предварительным оценкам Росстата 2,1%, рост ВВП вследствие роста чистого экспорта на 2,9% и рост ВВП вследствие роста спроса предъявляемого государством 2-2,5%* мультипликатор > 1. Иными словами, падение «мирной части» ВВП в результате санкций и войны составило около 8%, но порядка 5,5% из них были компенсированы другими факторами.

2.4. Если в отношении прогнозов падения российского ВВП пусть и в разной степени, ошиблись все аналитики, (и прогноз столь многофакторного параметра – штука сложная), то в отношении прогнозов уровня безработицы эксперты год назад четко разделились на тех, кто потрудился хоть немного изучить исходную статистику, а потому говорил, что безработица не является существенным риском для российской экономики и тех, кто не утруждал себя изучением фактуры и просто экстраполировал свои ожидания об общей экономической динамике на рынок труда.

Для того, чтобы год назад понимать, что существенный рост безработицы в России (в целом) невозможен не нужно было знать о грядущей мобилизации или обладать какими-то специализированными навыками за пределами арифметики (отдельные региональные или отраслевые всплески, проблемы моногородов и прочее подобное, на среднестатистическую картину безработицы влияют слабо). 

Динамика числа россиян в трудоспособном возрасте (если учитывать  их по единой методологии) последние годы была ужасающей просто в силу демографических тенденций: трудоспособное население сокращалось на несколько сотен тысяч человек в год. В 2022 году численность россиян в трудоспособном возрасте и вовсе сократилась на 800 000 человек (!!!) и вряд ли сильно больше 100 000 из них связаны с чисто военными потерями. Большая часть – демографическое эхо совсем другой войны. 

В условиях подобной обвальной демографии, даже если бы трудовые ресурсы не отвлекались на войну с Украиной, нефть бы стоила дешево, а во всем мире разразился бы жесточайший экономический кризис. Даже в этом крайнем случае сочетания всех возможных негативных факторов крайне опрометчиво было бы прогнозировать в России заметный рост безработицы. Если физическое сокращение рабочей силы за год составляет ¼ от и так незначительного по мировым меркам количества безработных, то безработица - последняя проблема, которой стоит опасаться.

В реальных условиях, при прогнозе развития рынка труда следовало бы дополнительно задаться вопросом: «Как часто в мировой истории безработица росла во время войны?» Как правило воюющие страны напротив испытывают проблемы с дефицитом рабочей силы. Государство забирает трудоспособных мужчин в армию, загружает оборонную промышленность заказами, приобретает дополнительные транспортные медицинские и прочие услуги. Сегодня мы знаем, что только мобилизовано было более 300 000 работоспособных мужчин. При этом даже самые максимальные оценки потерь рабочих мест от ухода из России иностранных компаний (сделанные в паническом марте и не учитывавшие наем высвободившегося персонала всякими «Вкусно и точка») давали цифру в 350 000 потенциальных потерь рабочих мест, которая и близко не реализовалась.

При этом надо понимать, что российская статистика не умеет отличать уехавших за границу на время от эмигрировавших навсегда, и в указанных 800 тысячах убыль населения от эмиграции за 9 месяцев оценивалась Росстатом всего в 20 000 человек. Уехало очевидно, больше. Т.е. к 800 тысячам посчитанной естественной убыли следует прибавить потерю для рынка труда еще 200-300 тысяч эмигрантов (за вычетом тех кто продолжает удаленно работать на российские компании). Итого с учетом мобилизованных и нанятых силовые структуры сокращение рабочих рук в экономике могло составить до 1,5 миллионов человек. 

Помимо всего этого Россия десятилетия являлась крупным импортером рабочей силы. И так лишившимся за время пандемии части трудовых мигрантов. Именно из таких стран в любые кризисы возвращаются трудовые мигранты смягчая кризис на рынке труда. А сверх к тому сотни тысяч эмигрировавших трудоспособных россиян. В общем логика прогнозов о росте безработицы была мне искренне непонятна даже в паническом марте 2022, а эксперты рассуждавшие о ней летом просто сознательно игнорировали реальность.

По факту число безработных снизилось за год на полмиллиона человек достигнув абсолютного исторического минимума в 3,7%. Для понимания значения данной цифры ряд теорий считает безработицу 5% ситуацией полной занятости, а ее падение ниже данного уровня показателем дефицита рабочей силы, даже в такой гибкой и эффективной экономике как США. В России, с ее резкими региональными диспропорциями ситуация полной занятости соответствует 6-7% безработице по стране. Все что ниже – однозначно свидетельствует о дефиците рабочей силы. И источники его восполнения крайне ограничены.

Российская Федерация на долгие годы обречена быть страной с острым недостатком рабочей силы. В течение войны в наиболее острой форме. Именно этот фактор будет подстегивать рост зарплат в конкурентных секторах, а также сопряженный с ним рост инфляции.

2.5. Про гибкость и адаптивность российского бизнеса, привыкшего выживать во всевозможных кризисах, сказано и без меня много. Не могу пропустить этот факт, но и повторять общие места смысла не вижу.

Несмотря на многолетние усилия коопрератива “Озеро”, российская экономика осталась во многих отношениях рыночной. Даже если где-то внутри этой системы уже окаменели убивающие инициативу административные вертикали монополий, на фронтире их взаимодействия с внешним миром, а также в сфере обеспечения потребительского рынка, продолжают размножаться, мутировать и выживать в любых условиях бесчисленные прокладки и схемотозы, часто созданные менеджерами тех самых омертвелых монополий и чиновниками в собственных корыстных интересах. Эта среда (прослойка), до сих пор функционирующая в стиле 90-х, еще долго будет обеспечивать необходимую гибкость и способность  адаптироваться к внешним шокам деградирующей базовой структуре, на которой она одновременно паразитирует.