Елена Мильчановска о приставах и сердечках в суде
Всем привет, это Елена Мильчановска, специальный корреспондент общероссийской еженедельной газеты «Собеседник». Приветствую всех в стиле Егора Сковороды, пост в Телеграме которого про мой репортаж с судебного заседания по избранию меры пресечения журналистке Антонины Фаворской мне пересылают уже вторые сутки и с которым мы довольно мило об этом пообщались.
К сожалению, в посте Егор, что правильно, затронул важную и острую для нашего общества ему, были допущены несколько ошибок и неточностей насчет моего репортажа, и они, на мой взгляд, могут негативно сказаться как на моей журналистской репутации, так и на репутации нашей газеты, которой мы очень дорожим.
Поэтому с разрешения Егора поясняю несколько моментов.
«Журналистка "Собеседника" в репортаже с ареста Антонины Фаворской уверяет, будто пристав запретил слушателям и самой обвиняемой показывать друг другу сердечки, потому что "тайный знак экстремистского сообщества"».
Я такого в своем репортаже не уверяла. Я написала, что задала вопрос приставу, можно ли показать Антонине сердечко, на что я получила от него отрицательный ответ: «Это будет расценено как тайный знак экстремистского сообщества». Эти слова я подтверждаю – именно так мне и ответили. Это точная цитата. Не выдуманная, не приукрашенная. Но данная фраза была адресована только и исключительно мне, потому что я об этом и поинтересовалась.
Тогда как все предыдущие описанные в моей публикации запреты от старшего судебного пристава («Ей не аплодировать! Не кричать! Не здороваться!») относились ко всем собравшимся в коридоре журналистам и слушателям, так что они озвучивались им максимально громко – так, чтобы все слышали. Поскольку, повторюсь, запрет про сердечки в ответ на мой вопрос был адресован лично мне (как это и написано в моем тексте), то его и слышали, помимо меня, разве что те, кто стоял в непосредственной от нас близости, а такие были.
Аудиозаписи данных вопроса-ответа у меня нет, так как, во-первых, это был один из множества разговоров за время более чем пятичасового ожидания начала заседания, причем спонтанный. А во-вторых, как нам постоянно говорят пресс-секретари всех московских судов, включая районные, нам запрещено в здании суда (кроме как на протокольной съемке, если во время нее тоже не запрещено) брать у кого-либо какие-либо комментарии, тем более записывая их на диктофон.
В моей публикации нет ни слова о том, что «пристав запретил слушателям» – в значении всем поголовно, как нет ни слова о том, что пристав запретил это «самой обвиняемой». Более того, в качестве иллюстрации к репортажу на той же газетной полосе опубликована за подписью моего авторства моя фотография Антонины Фаворской, на которой она сложила руки сердечком и показала его всем нам. «Самой Фаворской показывать сердечки тоже никто не мешал – это видно по всем фотографиям», – так что тут можно только согласиться со словами Егора: да, это видно в том числе и по опубликованной в том же материале нашей фотографии.
«Автор репортажа, видимо, несколько домыслила реальный диалог, чтобы он лучше и ярче читался в тексте. Но распространять банальный спор с приставом как новость в духе "в России запретили" — это и значит создавать фейковые новости для читателей. Так что давайте не сходить с ума по выдуманным поводам – у нас в России предостаточно и настоящих опасностей, и настоящего репрессивного абсурда».
А вот с этими замечаниями Егора я согласна лишь отчасти.
Повторюсь: я ничего не домысливала, даже чтобы это лучше и ярче читалось в тексте. Да и с приставами я никогда ни по каким поводам не спорю (это моя личная позиция, сходя из того, что, как я наблюдаю в судах уже третий год, подобные споры как правило ничем хорошим не заканчиваются) – максимум могу вежливо и ласково попросить пристава отменить какой-то сиюминутный запрет, и часто это срабатывает.
Но Егор прав в главном, в сути своего текста: да, у нас в России, увы, предостаточно и настоящих опасностей, и настоящего репрессивного абсурда. И сосредотачиваться нужно на этом.
Надеюсь, вся эта шумиха с сердечками не отвлечет от главного, а только привлечет к этому внимание общественности: наша коллега Антонина Фаворская попала в беду.
Очень красивую, добрую, отзывчивую, талантливую, смелую, честную молодую девушку и крайне порядочного человека, настоящего профессионала своего дела, настоящего журналиста, фотографа, репортера обвиняют в совершении тяжкого преступления по экстремистской статье УК РФ, и ей грозит от двух до шести лет лишения свободы. Вот это по-настоящему страшно! Лично мне видеть Тоню по ту сторону судебного «аквариума», внутри него было невыносимо. Воспринимаю ее арест как личное горе, очень за нее переживаю и очень ей сочувствую.
Прошу всех по возможности поддержать ее открыткой или письмом, которые можно отправить через электронные сервисы или «Почтой России» в московское СИЗО-6 «Печатники» (109383, Москва, ул. Шоссейная, д. 92, ФКУ СИЗО-6 УФСИН России по г. Москве, Кравцова Антонина Юрьевна, 04.12.1989 г.р.).
Почему я вообще спросила у пристава про сердечко?
По разным причинам. И от скуки – утомило пятичасовое ожидание конвоирования. И чтобы разрядить сложившуюся довольно напряженную атмосферу. И просто потому, что люблю поговорить и пристать с каким-нибудь рандомным вопросом к какому-нибудь человеку, а в приставах я вижу прежде всего людей.
А еще потому… что я вспомнила (вернее, я никогда этого не забуду), как год назад, в апреле 2023-го, в том же Басманном районном суде города Москвы, на том же втором этаже, только в зале № 21, решалось, сколько дней дадут на ознакомление с материалами очередного нового уголовного дела Алексею Анатольевичу Навальному (внесен в перечень террористов и экстремистов), Царствие ему Небесное, – он присутствовал на суде из исправительного учреждения, колонии строгого режима № 6 поселка Мелехово Ковровского района Владимирской области, по видеоконференцсвязи.
И нам, журналистам, во время протокольной съемки и открытых частях заседания опять же строжайше, под угрозой административного преследования, запретили с ним разговаривать (а также переговариваться между собой при нем). А когда в ожидании оглашения решения судьи Евгении Николаевой он начал сам нам что-то говорить, ему на экране убавили звук до нулевой отметки. И я, хоть и год прошел, отчетливо помню, как же мне чисто по-человечески стало его жалко, ведь невозможность поговорить с кем-либо для человека – это одно из самых, по моему мнению, тяжелых испытаний.
И чтобы хоть как-то подбодрить Алексея Анатольевича, я и показала ему свободной от телефона рукой половинку сердечка… Я и на видео это записала, но и без него всю свою жизнь буду помнить, как он улыбнулся мне в ответ…
И Антонине Фаворской я в тот день все же показала руками уже целое сердечко – только не в коридоре, где сделать это мне запретил пристав, а сидя на скамейке для родных, журналистов и слушателей, за минуты до начала заседания. Потому что, как я поняла, запрет этот распространялся на время конвоирования Тони, а в зале мне показывать ей сердечко никто не запрещал.
И сидящая рядом со мной коллега тоже показала ей сердечко.
И другие показывали.
И Тоня, которая нас с этого ракурса и расстояния отлично видела, увидела наши сердечки и тоже показала свое в ответ.
И улыбнулась самой красивой улыбкой на свете.