«ЕСЛИ МЫ НЕ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ, НАС УНИЧТОЖАТ»

Сергей Елединов – африканист, офицер в отставке, более 15 лет проживающий и работающий в Сенегале, с которым мы нередко обсуждаем ситуацию в Мали, обмениваемся информацией и мнениями, иногда спорим. По следам таких бесед мы сделали интервью, где Сергей Елединов задает умные вопросы, а я на них отвечаю.

Сергей Елединов:   Итак – туареги. Самобытный берберский народ Северной Африки с древней историей и богатыми культурными традициями, окруженными флером романтики и таинственности, свободные люди пустыни. Туареги считаются коренным народом на территории, которая пересекает границы пяти государств: Алжира, Буркина Фасо, Мали, Ливии и Нигера.

Туареги постоянно вели постоянные стычки с соседями, в период новейшей истории – с итальянскими колонизаторами в Ливии, с французами, с правительствами Ливии, Нигера, Мали, Алжира, Мавритании. И туареги часто рассматриваются как непримиримый народ-изгой, возмутитель спокойствия, сепаратисты и тд? Может это пропаганда? Французская, малийская? Или все-таки какая-то часть правды в этом есть?

В стране туарегов: Я думаю, это, в общем-то, правда, только стоит обратить внимание на нюансы.

Положение всех народов Сахеля, не только туарегов, определяются тяжелыми условиями жизни –  сложные климатические условия, постоянно ухудшающиеся (пустыня растет, в том числе из-за антропогенного фактора) сочетаются с ростом населения и неэффективностью имеющихся административных систем.

И в том, что туареги приобрели репутацию самых непримиримых, свою роль сыграли два фактора, вытекающие из одной причины.

Первое, положение туарегов, проживающих в самых пустынных частях региона, всегда было уязвимее в сравнении с жителями более благоприятных климатически зон. Любые засухи в отсутствии государственной поддержки ставили туарегов на грань выживания.

Второе, из-за тех же условий выживания в обширных и незаселенных пространствах пустыни туарегов было и остается сложно контролировать. Кочевники намного легче снимаются с места, территории, разделяемые государственными границами, для них представляют собой один культурный регион с родственниками, дружескими связями и знакомыми стоянками по обе стороны границы. Традиционный образ жизни туарегов, предполагающий долгое отсутствие мужчин где-то в походах с караванами и самостоятельное проживание женщин с детьми, адаптируется под военное положение намного легче традиционного образа жизни оседлых народов.

Все это способствует тому, что туареги, с одной стороны, постоянно чувствуют угрозу своему выживанию, с другой, готовы браться за оружие для отстаивания своих прав.

C.Е.:  Туареги Мали. Вторая по численности группа в регионе. Они объединены в организации и союзы, идеологически разнородные, часть лояльна к правительству Бамако, часть придерживается идей Азавада, независимости или автономии для туарегов.

Не могли бы вы вкратце пояснить эту ситуацию?

Противостояние правительства в Бамако и туарегов северных регионов началось c момента формирования этого самого правительства с распадом французской колониальной системы. Границы независимых государств проводились с согласованием с метрополией и без учета интересов проживающего там населения. Мали особенно пострадала от такого деления потому, что в состав страны вошло два различающихся культурно и этнически региона – северный и южный.

Автохтонное население севера – кочевники туареги и арабы – всегда остро чувствовали свою инаковость, к чему в прежние времена добавлялся еще ощутимый расизм – светлокожие кочевники противопоставляли себя оседлым чернокожим народам, а в свою очередь чернокожие нередко относились к кочевникам как к опасным пришельцам.

Все это могло бы быть преодолено в случае грамотной интеграционной политики государства, но, увы, этого не случилось. Напротив, первый президент Мали Модибо Кейта пытался интегрировать туарегов, уничтожив их инаковость и разрушив их традиционный образ жизни – и встретил неизбежный протест.

 Первое восстание разгорелось в 1963 г., вскоре после обретения независимости, оно было подавлено жесткими методами, включающими расстрел повстанцев или к ним причисленным на глазах у жителей их родных деревень, убийство домашнего скота и отравление колодцев. Не имея возможности сопротивляться и спасаясь от засухи, туареги бежали из страны, в Алжир и в Ливию, в основном. Через два-три десятка лет молодые люди, выросшие на чужбине, вернулись в Мали отомстить за своих отцов и снова потребовать своих прав на свою территорию, это было восстание 90-х гг., оно закончилось заключением мирного договора, который, по мнению туарегов, не был выполнен правительством в полном объеме. Ситуация повторилась через двадцать лет.

Что касается тех туарегских общин, которые сохраняют лояльность Бамако: их положение обусловлено тем, что Бамако ищет противовес для повстанческих групп, зачастую пользуясь внутренними противоречиями и конфликтами между разными туарегскими общинами. Большинство туарегских деятелей, занимающих видные посты в правительстве сегодня – дети восстаний, или 90-х гг., как в случае с генералом Эльхаджем Аг Гаму, интегрированным в армию по итогам мирного соглашения после этого восстания, или 2012 г., как Мосса Аг Аттаэр, Альхамду Аг Ильен, Мохаммед Усман Аг Мохммедун, Мусса Аг Ашаратуман, например. Смогли бы эти люди занять и сохранить свои посты, не будь вооруженного восстания и постоянного давления со стороны сепаратистских движений? Не думаю.

C.Е.: Что мы можем сказать о «позиции» туарегов по отношению к вмешательству России в малийский конфликт? Ходили слухи, что посол России в Мали заявил представителям СМА, что в контексте потенциального конфликта бойцы Вагнера не представляют российское правительство. Как вы считаете –  то правда?

Про-азавадские туареги высказываются негативно по поводу военного вмешательства кого бы то ни было в малийский конфликт, причем их позиция достаточно последовательна: об этом мало кто говорит, но туареги Кидаля не приветствовали французскую интервенцию с самого начала, в отличие от других малийцев. Лидеры туарегских движений не раз высказывали мысль, что проблемы Мали должны решаться внутри Мали, а с другими странами можно сотрудничать, но не стоит вовлекать их во внутренние разборки.

Я думаю, посол России мог заявить то, что предписано заявлять послу России его правительством (которое в лице Путина также высказывалось публично, что Россия не имеет никакого отношения к «Вагнеру»), но в реальности это не так. Бойцы «Вагнера» являются прокси российского правительства, а не частными наемниками в самом буквальном смысле этого слова, они продвигают интересы России в регионе.

После гибели Пригожина судьба «Вагнера» выглядит несколько туманной, есть слухи о реорганизации группировки в другую структуру, например, «Африканский корпус», но пока этого, по всей видимости, не случилось. У меня сложилось впечатление, что существуют некоторые внутренние трения между «Вагнером» и другими российскими структурами, министерством обороны. Я не знаю доподлинно, что там происходит во внутренней кухне, но, полагаю, это все не отменяет общего положения: «Вагнер» действует в Мали от имени России.

Кроме того, у меня сложилась картина, что Россия, во всей совокупности причастных структур – Вагнер, позиция официальных лиц, нарративы в официальных СМИ, нарративы в неофициальных, но тем не менее влиятельных медиа – не просто поддерживает точку зрения нынешнего правительства Бамако, но и в какой-то степени, я не знаю какой, направляет и формирует ее. А это именно та позиция, которая привела к срыву режима прекращения огня и фактической ликвидации алжирского мирного договора.

C.Е.: Более 10 лет, благодаря операции Бархан, по факту разделившей страну, организации туарегов по факту контролировали весь север страны. Удалось ли им создать институциальную среду, наладить работу государственных институтов, решить социальные вопросы и тд. Мне кажется, что нет. В противном случае малийской армии даже по факту некого саботажа МИНУСМЫ, оставляющей свои базы туарегам, не удалось бы так быстро освободить территорию севера.

Надо сразу уточнить. Французские операции, сначала «Сервал», потом «Бархан» не разделила страну, страна была разделена в результате восстания, причины которого были внутренние. Напротив, французы помогли сохранить единство Мали, заставив сепаратистов отказаться от провозглашенной в одностороннем порядке независимости и согласиться на мирный договор с куда менее жесткими условиями.

Операция «Бархан» имела очень узкие конкретные задачи в регионе: уничтожить джихадистские группировки, которые Франция рассматривала как угрозу не только для Африки, но и непосредственно для Европы. Сепаратистские движения туарегов отказались от альянса с исламистскими движениями и смогли убедить французов, что их трения с Бамако – внутреннее дело, которое не несет угрозы для Франции и будет решено путем мирных переговоров. Именно поэтому «Бархан» отказался от войны с сепаратистскими движениями. Чего в Бамако не могут простить французам.

Дальше, кто именно и как контролировал север. Зоны контроля между движениями-участниками мирных переговоров (исключавших исламистские группировки) были закреплены соглашением о прекращении огня от 23 мая 2014 г. Исламисты устанавливали свои зоны контроля вне договора, разумеется, и к началу возобновления боевых действий между Бамако и СМА картина выглядела так:

- регион Кидаль находился под контролем СМА и частично JNIM;

- регион Томбукту, исключая город, почти полностью под контролем JNIM, за исключением некоторых округов, находящихся под контролем СМА;

- регионы Гао и Менака – лоскутное одеяло, контроль у разных движений-подписантов, JNIM и ИГ, с резко увеличившейся за 2022 г. зоной влияния ИГ.

Есть смысл говорить о создании институциональной среды только в регионе Кидаль, пожалуй. При этом, надо помнить, что благодаря подписанию Алжирского мирного договора в 2015 г. и процессам, предписанным этим договорам, контроль СМА был всегда де-факто, но не де-юре, и институты малийского правительства всегда присутствовали в Кидале в тех или иных формах, включая губернатора Кидаля от Мали, включая армию Мали, частью в форме смешанных батальонов, частью в форме обычных регулярных частей.

Это в какой-то мере ограничивало СМА в создании своих институтов, т. к. они формально не порывали с Мали, но находились в затянутой стадии выполнения условий Алжирского мирного договора.

Какие институты работали в Кидале под эгидой СМА? Это полиция, в которую входили комбатанты СМА, и традиционный суд исламских судей – кади, работавший на основе законов шариата но с местными особенностями, исключавшими применение телесных наказаний (их заменяли штрафами или тюремным наказанием, охрану тюрем также обеспечивали формирования СМА).

Работа образовательных институтов в Кидале, конечно, была недостаточной, но тем не менее, создавались школы, в самом городе был лицей. Эти школы чаще всего организовывались частными лицами, но нередко имеющими связи с СМА.

Также движения прямо или косвенно обеспечивали защиту этих школ от вандалов или радикально настроенных по отношению к не кораническому образованию исламистов, благодаря чему в Кидале их не постигала участь учебных заведений в регионе Томбукту, неоднократно сжигаемых. Попытка исламистов закрыть несколько школ в регионе не увенчалась успехом.

Движения также поддерживали работу различных НГО, как местных, так и зарубежных. Сотрудничество не всегда было гладким, как можно судить из отчетов ООН, тем не менее, приносило свои плоды.

Жизнь в регионе Кидаль никогда не была простой. И, наверное, всегда можно сказать, что местные лидеры делали недостаточно для развития региона. Тем не менее, нельзя заявить, что они никак не вкладывались в развитие. Больше того, ситуация в Кидале, судя по всему, не отличалась критически от ситуации в городах севера, находящихся под контролем Мали, например, Гао, Менаки и Тимбукту.

C.Е.: Готовилось ли СМА к потенциальному конфликту с Бамако?

Несомненно. Мне кажется, они начали рассматривать вероятность этого конфликта сразу после военного переворота в Бамако в 2020. После был разрыв Бамако с Францией, сближение с Россией, усиления со стороны представителей правительства и сторонников риторики, направленной против азавадских движений и неудачи с созданием CSP, вход в страну «Вагнера», тщательно скрываемый правительством. На протяжении всего этого СМА посылала сигналы, что недовольна состоянием отношений между ними и Бамако, и одновременно наращивала свой военный потенциал.

Но в ситуации, когда Мали имела возможность легального приобретения оружия и военно-технических средств у других государств, а азавадские движения, не поддерживаемые никаким из государств, были ограничены нелегальным трафиком, разрыв между вооружениями нельзя было компенсировать. По их собственным словам, против чего у них не оказалось оружия, это против турецких дронов «Байрактар», закупленных Мали у Турции.

C.Е.:  В новогоднем обращении президент переходного периода полковник Ассими Гойта обьявил принципы государственного устройства как основу мирного соглашения: единство страны, то есть отрицание федерализма и автономий и главенство государственных законов. Мали – многонациональное государство, помимо титульного этноса – бамбара в стране проживают еще десятки национальностей, многочисленных со своими обычая и устоями. Почему отказ от автономии так неприемлем для части туарегов?

Надо понимать, что проблема государственного устройства – это не проблема одних лишь туарегов. Просто именно они громче всех сообщают о том, что что-то идет не так и предлагают свои варианты решения. Административная система Мали в кризисе, государственные структуры не работают или работают кое-как на 2\3, ну приблизительно скажем, территории.

 Почему децентрализация, федерализация или автономность в каких-то формах необходимы для северных регионах? Как я считаю, ответ кроется в географических особенностях. Это очень обширные, пустынные преимущественно территории с очень низкой плотностью населения. Что это значит: когда идет раздел бюджета, он делится по регионам по количеству населения. Регионы с меньшим количеством населения получают меньше из гос бюджета, при этом из-за огромных расстояний для поддержания того же уровня доступности услуг им на самом деле нужны большие вложения.

При этом, когда вопросы поднимаются, скажем, в парламенте, или на всеобщем голосовании, у северян практически нет возможности отстоять свои требования из-за того, что численный перевес будет всегда на стороне южан. Население севера все в целом составляет около 10% страны! У лидеров, опирающихся на популярность у народа, тоже нет мотивации удовлетворять потребности малочисленных северян в обход мнения южан.

Как мне кажется, создание либо автономии, либо децентрализованной системы, в которое многие решения будут приниматься на уровне региона, позволило бы нивелировать этот перекос.

Почему же идею автономии продвигают только туареги, да культурно близкие им арабы (не стоит забывать, часть СМА составляют именно они)? мне кажется, дело в том, что они острее других чувствуют свою разность с другими народами и свою уязвимость в условиях численного доминирования бамбара и близких им этносов.

Другие народы севера часто склонны отвергать любую идею автономии и особенно независимости, так как видят угрозу со стороны туарегов и боятся, что этот проект просто отдаст их под власть туарегских элит. При этом очень многие представители разных народов севера признают то, что их потребности не удовлетворяются текущей административной системой, и необходимость глубоких реформ. Я думаю, если бы правительство поставило приоритетом не сохранение целостности текущей гос. системы, а реформы, направленные на улучшение благополучия жителей, можно было бы выработать вариант, устраивающий и туарегов, и пёль, и сонраи.

С.Е.:  Не думаете ли вы, что туарегами просто манипулирует Франция для поддержания очага напряженности? Кто еще заинтересован в их автономности или независимости? И заинтересована ли сама Франция в их независимости, насколько она искренна, не обман ли это, как это было в период после падения режима Каддафи?

Есть такой миф, что очаги нестабильности выгодны Франции и позволяют усилить контроль над регионом. На деле все обстоит ровно наоборот: Франции выгодны стабильные режимы, готовые на широкое сотрудничество. Именно такой хотела бы Франция видеть Мали – единой, безопасной, мирной, профранцузской. Нестабильность, причины которой стоит искать внутри страны, привела к масштабному кризису, который французы не смогли решить и вынуждены были уйти, потеряв значительную долю влияния в регионе. 

Есть история, которую сложно проверить: что французское правительство обещало туарегам поддержку в создании независимого государства Азавад в обмен на отказ от поддержки Каддафи в ливийской войны. Кто его знает, возможно, кто-то что-то и обещал. Но надо понимать: решение малийских туарегов вернуться в Мали с оружием и объединиться с политическим крылом созданной тогда MNLA для восстания не требует никаких особых внешних причин и органично вписывается во всю историю туарегов Мали. Стоит вспомнить, что в 80-е–90е гг. многие малийские туареги, служившие в легионах Каддафи, вернулись в Мали для сражения в восстании, хотя до падения режима Каддафи было еще далеко.

В 2011 г. малийские туареги просто увидели окно возможности для своего переворота и воспользовались им. Падение Каддафи позволило им без особых трудов вывезти значительный арсенал из Ливии.

Франция совершенно не заинтересована в независимости Азавада, и поддержка Францией режима в Бамако (до переворота) была гораздо сильнее, чем поддержка сепаратистских движений, точнее даже сказать, вынужденное сотрудничество и нейтралитет.

Если говорить не о потенциальном государстве, а о поддержке или сотрудничестве с туарегскими движениями, то соседние страны – Мавритания и особенно Алжир – не поддерживают устремления туарегов открыто, но, в условиях невозможности фактически закрыть границы, поддерживают своего рода нейтралитет с движениями, позволяя им пользоваться ресурсами своих государств, например, услугами здравоохранения, я думаю, главным образом для того, чтобы не допустить перебрасывания конфликта на свою территорию.

С.Е.:  Какое сотрудничество вы видели между JNIM и CMA? Видите ли вы дальнейшее развитие этого сотрудничества, в каких формах?

Эти движения имеют разные цели – установление шариата у JNIM и создание автономии\ независимого государства у СМА, разные методы борьбы (СМА не использует террористические методы, то есть целенаправленные атаки на гражданское население, не использует смертников-шахидов в атаках). При этом сама СМА не является монолитной структурой, некоторые из входящих в нее движений дальше идеологически от JNIM – например, более либеральное MNLA, некоторые ближе, как более консервативное HCUA. Ядро HCUA было создано из отколовшихся участников Ансар-Дин, части будущей JNIM в 2014 г. И, конечно, многих участников обоих движений соединяют родственные связи, это также помогает налаживать контакты.

На текущий момент JNIM и СМА находятся в состоянии нейтралитета, изредка нарушаемого небольшими стычками. Между ними нет координации в военных действиях, войну с Мали, несмотря на общность врага, каждое движение ведет самостоятельно.

Больше того, JNIM во время решающего для СМА наступления на Кидаль специально свернула операции в регионе для того, чтобы не помогать азавадским движениям.

Очевидно, JNIM надеется, что война Бамако и СМА ослабит обоих и позволит JNIM укрепиться на этой почве.

Какие прогнозы возможного сотрудничества в дальнейшем? Мы можем представить несколько гипотетических сценариев разной степени вероятности:

- JNIM и СМА придут к взаимному соглашению и будут воевать с Бамако общим фронтом, но отказавшись от требований прогнуть союзника под себя (речь идет о требовании JNIM, чтобы СМА встала под флаги джихада и признала главной целью установление шариата).

Это было бы выгодным для обеих сторон с военной точки зрения сценарием, но грозящим серьезными репутационными потерями также для обеих – для СМА союз с JNIM означает потерю возможностей в переговорах с Западом, вероятные санкции на лидеров, потерю популярности среди непримиримых врагов джихадистов; для JNIM союз с «неправильными» с точки зрения религиозной повестки группировками означал бы потерю популярности среди непримиримых борцов за чистоту веры, что является достаточно острым вопросом в условиях борьбы с ИГ. Такой демарш может вызвать отток боевиков в ИГ, что JNIM абсолютно невыгодно.

- JNIM прогнет СМА, в результате коалиция или часть коалиции присягнет лидеру JNIM Ияду Аг Гали и будет сражаться под флагом джихада. СМА потеряет очень многое, но не исключено, что это будет единственным вариантом сохранить какую-то власть и влияние на севере.

- JNIM и СМА продолжат, как и сейчас, воевать в одну сторону, но порознь, не афишируя как взаимодействие, так и конфликты между собой.

- и худший, на мой взгляд, сценарий для севера: JNIM и СМА начнут воевать друг с другом, если по каким-то причинам достигнутое равновесие между ними будет нарушено и прийти к новому соглашению не удастся.

С.Е.: Как марш Бамако на Кидаль повлиял на CMA? Как это разделило элиту туарегов?

Об этом довольно сложно судить, поскольку ни лидеры СМА, ни их сторонники не выносят в публичное пространство свои внутренние разногласия. О том, что мнения HCUA и MNLA по поводу необходимости битвы за Кидаль разделились, мы узнали из источников, не имеющих прямого отношения к туарегским силам, например.

Разумеется, сдача Кидаля стала тяжелым поражением для СМА, и неудивительно, если коалиция испытывает кризис. Но насколько глубоки внутренние трения, можно только гадать. Я могу предположить, что лидеры движений заняты сейчас адаптацией к новым условиям. Это может занять много времени, прежде чем они вернутся к каким-то активным формам борьбы. У европейцев есть часы, гласит известная африканская поговорка, а у африканцев есть время. «У вас есть дроны, а у нас есть пустыня», – добавляют в твиттере туареги, сторонники азавадского движения. 

В этом конфликте время будет играть на стороне повстанцев, если Мали не удастся решить кризис административной системы.

С.Е.:  Существует, как уже говорилось выше, определенная часть туарегов, лояльная правительству Мали, из них и формируется государственный аппарат, они инкорпорируются в национальную армию. Вы не считаете, что единственный возможный выход для их сохранения?

Надо понимать, что кризис в Мали вызван не проблемами туарегов, восстание 2012 г. лишь послужило катализатором, запустившим цепную реакцию. Кризис вышел далеко за пределы туарегских территорий, и за пределами туарегских территорий он отличается особой кровавостью и бесчеловечностью. Правительство Мали хочет убедить свой народ и мировую общественность, что с переворотом и приходом в Мали новых союзников ситуация улучшилась, но данные о количестве инцидентов, количестве жертв и расширении зоны конфликта показывают, что за последние годы ситуация только ухудшается.

Сохранять лояльность Бамако оказывается приемлемым выходом лишь для некоторой части туарегского народа. Скажем, для общины давсахак и состоящей преимущественно из ее членов группировки MSA и ее лидера Муссы Аг Ашаратумана, по-видимому, не было другого варианта, кроме как присягнуть на верность Бамако – в условиях, когда давсахак стоят под угрозой уничтожения со стороны ИГ война с Бамако была бы самоубийственной.

И, как я уже говорила, все лояльные Бамако туареги смогли получить свои посты благодаря восстаниям и, думаю, прекрасно это понимают.

При этом, как мы можем заметить, нарративы малийской национальной идеологии строятся на отрицании важных моментов туарегской истории и отказе видеть историческую субъектность этого народа. Мали, строя свою национальную идею на борьбе с колониальным наследием Франции, совершает, на мой взгляд, большую ошибку, когда оставляет восстающих туарегов по одну сторону баррикад с колониалистами – чем, конечно же, оскорбляет чувства туарегов, боровшихся с колониальной властью Франции дольше и упорнее остальных малийцев и считающих, что именно это колониальная власть подчинила их Бамако.

Точно так же когда причиной восстания 2012 г. называют падение режима Каддафи в Ливии, этим отрицают и субъектность восставших туарегов, и принадлежность их к земле, которую населяли их предки и которую они считают своей. Даже те из бывших повстанцев, которые получили хорошие должности в правительстве и готовы скорее сотрудничать, а не воевать дальше, не всегда готовы согласиться с такой трактовкой – согласиться с ней означает изменить себе и признать свои прошлые действия ошибкой. Но ведь именно благодаря этому они оказались на своих позициях.

С.Е.:  Какой вы видите или предлагаете наиболее благоприятный выход для туарегов в сложившейся ситуации? Считаете ли вы что правительство Мали слишком безапелляционно в своей национальной и территориальной политике?

Да, я считаю, что правительство Мали слишком безапелляционно, не учитывает реальной сложившейся обстановки и слишком полагается на простые – силовые в данном случае – решения проблемы.

Лидеры Мали и лица со стороны, им помогающие, которые, как я подозреваю, существуют, проектируя план по выходу из кризиса, совершили одну ошибку: они продумали логичный с их точки зрения план, но не поставили себе задачу оценить, как этот план выглядит с другой стороны.

Это надо понимать, мы можем предлагать какие-то вроде бы разумные решения, но которые не сработают, потому что другая сторона видит всю картину иначе. И это видение надо учитывать, а не пытаться спроектировать что-то поперек.

Скажем, когда лидеры Мали продвигают силовое решение вопроса как эффективное, они исходят из логики, что жесткий ответ сепаратистам или джихадистам должен заставить людей прийти к идее о невыгодности участия в повстанческих движениях, сложить оружие и перейти на сторону государства. То есть послание можно сформулировать так: «или сдавайтесь, или мы вас уничтожим».

Но люди с другой стороны слышат это послание иначе, и оно трансформируется так: «если мы не будем сражаться, нас уничтожат». И с их стороны это абсолютно логично. Дело не только в том, что под каток жесткого силового отпора подпадают по ошибке совершенно невинные, непричастные ни к каким движениям люди (что, конечно, тоже случается). Когда какое-либо движение длительно присутствует на местности и частично заменяет там государство, грань между комбатантом – полноценным участником движения и мирным жителем истончается. Кроме того, у комбатантов есть родители, братья-сестры, жены и дети – и когда их родственник погибает в бою, они не думают «он был террорист и получил по заслугам», нет, они думают «армия Мали\ российский «Вагнер» лишили нас нашего близкого».

Многие на севере, не являясь приписанными комбатантами или участниками политического крыла, имеют или те или иные связи с вооруженными движениями, зачастую имеют оружие. При неизбирательном силовом методе все они при столкновении с армией оказываются в категории «террористов» или «пособников террористов» с известными последствиями. По сути, им не предлагают даже выбора: это лидеры группировок имели возможность выбирать, присоединяться к Бамако или к СМА в этой войне, люди, живущие на подконтрольных территориях и наладившие жизнь под покровительством той или иной группировки, оказались поставлены перед фактом.

Думают ли они или их друзья и близкие, что они сами виноваты в такой судьбе? Нет, с их точки зрения они жили нормальной, единственно возможной в их условиях жизнью, а тут пришли солдаты с юга или, хуже того, наемники из чужой страны, «неверные» – и подвергли их репрессиям.

«Если мы не будем сражаться, нас уничтожат».

Благоприятных выходов из этой ситуации нет. Чтобы стал возможным диалог с населением севера, власти Бамако должны сменить парадигму, не на словах, а на деле, послать народу другое послание, скажем, такое: «мы поняли, что попытки вас уничтожить обходятся нам слишком дорого, давайте искать другие формы взаимодействия между нами».

Я думаю, несмотря на категоричность заявлений «снизу» о том, что борьба будет идти до независимости Азавада, мир с азавадскими движениями возможен и на других, более мягких для Бамако условиях, даже сейчас. В официальных высказываниях лидеры движений не заявляют о ведении борьбы за независимость или даже автономию, лишь о борьбе ради самозащиты и против «преступного», по их мнению, военного режима. Но чтобы диалог стал возможен, правительство должно продемонстрировать серьезность своих намерений сменить парадигму отношения к народам севера.

Текущее правительство, очевидно, и не может, и не хочет этого, полагая, что в настоящий момент находится на коне.

Возможно ли, что правительство сможет добиться своих целей принятыми методами, то есть, фактически, ценой крови множества людей, часто замешанных в повстанческих движениях лишь косвенно? Теоретически такое возможно.

Но на пути к такой ужасной победе у правительства есть серьезные препятствия: как всегда, пустыня, ставящая туарегов на грань выживания, одновременно и служит укрытием. Опять же, соседние государства, Мавритания, Алжир не обнаруживают желания активно помогать Мали, преследуя жителей Азавада, бежавших на их территории.

Второе обстоятельство, играющее против правительства Мали: кризисом охвачен не только Кидаль, но и все регионы севера и часть регионов юга, особенно Мопти и Сегу. Больше того, последние полгода зоны атак джихадистов все больше смещаются на юг, нападениям подвергаются населенные пункты в Кайе, Куликоро и Сикассо. Успехи в борьбе с терроризмом измеряются не количеством убитых террористов, а снижениям количества террористических атак и освобождением дорог и деревень от блокад, чем Мали похвастаться не может, напротив, с прихода к власти военных количество и смертоносность атак только растет. Если правительство не сможет обеспечить населению обещанные безопасность от нападений, свободу передвижения по стране и базовые блага – популярность его, очень высокая теперь, будет падать.

Когда она достигнет некой, неизвестной пока, критической точки, возможны разные сценарии: смена правительства на другое, имеющее возможности и желания возобновить мирный диалог; захват вооруженными группировками севера на волне кризиса в армии, вызванного очередным переворотом; наконец, самый драматичный, тем не менее, не невероятный сценарий – захват Мали джихадистскими группировками (в этом случае, предполагаю, азавадские движения будут вести либо борьбу, либо переговоры уже с ними).

«У вас есть часы, у нас есть время».