«Экспериментировать и наблюдать». Интервью с Лией Чечик о Школе искусств

Лия Анатольевна Чечик — кандидат искусствоведения, директор-организатор Школы искусств и культурного наследия Европейского университета. В начале учебного года мы поговорили о новых программах Школы, ее партнерстве с Государственным Эрмитажем и о том, кто такой современный куратор.

 Этим летом вы завершили первую годовую программу ДПО «Современный музей». Расскажите о своих впечатлениях о программе. Все ли получилось, как вы планировали?

Получилось даже лучше, чем мы планировали. Это был экспериментальный год: нам нужно было посмотреть, как ложится проектно ориентированная программа на очень академическую университетскую почву, поработать с приглашенными преподавателями-практиками из разных музейных институций, наладить совместную работу с Эрмитажем. В целом, хотелось понять запрос аудитории, ее интересы — каких знаний и опыта не хватает действующим сотрудникам музеев и других культурных организаций. К счастью, у нас была возможность свободно экспериментировать, добавлять что-то по ходу, менять темы и фокус занятий, подстраивать курс под интересы участников программы. Слушатели это чувствовали и в конце программы поделились, что весь процесс был очень живым и вовлекающим, роль «подопытных кроликов» их не смущала, а наоборот — так и им было интереснее.

В одном из модулей программы (всего их шесть) была проектная практическая часть, которую вели приглашенные кураторы, связанные с современным искусством и образовательными практиками. При этом материалом для проектов служили археологические коллекции Эрмитажа. Этот опыт оказался очень неожиданным — преподаватели вынесли из своей работы не меньше студентов. Более того, подобным образом мы выстроили работу на археологической ДПО, которая прошла в мае, и получили тот же итог: благодаря обсуждениям со студентами кураторы проектной работы придумали свой собственный проект, и теперь он реализуется в Пушкинском музее.

С самого начала эта годовая программа вызывала у всех вовлеченных преподавателей невероятный азарт, энергия чего-то нового нас подстегивала и держала, но, конечно, потом я начала замечать, что где-то мы перестарались и люди начали уставать. Наши студенты дали нам очень честную обратную связь, и мы понимаем, как сделать новый набор более эффективным и, надеюсь, не менее живым и интересным.  

Вы хотели попробовать выстроить образовательную систему, где вместе с действующими профессорами университета со студентами работают и приглашенные преподаватели, специалисты из разных музеев, а главное — сотрудники многочисленных отделов Эрмитажа. Что вы увидели?

Модули «Хранение» и «Исследование» были полностью построены вокруг работы хранителей и исследователей в Эрмитаже, вокруг коллекций этого музея и того, как предметы из этих коллекций хранятся и изучаются. В модуле «Интерпретация» мы работали с археологическими коллекциями Эрмитажа. Все сотрудники музея, которых мы приглашали к участию, откликались с большим энтузиазмом. В этом году Эрмитажа должно стать еще больше — у нас много идей на этот счет. 

Мы сложно вырабатывали структуру программы, и я рада, что мы решили начинать ее с блока «Хранение» и не пошли на поводу у модных тенденций. Ведь основа музея — это коллекция. Пиар, маркетинг, просветительские программы — это важная, необходимая — я бы даже сказала, неотъемлемая — часть работы музея, но все это должно выстраиваться вокруг коллекции музея и того, что музей этой коллекцией хочет рассказать своим посетителям. Кажется, нам удалось провести эту линию через всю программу. Последний ее модуль был посвящен вопросам вовлечения, соучастия, работы с аудиторией, и преподаватели сказали, что те участники, которые были на программе с самого начала, с первого модуля, не забывали про музейную рамку и всегда строили свои проекты, держа в голове коллекцию, — это лучший комплимент.

Гибридный формат ДПО позволял нам привлекать людей из разных точек земного шара. Это тоже позволило экспериментировать и наблюдать. Все получилось хорошо, но теперь я понимаю, какие вещи в программе нужно доделать: что-то переставить местами, что-то вообще убрать. Больше подумать о разнице форматов очных и онлайн занятий. Что-то нужно срочно добавлять — например, стало понятно, что большей части студентов не хватает юридических азов работы музеев, — а также отдельно обсудить особенности финансирования музеев и сделать практикум по получению грантов. За время учебы было придумано столько интересных идей и проектов! Теперь нужно научиться находить средства на их реализацию — в следующем запуске мы обязательно это добавим.

Получается, что это — максимально практико-ориентированная программа для специалистов, которые хотят получить навыки и компетенции для своей работы?

У нас здорово сложился первый набор, там оказались три категории людей. Первые — опытные люди, которые уже работают в музейных организациях на совершенно разных позициях, но тем не менее они не всегда знают, чем занимаются их коллеги из соседних отделов. Нам было важно показать таким людям музей как единый организм: как все устроено, что человек должен держать в голове, когда работает в музее, как все процессы в нем взаимосвязаны. Вторая группа людей — молодые ребята, которые только получили гуманитарное образование и очень хотят войти в кураторскую музейную работу или сферу культуры, выбирают свой профессиональный путь или хотят сменить его и для этого пришли на программу. Третья группа — люди вообще никак не связанные со сферой культуры, но очень интересующиеся. За них я переживала в начале, ведь мы делаем переподготовку, и для этого нужно какое-то профессиональное основание. Но потом оказалось, что это очень насмотренные и начитанные люди со своей точкой зрения, и они здорово дополняли общий процесс. Кроме того, на программе было несколько человек с весьма богатым профессиональным опытом. Когда я увидела их заявки, я подумала: господи, им преподавать у нас надо, а не учиться! Я очень переживала о том, как все эти разные люди будут сочетаться в образовательном процессе, но в результате получилось очень здорово — недавние выпускники не боялись задавать вопросы, которые неловко задавать опытным людям, инициировали дискуссии, а опытные вступали в диалог и делились своими идеями и навыками.

Пока шла эта программа, вы разработали еще одну — «Музейные исследования и кураторские стратегии». Это академическая двухлетняя программа, в результате которой студенты получают степень магистра. Расскажите, чем эти две программы отличаются? Кажется, что те, кто хотят идти работать в музей, могут учиться и там, и там.

Создание этих программ было запланировано еще при организации Школы искусств, и в самом начале мне казалось, что это так элементарно: сначала ДПО, а потом — на ее основе — магистратура. Только в процессе, когда я начала разбираться, что такое ДПО и каким оно должно быть, я поняла, что это вообще две разные истории.

ДПО — это программа для людей с базовым образованием, профессиональным опытом, для тех, кто работает и уже не может себе позволить учиться очно пять дней в неделю. Занятия на ней проходят онлайн два раза в неделю по вечерам, и раз в модуль студенты собираются на очный трехдневный интенсив у нас в университете. Магистерская программа — это очное обучение, каждый день по несколько пар, много домашних заданий и огромный список литературы по каждой дисциплине. Это магистратура Европейского университета, и как бы мы ни хотели ее сделать супер практико-ориентированной, она основывается на академическом подходе.

Мне кажется, что я ставлю довольно амбициозную задачу. Нам будет очень сложно, но я хочу, чтобы выпускники музейной магистратуры были готовы к самым разным музейным проектам, обладали широким кругозором. Например, не ставили границу между старыми мастерами и современным искусством, ведь и то, и другое — части единого процесса истории искусства. На мой взгляд, наша задача в том, чтобы будущие музейщики не боялись материала, с которым им предстоит работать, умели проводить исследование и чтобы это стало для них естественной частью выставочной, образовательной и любой другой музейной деятельности.

Вы уже начали отвечать на вопрос, который я хотела задать. Вы пришли в университет из музейного мира, получили богатый опыт сотрудничества с международными институциями, много лет проработав в Еврейском музее и Центре толерантности в Москве. Имея такой богатый опыт, что уникального вы хотите предложить в новой магистерской программе, какова ее миссия?

(смеется) Конечно же, во многом новая магистратура строится на моем опыте и опыте коллег, которых я привлекла к работе над программой. Мы все помним, чего нам не хватало в начале работы в музеях и хотим, чтобы наши студенты чувствовали себя увереннее, когда начнут свой профессиональный путь. 

Я очень боюсь слова «куратор» — с одной стороны, я бы хотела, чтобы это слово присутствовало в обиходе, но с другой, оно имеет столько коннотаций в русском языке. Для молодого поколения куратор — человек, работающий с современным искусством, для людей с советским прошлым у этого слова совсем другое значение. Для меня — это человек, который ведет музейный проект, умеет коммуницировать с разными специалистами, погрузиться в материал, выстроить контекст, увидеть в нем актуальные темы и смыслы и все это собрать в единую, увлекательную историю. 

Благодаря опыту работы в Еврейском музее я знаю, что не обязательно на входе быть специалистом в какой-то теме, но важно иметь к ней интерес и владеть методологией и инструментами погружения в эту тему. Широта взгляда, знание истории и культурных контекстов помогают работать в любом музее с любым материалом. Наша задача — как раз дать методологию и инструменты. 

Расскажите, как вы к этому пришли! Как вы присоединились к университету и как была придумана Школа искусств?

(смеется) Меня нашел HR-специалист и написал в личные сообщения в фейсбуке (прим.: Meta, запрещенная на территории РФ)! Сначала я подумала, что со мной в очередной раз хотят посоветоваться по поводу какого-то образовательного проекта, и только на первой встрече поняла, что происходит. 

Идея Школы искусств долго вынашивалась и появилась в стенах Европейского университета задолго до меня. В университете был факультет истории искусств, на основе которого выросла Школа. Школе еще многое нужно сделать, чтобы доказать свою правомерность наследницы прежнего факультета, потому что он был замечательный. Существовавшие на нем программы и весь профессорско-преподавательский состав стали частью и незыблемой основой Школы, но она потихоньку обрастает новыми смыслами и людьми: границы междисциплинарности, которые всегда культивировались на факультете и в университете, расширились в сторону технологий и научно-естественных методов. К истории искусств, истории художественных процессов добавилось изучение проблем культурного наследия в более широком смысле. Во многом благодаря Эрмитажу выросли музейные программы. Появилась ориентированность на практику, которая при этом не должна убить глубокое академическое познание и, как сказал бы Аркадий Борисович Блюмбаум, высокий уровень интеллектуальной беседы. Хочется все это сохранить, просто добавив практики, некой направленности на сегодняшний день, чтобы выпускники легче находили свое место в жизни.

Когда вам поступило предложение взяться за проект Школы искусств, вы сразу решились перейти из частного музея в академический мир, из кураторства в высшее образование?

Все-таки речь шла не просто о высшем образовании, это был очень амбициозный и сложный проект — именно это мне было интересно, это была работа мечты.

Как ни удивительно, за время пандемии в моей музейной карьере сложилось все то, к чему я шла и над чем долго работала, за 2020–2021 годы мои главные музейные проекты были реализованы или близки к завершению, и мне стало понятно, что скоро я буду готова менять место работы и расти дальше — это нужно делать вовремя. В музее мне очень не хватало академической среды. Тем не менее я люблю проектную работу и работу с людьми, я уже прикипела к музейному миру и созданию выставочных проектов. Как это все можно соединить в одной работе, я не могла себе представить. Я не думала, что запрос во вселенную может найти такой быстрый и точный ответ. Мне кажется, Вадим Волков, наш ректор, был даже удивлен тому, как быстро я согласилась. Хотя академическая среда мне хорошо знакома, поначалу мне было очень страшно, потому что я возвращалась после долгого перерыва в место с такой репутацией и с такими людьми — для меня это невероятная честь, и мне до сих пор волнительно, что я с ними работаю.

На чем основано партнерство Школы искусств и Эрмитажа? Кажется, что это похоже на Школу искусств при Лувре, где при большом универсальном музее есть научно-образовательная институция, которая готовит для нее кадры.

Да, я держала в голове этот пример — у них есть изучение истории искусств, реставрации, археологии. Кроме того, примером служит Институт Пратта в Нью-Йорке, где очень много программ и курсов, связанных с практикой музейного дела, где изучают разные исследовательские и проектные оптики и много взаимодействуют с Музеем Метрополитен. Работа Школы искусств, конечно же, в первую очередь опирается на работу и коллекции Эрмитажа — это невероятное преимущество школы, и спасибо Михаилу Борисовичу Пиотровскому за его искреннюю поддержку и участие в нашей работе.

Тем не менее мне хочется осваивать весь город. Петербург в этом плане — самое классное место, потому что здесь очень много независимых инициатив, в отличие от Москвы, где существуют большие проекты-блокбастеры, которые подавляют все мелкое. Я как «не местная» сразу столкнулась с концепцией противостояния огромного Эрмитажа со всем маленьким, что существует вокруг, но, мне кажется, что здесь не должно быть места противостоянию — нужно придумать, как взаимодействовать друг с другом. Я бы хотела, чтобы Школа искусств стала точкой встречи для разных музейных проектов и событий, аккумулировала вокруг себя лучших специалистов, вносила свой вклад в развитие культурной среды города.

Уже сейчас у студентов проходит много занятий в Эрмитаже. Например, во время практики или курсов Алексея Олеговича Ларионова. Кроме того, там прошла часть занятий ДПО и начали проходить занятия музейной магистратуры. Музей все больше и больше входит в учебную программу. Кажется, что такого плотного взаимодействия с ним больше ни у кого нет?

У Эрмитажа есть отношения с СПбГУ, Питерской Вышкой, со Штиглицем, на практику приезжают студенты из МГУ. Меня все время спрашивают, кто наши конкуренты, но я не считаю, что у нас есть конкуренты. Не потому, что мы такие уникальные или другие, а потому, что таких образовательных программ должно быть много. Институций много, студентов много, страна большая, но мы до сих пор видим повсеместный кадровый голод. Многие столичные музеи открывают свои региональные филиалы, появляются независимые центры современной культуры, музеи с локальной историей — везде нужны люди с подготовкой, поэтому образовательным институциям нужно не конкурировать, а сотрудничать в этом процессе.

Как у искусствоведов, у музейщиков предусмотрена практика в Эрмитаже, и я надеюсь, что мы все больше будем вписываться в текущие музейные проекты. Мне очень хочется, чтобы работа студентов на этой музейной программе была связана с конкретными эрмитажными проектами, чтобы это было полезно и студентам, и музею. Судя по тому, что я видела за последний год, сотрудники музея в этом тоже очень заинтересованы.

Будущее непредсказуемо, но какие у вас планы, как вы видите дальнейшее развитие Школы искусств? Чего вы хотите? О чем пока только мечтаете?

Конечно, на ближайший год все мое внимание будет сосредоточено на новой магистерской программе, но очень важно сделать так, чтобы все три профиля гармонично сосуществовали и Школа развивалась как единый стройный организм, чтобы это был общий процесс, в который на равных вовлечены все преподаватели, сотрудники и студенты.

У нас есть две лаборатории: палеогеномики и искусственного интеллекта. Палеогеномика казалась самым загадочным элементом Школы, но теперь мы разобрались, как ее встраивать в учебный и общий исследовательский процесс. Маленькая археологическая ДПО имела большой успех, мы будем ее повторять, и я бы хотела сделать еще много разных ДПО, потому что у нас есть разные компетенции, которыми хочется делиться, у нас есть база наших лабораторий и научно-исследовательского комплекса Эрмитажа и мы умеем это делать.

Оказалось, что сложнее развить лабораторию искусственного интеллекта, потому что для этого нужно придумать, какие прикладные задачи она может решать. Мне бы хотелось, чтобы мы развивали Digital Humanities в связке с визуальной культурой, чтобы в новой магистратуре, где ребята изучают гуманитарные науки и знакомятся с программированием, рождались идеи, как это можно применять. Для этого также нужен международный опыт, череда воркшопов, симпозиумов, конференций, в которых мы бы поняли, в каком направлении двигаться и какие проблемы решать — пока это самое сложное. Это тактические задачи.

Нам важно сделать так, чтобы первый экспериментальный запуск большого ДПО, в который я была максимально вовлечена, дальше превратился в самоходный проект, который стал бы устойчивым и воспроизводил себя год от года. Я поняла, что в современных условиях наша жизнь и работа в музейной сфере — проектная. Если случился один проект — это уже классно, но очень хочется, чтобы он прожил еще сколько-то лет.

Есть какие-то глобальные амбиции и мечты, но о них смешно заявлять…

Расскажите, мечтать можно!

Мне кажется, что даже несмотря на все нынешние условия, у Школы искусств есть потенциал стать важной научно-образовательной институцией, которая готовила бы новое поколение искусствоведов, кураторов и музейщиков. Я думаю, мы могли бы взаимодействовать с разными регионами, о чем я говорила раньше, потому что есть проекты, культурные институции на местах, которым тоже нужны молодые кадры — хочется развивать сетку практик, общероссийских проектов и так далее. С другой стороны, есть естественно-научная база, например, палеогеномики, которая могла бы вырасти в большой исследовательский центр, которого в России еще нет, который бы работал с культурным наследием, самыми разными музейными материалами. Есть направление Digital Humanities, которое пока остается совсем в зачаточном состоянии в нашей стране. Очень хотелось бы его развивать — это помогло бы оптимизации исследовательских процессов, развитию и цифровизации музеев, про которую все говорят, но на которую никогда не хватает денег и специалистов.

Сейчас у нас нет возможностей делать большие международные проекты, но при этом наши собрания полны материалами, которые не изучены, не описаны и даже не сфотографированы. Почему бы не заняться всем этим?