Экология или этничность?

Что объединяет протесты в Башкортостане и других республиках? Как протесты находят и меняют свой язык? Исследовательница миноритарных языков Влада Баранова — о динамичной взаимосвязи экологических и этнополитических требований

На фоне угасания массовых выступлений в столицах после начала полномасштабного вторжения России в Украину и ужесточения репрессивного законодательства особенно заметны протесты в Башкортостане. 17 января 2024 года во время объявления приговора Фаилю Алсынову (4 года колонии), в небольшом городе Баймак собрались несколько тысяч человек. Полиция жестоко разогнала протестующих, часть участни:ц задержали. В последующие дни продолжались выступления в Уфе, были открыты дела о массовых беспорядках (более 80 участни:цам событий были предъявлены различные обвинения). За приговором Алсынову протестов уже не последовало.

Некоторые аналитики рассматривают события в Башкортостане как разновидность национальных протестов или как выражение сепаратистских настроений. Другие, как Гузель Юсупова, говорят о социальном неравенстве и коррупции в качестве причин недовольства в регионе. Участники движения и сам Алсынов подчеркивают прежде всего значимость охраны природы Башкортостана. Так как все-таки можно характеризовать протесты в Башкортостане? 

Для кого-то именно экологические движения стали «путем в политику». Так, в случае с Республикой Коми Елена Соловьева отмечает, что экологические протесты привлекают в том числе далеких от политики людей, становятся способом безопасно «выпустить пар» общего недовольства. С другой стороны, участники эко-протестов быстро политизируются, включаются в обсуждение важных вопросов в регионе и начинают выдвигать собственные требования. Могут ли такие экологические движения стать площадкой для более широкой оппозиционной программы? Или их изначальная цель и динамика подчиняются иной логике?

История движения

Сегодня соотношение экологического, социального и националистического факторов в протестах не всегда удается установить. Некоторые движения формулируют более широкую повестку, тогда как для других важен именно безопасный экологический активизм, не выходящий за рамки легальных средств борьбы (мониторинг, петиции, обращения к федеральным природоохранным структурам). Например, в Башкортостане продолжает работу экологическое движение «Зеленый щит Башкортостана», участвовавшее в палаточном лагере и акциях вокруг Куштау, однако сейчас они придерживаются только легальных методов. Другие движения формулируют ответы на разные социальные и политические проблемы с упором на национальную культуру или независимость, региональную специфику и родную природу. Чтобы разобраться в переплетении причин протеста, нужно посмотреть на историю становления протестного движения в Башкортостане и выступления в других этнических регионах в последнее время.

Фаиль Алсынов известен участием в экологических протестах в Башкортостане, прежде всего защитой горы Куштау. В 2020 году активист:кам удалось остановить добычу соды и добиться для горы статуса природоохранной зоны. Защита шиханов (одиночных гор), к которой относится и Куштау, от промышленной разработки тянется с 1980-х годов. Экологические мотивы в данном случае тесно переплетены с этнокультурной повесткой. Эти горы считаются сакральными в башкортской культуре, а деревья и редкие виды зверей погибают при промышленной добыче.

Башкортское движение не ограничивалось экоповесткой. В момент активной борьбы за шиханы и даже ранее многие участни:цы движения были этническими и молодежными активист:ками. Как отмечает Артур Асафьев, журналист из Башкортостана, из полностью государственного союза башкирской молодежи в определенный момент выделилась группа молодых лидеров движения: 

«[Сначала они ставили] перед собой задачи более молодежные, но уже затрагивали вопросы возрождения федерализма, восстановления какого-то суверенитета. Сначала они занимались вопросами культуры молодежной, здорового образа жизни, борьбы против пьянства в деревнях и торговле суррогатным алкоголем». 

Обращение к этнической и регионалистской риторике не было случайным для участни:ц. Проблемы Башкортостана напрямую следуют из неравенства по отношению к федеральному центру. Несмотря на закрепленные в республиканских конституциях права этнических меньшинств и языков, жители регионов часто сталкивались с отсутствием этих прав на практике или постепенным ограничением. Многие воспринимали это как угрозу своей этнической группе и родному языку.  

Алсынов участвовал в митингах в поддержку башкирского языка (2017–2019) после внесения поправок в закон об образовании (2018), которые заменяли обязательное изучение родного языка на уроки по выбору. До этих поправок все школьни:цы, живущие в Республике, должны были посещать уроки второго государственного языка: башкирского в Башкортостане, калмыцкого в Калмыкии и т. д. При этом дети из башкирских семей могли учиться в начальной школе на родном языке, изучая русский язык как отдельный предмет. Поправки фактически ликвидировали этот паритет, сделав язык Республики факультативным. При этом в сельских школах часто могли открывать только один класс в параллели и выбор русского языка означал ассимиляцию для школьни:ц из башкирских семей.  

Таким образом, активист:ки были национально-ориентированы и, обращаясь к разным проблемам, рассматривали их с точки зрения сохранения родного языка и этнической идентичности. Комментирует Артур Асафьев: 

«Экологические, национальные и политические составляющие в деятельности Башкирского национального движения менялись, приоритет отдавался то одному, то другому, в зависимости от ситуации. Но к моменту прихода Радия Хабирова (осень 2019) башкирское национальное движение практически сформулировало все свои основные претензии, требования, цели, как политические, так и национальные, культурные и экологические». 

Когда в сентябре 2022 года Фаиль Алсынов выступил с критикой мобилизации, его аргументы были связаны с этническими ценностями и опасностями для соотечественни:ц. «Был беҙҙең һуғыш түгел. Был башҡорт халҡына ҡарата геноцид!» (Это не наша война. Это геноцид по отношению к башкирскому народу!).

Движение «от частного к общему», от активизма в «своем заднем дворе» к более широкому пониманию гражданского общества свойственно и другим низовым движениям. Участие обычных, не слишком политизированных граждан:ок в различных инициативах — это опыт коллективного действия, общения с другими. Так формируются общие ценности на основе пережитого, привычка к активизму и навык организации, которые могут быть использованы для постановки более широких вопросов и поиска способов их разрешения. Этот важный путь «мобилизации аполитичных», как показывает Карин Клеман. 

Но почему в одних случаях политическая мобилизация происходит, а в других — нет? Экологические проблемы есть в большинстве регионов России, и в некоторых из них возникают экологические движения и протесты. Однако не везде они находят такой отклик и объединяют людей для решения самых разных проблем. Важным фактором мобилизации экологических движений в республиках оказывается этнический национализм, в более или менее явных формах. Там именно экологическая аргументация, отсылающая к нашей земле и нашему народу, судя по всему, оказывается достаточно убедительной.

Как власти используют обвинения в национализме для подавления протестов

Зачастую этнический национализм становится поводом для репрессий и обвинений того или иного движения и в разжигании межнациональной розни и экстремизме. Подобные обвинения широко используются в разных республиках силовыми структурами для выдавливания или преследования несогласных.

Обвинение Фаиля Алсынова в качестве ключевого свидетельства использует речь, которую тот произнес в апреле 2023 года на сельском сходе, выступая против золотодобычи в регионе. Алсынов обращался к людям на башкирском языке. Он критиковал приезжих владель:иц и сотрудни:ц золотодобывающей компании, которая будет истощать ресурсы территории, а затем уедут, тогда как местные жительни:цы окажутся заложниками экологических проблем, вызванных добычей ископаемых. Использованный в отношении приезжих Алсыновым термин ҡара халыҡ («черные люди», «чернь») и другие положения выступления стали основой для обвинения в разжигании межнациональной розни по статье 282.

Давление со стороны властей с их обвинениями в национализме и этнизация политических или социальных конфликтов — это замкнутый круг. Они только усиливают друг друга. Так, например, было в случае протестов против назначения мэром Элисты Дмитрия Трапезникова в 2019 г. [прим. Дмитрий Трапезников не связан с регионом и работал до этого и. о. главы самопровозглашенной ДНР. Его назначение и. о. мэра Элисты вызвало недовольство как противни:ц вторжения на Донбасс, так и лояльных житель:ниц, требовавших, чтобы столицей Калмыкии руководил калмык или уроженец региона]. Осмысление этнической дискриминации и колониального гнета как причин социального неравенства в регионе — часть активистской работы и ее следствие. В ответ на эту работу государство усиливает репрессии против этнических активисто:к, а репрессии, в свою очередь, вызывают новую волну дискуссий и (скрытого) протеста.

Реакции на обвинения в национализме и сепаратизме

Как устроена реакция на преследование национальных движений? Обвинения в сепаратизме только усиливают чувство несправедливости и национального гнета. Участни:цы ощущают, что даже если они просто говорят на родном языке, то за это их преследуют как экстремистов или сепаратистов. Те, кто пришли поддержать Алсынова, скандировали «Без кара халык» («Мы — черные люди»), то есть заимствовали язык обвинения и сделали его своим лозунгом. Другой пример — выбор языка и национальная повестка в протестах в Элисте в 2019 году. Рассказывая мне о этом времени, калмыцкий активист Бадма Бюрчиев комментирует тогдашние протесты следующим образом:

«Когда мы протестовали против Трапезникова, то подключилась большая волна, национально ориентированных активистов, и они всячески подчеркивали свою калмыцкость. Когда выходили на сцену, представлялись: “я из такого-то рода”. И было как-то естественно переходить на [калмыцкий] язык. Тем более что незадолго до этого был принят закон о языках (2018), и до наших протестов самый массовый был как раз по языкам. Тогда впервые молодежь появилась вообще на митингах. До этого только старики митинговали у нас. И вот как-то это слилось. И [калмыцкий] язык активно использовался. И мы даже, помню, на одном из протестов долго дискутировали: растяжку делать на калмыцком языке или на русском. Потому что нас власть обвиняла в национализме, и мы думали, что растяжка на калмыцком языке даст новую почву [для обвинений], потому что на митинг приходят не только калмыки. И в итоге растяжки на русском сделали: “это наш город”. В общем, мы всячески старались подчеркнуть, что речь идет о городском протесте, не национальном».

Здесь Бюрчиев подчеркивает два важных момента. С одной стороны, опасаясь обвинений в национализме, протестующие стремились выбрать более безопасный городской фокус (например, русский язык как язык политической коммуникации). С другой стороны, именно использование родного языка и этнических символов или кодов привлекало новых участников, делало протест более популярным. Этот поиск нового языка — символического или в буквальном смысле, в том числе нового как родного языка — заметен в риторике разных движений в республиках. Фаиль Алсынов все свои речи произносил на башкирском и подчеркивал национальный взгляд на ту или иную социальную, экологическую или политическую проблему.

Этнический стиль в протестах 2022–2023 годов

В других случаях мы видим, как этнический подход, или даже стиль, при постановке тех или иных проблем может складываться стихийно. Так, протесты в республиках в последние два года были ответом на объявленную в сентябре 2022 года военную мобилизацию и рекрут служащих на войну в Украине. Тогда в качестве протеста в Дагестане перекрыли трассу в кумыкских селах в Бабаюртовском районе, прошли митинги в Махачкале и Хасавюрте. Против мобилизации выступали преимущественно женщины (как затем и в движении «Путь домой», требующем вернуть мобилизованных с фронта). При этом формы, которые принимал протест, или комментарии участни:ц протестов в некоторых случаях отсылали к традиционной культуре. Наиболее известный и показательный случай: в Якутске женщины, выступавшие против мобилизации, провели традиционный для Саха танец и обряд осуохай, пели на якутском о мире.  

Другие выступления 2023 года были связаны с сугубо внутренними вопросами, но использовали уже упомянутые методы. Например, в Дагестане летом 2023 протестующие перекрыли федеральную трассу в связи с неработающим водопроводом и отсутствием внимания к проблеме со стороны коммунальных служб. Также в разговорах и интернет-дискуссиях о протестах вокруг инфраструктуры республик часто возникала тема несправедливого распределения ресурсов в отношении национального региона. Так, например, было летом 2023 года в Калмыкии на фоне недовольства из-за сломавшегося водопровода и отключением электричества. Будучи формально не связанными с национальными или деколониальными идеями, эти выступления показывают, насколько сильно среди житель:ниц республик стремление настаивать на своей этнической идентичности в условиях давления из центра.

Истории региональных протестов и активистских инициатив показывают, что экологический и национальный характер — это не свойства последовательных стадий развития протеста. Во всех рассмотренных случаях мы имеем дело со сложным переплетением повесток, которые некоторые движения сумели успешно сочетать. Таким был национально-ориентированный ответ на объявление военной мобилизации, реакция на инфраструктурные и бытовые трудности и многое другое. Экологический протест был обращен к тем, кто заботится о земле и живет в регионе, считая его родным, — и здесь он встречался с этническими вопросами и правами. Сохранится ли эта оптика в условиях усиливающихся репрессий? Сможет ли она стать платформой для выражения интересов всех жителей региона из разных этнических групп или разных миноритарных групп из разных регионов? От этого во многом зависит успех этих инициатив и будущая низовая поддержка движений.