Эдельвейс

 Каждый, кто родился в Ишпе, знал эту легенду с самого рождения, впитал в себя с молоком матери, знал ещё до того как получил своё имя и до того как увидел звёздный свет. Моя мать рассказала об этом мне, ей – моя бабушка, бабушке же – её мать, и нет начала у этой истории, потому что легенда была ещё до появления этого места и до того как Луна осветила эти земли. Пришедшая из темноты в темноту будущего уходящего.

 Когда-то и мои дети будут рассказывать это поверье.

 На том месте, где сейчас стоит Ишпа, росли эдельвейсы. Окруженная запахом мха и иланг-иланга, искупавшаяся в лунном свете, среди цветков и родилась наша королева. Эдельвейсы стали её платьем, а из под рукавов сыпались звёзды – так и появился наш дом, наша обитель. В память о нашей королеве живёт этот дом – каждое утро мы просыпаемся с нежными мыслями о ней; никто никогда не видел её, но каждый знает как она прекрасна, ведь сама Луна – её матерь. В какой-то момент у нас появилась и принцесса – нежная дева, ходящая в маске, которую создал для неё наш главный кудесник, мой отец. Расписная маска принцессы с эдельвейсами и звёздами – никто не видел эти цветы, но все видели звёзды, и все мы верим нашей королеве, что теперь воссоединилась со своей матерью Луной  - эдельвейсы – это память о звёздах.

 Город наш невелик, но полон красок. Самые вкусные плоды у мёртвого дерева – крупные, похожие на человеческий эмбрион, с очень плотной кожурой и очень сочной мякотью. Как-то раз приезжали к нам люди из других земель – вооруженные чем-то, что записывало наши слова, звуки и делало картины на память; кажется, они называли себя «репортерами», но кто бы это ни был, вели себя как полные дикари. Проголодавшиеся, они пытались съесть плоды – ох и посмеялись же мы тогда всей семьей над их попытками снять кожуру!.. Память об этом до сих пор плещется у меня внутри горла, и порой, вспоминая, я громко смеюсь. Никто из них не знал, что кожура снимается благодаря криихэ (нож из особых ракушек, освещенный светом в последний день нарастающей луны), но мой отец вышел к этим несчастным и щедро вскрыл плоды. Так, люди узнали о щедрости нашего города и, влюбившиеся в здешние края, в доброту людей, в красоту нашего быта, даже возжелали стать частью нашей семьи. Мой отец сказал мне, что отведать плоды мёртвого дерева можно и без криихэ – достаточно лишь ударить определённой частью о камень – там, где у «эмбриона» голова. Посему вдвойне смешнее вспоминать потуги несчастных чужаков! Вспоминая это историю сейчас, я говорю об этом Каю.

 Кай смеётся ещё громче, а потом мы продолжаем наш путь.

- Но ты же знаешь, что если не сорвать эти плоды, и они провисят так 6 дней и 6 ночей – родится человек?- Кай смахивает севшую на его волосы стрекозу и перешагивает через высокую траву.- Бабушка говорила, что было такое. Не чужак и не наш, неприкаянный… не помню эту историю, помню только, что бабушка говорила, что желательно, чтобы человек этот не рождался.

- 6 дней и 6 ночей это слишком долго, плоды столько у нас не задерживаются,- я ступаю за ним и иногда сверяю наш путь по мху у деревьев.

 Кай выглядит воодушевленным, но я этого воодушевления не разделяю.

 Как можно любить кого-то, кого ты никогда не видел?.. Этот вопрос мучает меня и почему-то жжет в области горла и сердца. Все мы знаем как была прекрасна королева, прожившая сотню веков, но мы ведь никогда не видели принцессу. Никто не видел, кроме, может быть, моего отца, но и тот никогда не рассказывал, как бы я не пыталась его расспросить. Он почему-то грустнел от моих вопросов, да снова погружался в процесс создания очередной деревяной маски для принцессы. Юна ли она, светла ли её кожа как снег, алы ли её губы?.. Впрочем, наш прекрасный Ишпа славен не только щедростью наших людей, но и их талантами – так, мы научились получать какие угодно краски из того, что растёт под ногами. Моя мать всегда любила подкрасить щеки пудрой из корней оносмы. А мои одежды всегда были особенно нарядными и красочными. Но даже наши одежды не могли сравниться с яркостью и красотой тех тканей, что делались специально для принцессы. Стало быть, и губы её были алы, и щеки пылают розовым. Никаких красок не хватит, чтобы стать красивее той, кто никто не видел.

 И всё же. Кай, как и многие юноши нашего города, влюблён в принцессу.

 Это будто бы его обелиск, будто невидимая броня, прочнее криихэ и волос наших женщин; эта его любовь. Мы дошли до леса и Кай стал будто ещё сильнее в своей убежденности и своей любви. Ведь лес этот показывался лишь немногим – тем, кто влюблён глубоко и долго. Пройти его – тоже та ещё задача.

 В какой-то момент мы устаём идти и решаем отдохнуть. Кай разводит костёр, и мы жарим на нём пойманную недавно рыбу. Искры от костра поднимаются до самых макушек деревьев… и так, какое-то время мы сидим в тишине, любуясь звёздами. Мы в пути уже пару дней. Я ловлю себя на мысли о тоске по дому. Отец всё тяжело вздыхал и закрывал глаза, когда я говорила о том, что я ухожу. Наверное, в какой-то момент он смирился, что чувства мои глубоко проросли во мне. И будто бы пытаясь напомнить о том, что и их можно вырезать, дал мне в дорогу свой самый прочный криихэ. Поцеловал меня в лоб на прощанье. «Не видать мне больше тебя, дитя»,- сказал он мне.- «Но я буду ждать».

 Матери же я не сказала ничего – знала, что она будет горько плакать, не желая отпускать меня в такую дорогу. Посему я ушла ночью, когда все спали. Встретилась с Каем. И вот мы здесь – среди высоких деревьев, темноты и обрывков мыслей.

 Дорога и вправду оказалась тяжелой. Пару раз сбиваясь с пути, мы шли по какому-то внутреннему наитию, по легендам, что впитали в себя с детства. Мы шли к водопаду. За эдельвейсами. Всё, что мы знали – так это то, что только там и остались эти цветы, а ещё то, что, по поверью, в реке у водопада живёт жрица воды, забирающая людей с собой… я поеживаюсь всякий раз, когда вспоминаю как в день убывающего серпа нашли очень много трупов в реке – те несчастные ходили к жрице.

 Теперь же и мы шли к ней - за эдельвейсами, которые Кай пообещал принцессе в ответ на её пожелание. Всю дорогу он рассказывает мне о том как ему хотелось бы собрать столько эдельвейсов, сколько хватит на то, чтобы вплести их в её волосы и сделать для неё самое красивое платье. Я же всю дорогу как будто бы хочу повернуть назад и увести и его с собой. Есть ведь у принцессы маска с вырезанными на ней эдельвейсами – разве ж это заставило её сердце биться чаще?.. А что, если и нет уже никакой принцессы? Но вопрос мой так и застывает в груди, не произнесенный.

 Мне так хотелось бы привести Кая в наш дом, познакомить с моей матушкой, накормить его самыми вкусными яствами.

 Хотелось бы переродиться чем-то, что было бы всегда с ним, как мысли о нашей королеве, как его любовь к принцессе, как матерь Луна над нами всеми, поселиться в его голове и дыхании, стать его обелиском.

 Я повторяю про себя молитву и всегда, молясь звёздам и Луне, называю и его имя, чтобы они оберегали и его. Даже сейчас, когда он засыпает, согретый теплом костра и пледом из лианы, я дочитываю эту молитву про себя до конца. А потом, собравшись с духом, осторожно целую его в крепко сомкнутый рот. Кай уже давно провалился в сон, в которых его ждут объятия принцессы, и я, испугавшись своей храбрости и того, что все ещё бодрствую в одиночестве, тоже стараюсь заснуть как можно скорее. Этот маленький поцелуй под звёздами, в глубине чащи леса, который открывается лишь тем, кто любит, греет меня. Но в какой-то момент меня колет и чувство обиды – ну как же, почему же Кай не понимает, что не его любовь к принцессе показала этот лес? Как же он не догадывается и откуда эта слепота… эти мысли выходят из меня со слезами, и я засыпаю.

 В моих снах я вижу мою мать, собирающую цветы для моего платья. Я вижу и отца – он же делает погребальные маски, на которых выцарапаны имена. Я забегаю в дом и обнимаю мать со спины, и она, пугаясь, роняет на пол ткани и нити. Почему-то это всё так смешит меня, и я чувствую себя такой лёгкой, что смеюсь, не сдерживаясь, а потом… резко просыпаюсь, вспоминая о том, что мы с Каем в лесу, и путь наш ещё только начинается.

 Кай проснулся раньше меня – он задумчив и молчалив. Умывшись у реки, мы идём вдоль неё.

 Мы идём достаточно долго, каждый – в своих мыслях. По дороге я думаю о красоте нашего города. Каждый наш житель старается приносить пользу. От того и мои руки в мозолях. Интересно, каковы руки принцессы? Наверняка нежны и заботливы.

 И всё же, почему отец так грустнел, когда я пыталась узнать про принцессу? И почему ей вообще понадобилась маска?

- В продолжение нашего вчерашнего разговора, я вспомнил про… рапорти?- Кай вдруг останавливается, и я утыкаюсь в его спину.

- Репортеров? Тех чужаков?- потираю нос, неприятно стукнувшийся.

- Да. Они же тогда привезли с собой эти штуки, которые умели записывать голоса и лица…- Кай продолжает путь, по дороге задумчиво срывая редкие цветки.

- Эти штуки почему-то перестали работать со временем. И произошло это довольно быстро.

- И всё-таки,- Кай игнорирует мои слова, продолжая свои мысли.- Это показалось мне интересным, спустя много-много лет вернуться и посмотреть на себя такого, каким ты был тогда. Я не помню своего отца, а эти штуки могли бы сохранить память о нём. Ты помнишь себя в детстве?

- Не очень, но помню тебя,- я хлопаю его по плечу.- Ты был ниже меня и ужасно болтлив. И наши семьи говорили, что в будущем мы… станем особенными жителями Ишпы.

 На самом деле, наши семьи говорили, что мы станем одной семьей. Я не знаю помнит ли об этом Кай, но я помню. Кай улыбается тепло, потом вдруг становится серьёзным.

- Спасибо тебе, Аша.

 Я застываю.

- Спасибо за то, что ты со мной всегда, с самого рождения. Как наша легенда. И то, что ты со мной сейчас, хотя я должен был проделать этот путь в одиночку.

 У меня саднит в груди. Мне хочется сказать, что можно повернуть обратно. Что он тоже мог бы помогать моему отцу делать маски – да, это не настоящие эдельвейсы, всего лишь будто блеклая память о них,- но даже так можно быть близким для принцессы. И, самое важное, можно просто…

 Но я не могу подобрать слова. И Кай продолжает.

- Как думаешь, долго нам ещё идти?

- Не зна… ох.

 Мы вдруг выходим на какую-то пещеру, у входа в которую цветут огненно-красные ликорисы. Редкость на наших землях. Кай вдруг будто наполняется уверенностью – ступает в пещеру, не оглядываясь, а я срываю несколько ликорисов – принесу в подарок матушке, чтобы сделать её румяна ещё ярче.

 В пещере темно – хоть глаз выколи. Пока мы шли сквозь чащу, порядком стемнело. Когда я, наконец, собираюсь со словами, чтобы попросить Кая вернуться и развести костер, я вдруг вижу отблески на каменных стенах пещеры. Кай идёт вперёд ещё быстрее, и я едва поспеваю за ним.

 Так мы обнаруживаем озеро. В каком-то изумлении от такой красоты мы застываем и какое-то время всматриваемся – через озеро виден проход дальше, но там настолько темно, что нужен свет. Есть только лунный свет – он светит сквозь скол где-то наверху, подсвечивая на воде кувшинки и маленьких черных змеек, плавающих вокруг.

 В такой момент я очень жалею, что здесь нет тех репортеров, чтобы как-то запечатлеть. Потому что как бы я не пыталась потом рассказать об этом отцу с матерью – вряд ли нашлись бы слова, сумевшие передать всю красоту. Пока я думаю об этом, Кай уже уверенно ступает в озеро – сначала по колено, а потом и по грудь оказываясь в воде. Я ступаю за ним очень осторожно – вода ледяная. Но кроме холода меня окатывает и внезапным осознанием.

- А что, если нет никакого водопада, Кай?- говорю.- Может, колыбель её здесь и находится?

  Кай поворачивается ко мне, желая что-то сказать, но сзади него вдруг вырастает фигура. Я застываю. Обнаженная, будто сотканная из лунного света, с длинными волосами, жрица мягко обнимает Кая со спины, нашептывая что-то.

 Я тянусь за своим криихэ, торопясь к ним, но мои ноги будто увязли в чёрной патоке. Меня охватывает страх. Уровень воды вдруг резко оказывается выше – вся пещера будто бы наполняется водой, змейки юркают под одежды, мягко выхватывая у меня криихэ. Сквозь стебли кувшинок, я вижу как Кая мягко обнимает жрица и тянет руки и ко мне – и почему-то я испытываю умиротворение. Доносятся обрывки чьих-то мыслей.

«…Всегда вместе…»

«…не убий моего любимого, окружи его светом и стань его оберегом…»

 И я узнаю в этих словах свои молитвы матери Луне. Неужели и жрица воды всегда подслушивала их? Почему-то это заставляет меня посмеяться. Надо будет обязательно рассказать об этом Каю, его это точно развеселит.

 Может, узнав о моих молитвах, он всё-таки передумает идти за эдельвейсами для принцессы…

 А потом был солнечный свет, среди которого кто-то и обнаружил наши тела в реке. Этот кто-то горько плакал и звал нас, но мы не могли ответить, ведь мы были уже мертвы.