Джулиан Барнс. «Нечего бояться». Роман
Mikhail KvadratovИздательство «Эксмо», 2011
ПЛЮС. Важный вопрос, над которым задумываются многие; на тему умирания существует мало беспристрастной литературы; может быть, именно эта книга принесет кому-то пользу.
МИНУС. Похоже, что автор слишком подробно описывает свою семью, но ведь бывают читатели, которым интересно именно помериться с писателями жизненными невзгодами.
РАВНО. Все мы умрем, практически каждый боится этого. На примерах случаев из жизни своих родственников, известных деятелей культуры автор показывает, как люди пытаются преодолеть страх смерти и даже обрести веру в бессмертие.
Часть 1. Заметки о книге
Книга «Нечего бояться» Джулиана Барнса вышла в 2008 году, в 2011 ее опубликовали на русском языке. В 2021 году перевод был отмечен литературной премией "Ясная Поляна" в номинации «Иностранная литература». Кто больше всего боится смерти, в каком возрасте человек чаще о ней думает? Как продержаться в самый болезненный отрезок жизни — перед смертью. И тесно связанное — об отношении современного человека к религии — а ведь она помогает не бояться, обещает существование после смерти. Мы реагируем на предметы культа предыдущих религий как на произведения искусства. Фигурки древних богинь — теперь экспонаты музеев, содержания же тех религий уже не узнать. И предназначены эти статуэтки для того, чтобы класть в могилу вместе с уходящим. Сейчас они на полках, предмет любования. И уже сцены из христианских действ на знаменитых классических полотнах комментируются отдельно, на стене висит табличка с описанием, кто и что делает, а ведь раньше сюжеты знал практически каждый. В книге приведены случаи умирания, высказывания о смерти, просто истории из жизни известных людей: Монтеня, Шостаковича, Флобера, Стендаля, Золя, Доде, Стравинского, Тургенева. Они даны вперемешку с автобиографическими наблюдениями, писатель вспоминает детство, брата, а главное, отца и мать, их жизнь и, наконец, время их умирания. Часто наиболее подробно нам известен именно смертный опыт близких родственников. Параллельно в книге обсуждается вопрос об аберрации памяти, ее природе и сохранности. Ведь каждый запоминает по-разному и разное. И иногда стоит просто повспоминать проходящую жизнь, обсудить эпизоды с кем-то из близких. «Мы должны свыкнуться со страхом смерти, и один из способов — писать о ней», — говорил Шостакович. При этом есть возможность перебрать теоретические варианты всего, что может произойти после наступления смерти, и даже успокоиться. Ведь ничего нового не может приключиться под луной. «Все не так уж и страшно». Хотя в мозгу участок, ответственный за боязнь смерти, отключается последним. И, похоже, страшно бывает до самого конца.
Часть 2. Художественные приложения
«Каждому танатофобу требуется временное утешение в лице кого-то, кому еще хуже. У меня есть Дж., у него есть Рахманинов, человек, приходивший в ужас и от перспективы смерти, и от возможности загробной жизни; композитор, чаще всех использовавший в своей музыке тему Dies Irae; кинозритель, выбегавший из зала со сцены на кладбище в самом начале “Франкенштейна”. Рахманинов удивлял своих друзей, только когда он не хотел говорить о смерти. Типичный случай: в 1915-м он посетил поэтессу Мариэтту Шагинян и ее мать. Первым делом он обратился к матери с просьбой погадать ему на картах, чтобы (разумеется) выяснить, сколько ему еще осталось жить. Затем он завел с дочерью разговоры о смерти: в тот день он выбрал для этого рассказ Арцыбашева. На журнальном столике стояли фисташки. Рахманинов съел пригоршню фисташек, поговорил о смерти, придвинулся поближе к блюду, съел еще одну пригоршню, поговорил о смерти. Неожиданно он откинулся на стуле и рассмеялся. “Эти фисташки прогнали мой страх смерти. Интересно куда”. Ни поэтесса, ни ее мать не знали ответа; но когда Рахманинов уезжал в Москву, ему дали с собой в путешествие мешок орехов, “дабы избавить его от страха смерти”.
Если бы мы с Дж. играли в русских композиторов, я бы ответил ему (или повысил ставки) Шостаковичем, более великим музыкантом, но столь же зацикленным на смерти. “Мы должны больше думать о смерти, — говорил он, — и приучать себя к мысли о ней. Мы не можем позволить страху смерти подобраться к нам неожиданно. Мы должны свыкнуться со страхом, и один из способов — это писать о ней. Не думаю, что сочинения и мысли о смерти характерны только для стариков. Я считаю, что чем раньше человек начинает думать о смерти, тем меньше дурацких ошибок он совершит”. Он также говорил: “Страх смерти, может быть, самое сильное чувство. Иногда я думаю, что сильнее переживания просто нет”. Эти взгляды не выражались публично. Шостакович знал, что смерть — кроме примеров жертвенного героизма — не была подобающим сюжетом для советского искусства, что это “было бы равносильно тому, чтобы прилюдно вытирать нос рукавом”».
Канал в телеграмме:
Публикация:
Буквенный сок // Барнс, Сальников, Чижов - Формаслов