Два моря Александра Серафимовича
В конце 1896 года редакция издаваемой в Ростове-на-Дону газеты «Приазовский край» назначила своего нового сотрудника собственным корреспондентом в Мариуполе. Ему предстояла ответственная работа: всего несколькими месяцами ранее купеческий город в устье Кальмиуса начал превращаться в крупный промышленный центр Юга России.
Появление металлургического производства и сопровождающие этот процесс перемены в общественной и хозяйственной сферах серьёзно волновали жителей приазовских городов: индустриализация и многие её моменты для людей того времени были настоящим «белым пятном», ждавшим своих исследователей. А ещё надо было зафиксировать для истории черты уходящего купеческого мира, вытесняемого миром промышленной эпохи.
Корреспонденту через несколько недель исполнится тридцать четыре года. За его плечами – детство на Дону и в военных гарнизонах, где служил его отец – казачий офицер, а также учёба в Петербургском университете. Увлечение революционными идеями окончилось для него несколькими годами ссылки в Архангельскую губернию: вердикт суда оказался весьма мягким, хотя нескольким его товарищам по кружку, как тому же Александру Ульянову, были вынесены смертные приговоры. Первые литературные опыты ссыльного сразу же привлекли к себе внимание критики и были очень тепло встречены ей.
Этим корреспондентом был Александр Серафимович (настоящая фамилия – Попов), и время работы в «Приазовском крае» стали периодом, когда окончательно сформировался его литературный талант. Январь – особый месяц в его жизни: писатель родился и умер в один и тот же день, 19 января, с разницей в восемьдесят шесть лет.
«Где мостовые скрипят как половицы…»
Азовские берега стали для Александра Серафимовича местом литературного возмужания, но родился талант на берегах совсем другого моря – Белого. Находящийся всего в восьмидесяти километрах южнее Полярного круга город Мезень, на чью пристань под конвоем жандармов сошёл с парохода бывший студент Попов, производил удручающее впечатление Богом забытого захолустья. Но нет в мире ничего более обманчивого, чем первое впечатление: Мезень и её окрестности очень похожи на населяющих эти места поморов, которые совершенно не торопятся открывать душу первому встречному. Зато если сумеешь стать своим для этих немногословных и скупых на эмоции людей, то за их внешней угрюмостью тебе откроется играющий, подобно сполохам северного сияния, яркими красками и преисполненный поэзией их внутренний мир. Один пример: наиболее полные былины про Илью Муромца и киевского князя Владимира были записаны именно в окрестностях Мезени. Знатоки древних легенд высоко ценились в этих краях: в долгие зимние вечера это часто оказывалось единственной формой заполнения досуга.
Ещё Мезень отличалась необычайно самобытной культурой даже на фоне остального Русского Севера. Мезенцы до сих пор не особо жалуют чай: их традиционным напитком является кофе, приготовленный в самоваре по особому рецепту. К кофе по-мезенски подают знаменитые мезенские пряники, ценившиеся в XIX веке не меньше тульских. Столь же популярным в те годы сувениром была мезенская роспись по дереву. И даже в утилитарных вещах мезенцы давали фору своим соседям: европейские купцы гонялись за мезенскими пиломатериалами, а крестьяне северных губерний стремились приобрести неприхотливого, но выносливого коня мезенской породы. С мезенских коновалов стыдились брать плату за постой: мало кто мог сравниться с ними своим искусством лечения домашней скотины.
Стать своим в среде поморов пришлому человеку очень непросто, но ссыльному студенту это удаётся. Вместе с ними он участвует в охоте на тюленей, и впечатления от столь трудного и опасного занятия вскоре лягут в основу его первого рассказа «На льдине». Сегодня этот рассказ имеет не только литературную, но и историческую ценность: зверобойный промысел на Белом море прекращён, но ещё сто лет назад он служил главным источником технического жира, а также давал значительную долю мехового сырья.
Надо сказать что полиция не приветствовала увлечение ссыльных охотой, однако поделать ничего не могла: других форм времяпровождения там просто не было. Поэтому странствия с ружьём по лесам вначале в окрестностях Мезени, а после – Пинеги, куда его перевели для дальнейшего отбывания наказания, давало Серафимовичу немало новых впечатлений, которые со временем превратятся в строки. Кстати, псевдоним, под которым писатель вошёл в историю тоже был взят им на Русском Севере.
На сломе эпох
Жить в дни перемен сложно, но интересно. И вдвойне интересно если об этих переменах приходится собирать информацию, а также знакомить окружающих с происходящим. Происходящее в те дни в Мариуполе находилось в центре внимания донских деловых кругов: на берегах Азовского моря при активном участии иностранного капитала разгорелась самая настоящая «металлургическая лихорадка». Сталеплавильные заводы возводились в Керчи и в Таганроге, кроме них в верховьях Кальмиуса у села Макеевка строилось крупнейшее по тем временам металлургическое предприятие в Области войска Донского – завод «Унион», но такого ажиотажа, как в Мариуполе, не было нигде. Там практически на одной площадке параллельно возводятся сразу два предприятия: американцы строят завод «Никополь», бельгийцы – завод «Провиданс». Сейчас на месте этих двух предприятий уже много лет действует Мариупольский металлургический комбинат имени Ильича, но тогда это были два жесточайших конкурента, безжалостно сражавшихся за место под солнцем. А так как на противоположном берегу Кальмиуса начинались донские земли, то происходившее вызывало не только интерес, но и беспокойство у читателя.
Купеческий Мариуполь, в котором оказался Серафимович, доживал последние месяцы. Если раньше основным бизнесом местных купцов была хлебная торговля, то теперь в их патриархальный мир вторглись иностранцы, чьи кошельки диктовали свои условия. Одним из первых в России Серафимович поднимает экологическую проблематику: в его присутствии на заседании городской думы разразился скандал из-за того, что руководство завода «Никополь» приняло решение спускать в Кальмиус промышленные стоки. Докладчик, американский инженер, стремясь продавить резолюцию, прочитал присутствующим целую лекцию о пользе для рыб «обогащённой» всевозможными отходами горячей воды. В другом очерке поднимается вопрос охраны труда: рабочий, отстоявший суточную смену, прилёг отдохнуть прямо в цеху и задохнулся по причине разгерметизации канала, по которому к печи подавался прогретый газ.
Целую серию материалов Серафимович посвятил хлебной торговле. Читая некоторые из них невольно переносишься на сто лет вперёд – в атмосферу «лихих девяностых»: методы, при помощи которых крестьян заставляли продавать хлеб по заниженной цене в XIX веке, мало чем отличаются от арсенала постсоветских рэкетиров. Столь же суровые нравы он наблюдает и среди азовских рыбаков. Выбравшего улов из чужой сети на верёвке протаскивали подо льдом: у читателя сразу же создаётся ассоциация с порядками на корабле капитана Флинта из книги про остров сокровищ.
Впрочем, в задачи автора, пишущего на остросоциальные темы входит не только критика имеющегося и обличение недостатков. Куда важнее – поставить перед обществом задачи и попытаться наметить пути их решения. А решать было что: уклад купеческого города совершенно не соответствовал требованиям индустриальной эпохи. Постоянно усложнявшаяся техника на заводах с каждым годом требовала всё больше и больше грамотных людей. Доставшаяся от прежних веков технология возделывания земли уже не могла дать нужные урожаи. Поэтому Серафимович в своих публикациях не только требует от городских властей расширения возможностей получения образования наименее защищёнными слоями, но также активно пропагандирует положительный опыт созданной усилиями энтузиастов бесплатной трёхгодичной школы по подготовке специалистов для сельского хозяйства.
Не всегда можно было рассчитывать на скорый результат прилагаемых усилий: Серафимович проработал корреспондентом ростовской газеты в Мариуполе всего четырнадцать месяцев, и дальнейшая его биография была связана с литературным трудом. Тем не менее, его корреспонденции в «Приазовском крае» сумели принести пользу горожанам. Серафимович был одним из первых, кто активно выступал за открытие библиотеки в растущем промышленном центре. Мечта сбылась спустя пять лет в 1902 году, когда Мариуполь получил свою первую общедоступную библиотеку. А в середине 1920-х годов благодарные мариупольцы назвали в честь писателя при его жизни одну из вновь открывшихся библиотек. Имя Александра Серафимовича она носит до сих пор.
Александр ДМИТРИЕВСКИЙ