Думы о несбыточном. Часть 2

Это вторая статья из цикла по мотивам книги Ходорковского «Как убить дракона. Пособие для начинающих революционеров». Напомню что в первой части я говорил о различиях в возможностях реформаторов, стремящихся построить «прекрасную Россию будущего», в зависимости от того, как они придут к власти и как сложатся объективные условия вовне и внутри страны. 

В этой части я попробую поговорить о некоторых представлениях, «прогрессивной общественности», которые нашли отражение в книге Ходорковского, но, на мой взгляд, являются в той или иной степени заблуждениями (здесь и далее под «населением» я буду подразумевать условные 80% путинского большинства, а под «прогрессивной общественностью» условные 20% россиян, разделяющих современные ценности). 

1. Одна из главных проблем, не позволивших России эффективно завершить переход к демократии в 1990-х, состояла в том, что повестка преобразований оказалась слишком широка – решались одновременно три концептуальных вопроса: о трансформации политической системы, о собственности (социально-экономической политике) и о том, где заканчиваются границы новой России.

В конце 80-х в обществе существовал консенсус относительно необходимости и вектора политических изменений. Однако по вопросам собственности и геополитического позиционирования новой страны такой консенсус отсутствовал. Попытка решить все три группы вопросов одновременно привела к расколу демократической коалиции, незавершенности процесса институциональных преобразований и, в конечном итоге, к новому авторитаризму и попытке реванша.

И книга Ходорковского, и представления «прогрессивной общественности»  о том как построить «прекрасную Россию будущего», повторяют ту же самую ошибку, основываясь на заблуждении, что все эти вопросы можно решить одновременно. Такая опция если и существует, то исключительно в маловероятном сценарии «оккупационной администрации», описанном мной  в предыдущей статье. В любых других вариантах даже попытка договориться о том, где заканчиваются границы России демократическими методами уже рискована. Добавлять к этому разговоры о пересмотре итогов приватизации и новых параметрах социальной справедливости – прямой путь не решить ни одной проблемы.

Даже в Германии после ВМВ, побежденной, осужденной, и подвергнутой насильственным внешним действиям по денацификации, относительный общественный консенсус  в оценке эпохи фашизма был достигнут хорошо если на рубеже 60-х и 70-х годов. До этого значительная часть общества считала, что «все не так однозначно», а бывшие функционеры гитлеровского режима пронизывали государственный аппарат. Думаю многие слышали историю о том, как делегация представителей немецкой общественности, которую оккупационные власти специально привезли посмотреть на Освенцим, сошлась во мнении, что «Голливуд построил очень правдоподобные декорации». Если бы Германия не прошла через безоговорочную капитуляцию и оккупацию, ее путь в новую Европу был бы отягощен теми же проблемами с шовинистами, от которых погибла Веймарская республика или российская политическая система 90-х.

Значительная часть населения России еще долго не будет согласна ни с разделяемой «прогрессивной общественностью» оценкой событий в Украине, ни с новым местом России в системе международных отношений, ни с теми границами, которые придется так или иначе принять, если мы действительно хотим построить развитую современную страну. Абсолютное большинство россиян, которым сегодня больше 60 лет, не изменят своего текущего отношения к описываемым феноменам до конца своей жизни. На любых демократических выборах значительная часть населения, будет еще долго голосовать за те партии, на знаменах которых начертана буква Z, если возможность подобных знамен не будет запрещена совсем недемократическими методами.

В 1995 году А. Янов опубликовал книгу «Веймарская Россия», которая из сегодня выглядит пугающе пророческой. В начале 90-х он пишет, что после Ельцина в России к власти неизбежно придут фашисты/шовинисты, которые также неизбежно вернуться к противостоянию с западом в самых экстремальных формах, которое закончится войной. 

(Особенно пророчески из сегодня смотрится интервью Янова по поводу данной книги Дмитрию Киселеву в тот момент (96) еще демократу, ведущему «Час пик». В рамках этого интервью Киселев неоднократно спорит с Яновым, говоря что-то вроде «неужели мы русские обречены на имперство, и не способны на демократию? – не верю ».)

Свои предсказания российского будущего Янов обосновывает теорией, согласно которой попытка построения демократии в  бывшей великой державе неизбежно ведет к тому, что демократическими методами к власти придут шовинисты. И подкрепляет данную теорию большим набором примеров от Наполеона IIIдо Гитлера. Тут нет места подробно излагать систему взглядов Янова, но поверьте на слово, идея видеть в российском народе  союзника в построении демократии показалась бы ему максимально абсурдной. 

Общественный консенсус конца 80-х о движении в сторону западных институтов сломался не в октябре 1993 и даже не о приватизацию. Он был сломан войной в Чечне и бомбардировками Югославии. Модная нынче версия, что демократическая траектория могла быть сохранена, победи Зюганов в 1996 году, полностью игнорирует тот факт, что Югославия и расширение НАТО были впереди, а шовинистическое неприятие данных процессов владело не только умами бывших сотрудников КГБ, но и широкими слоями населения. Победа Зюганова лишь ускорила бы попытку геополитического реванша. Причем попытку демократически поддерживаемую большинством населения.

С учетом нашего исторического бэкграунда, массовый избиратель еще долго будет предпочитать шовинистические аргументы про величие и независимость аргументам про защиту прав или экономическое благополучие. А соответственно в реальной демократической конкуренции люди, разделяющие схожие с Ходорковским ценности, снова неизбежно проиграют тем кто расскажет новую историю про «предательский удар ножом в спину». 

Сегодня многие представители «прогрессивной общественности»  считают расстрел парламента в 1993 или фальсификации 1996 ошибкой. Я не уверен, что это так. Но я почти на 100% уверен, что если путь к «прекрасной России будущего» начнется с реальной демократизации, то мы неизбежно вернемся в ту же точку принятия решения. С парламентом полным шовинистов, блокирующих движение в сторону нормальных институтов. 

Между Россией интегрированной в мировое сообщество и демократической Россией скорее всего придется выбирать. Как минимум на первом этапе. Выбирать между аналогом Веймарской республики, с высокой ролью шовинистов в обществе и такими же высокими шансами нового реванша,  и системой весьма далекой от идеальной демократии, чья основная задача – заставить население смириться с новыми границами и ролью страны в мире. 

Как может выглядеть подобная система я опишу в следующей статье, а пока продолжим разбирать те тезисы Ходорковского, которые я считаю заблуждениями. 

2. Крайне распространенное среди прогрессивной общественности заблуждение, которым пронизана и книга Ходорковского, выглядит примерно так: «Разные народы, от испанцев и немцев, до поляков с корейцами, в какой-то момент решили построить демократию/правильные институты. Построили их самостоятельно и получили множество разных выгод».

Проблема в том, что к современной развитой демократии/институтам (здесь и далее, чтобы не уходить в сложные определения, под развитой демократией/институтами я буду понимать что-то похожее на современную Швецию или Францию)  самостоятельно пришло меньше стран, чем пальцев на руках. Всех остальных в этот рай притащили насильно. Многие современные образцы развитой демократии – путем прямой военной оккупации. Других – путем разнообразных внешних стимулов. 

Никакие страны восточной Европы или Испания с Грецией и близко бы не смогли прийти туда, где оказались, если бы не желание соответствовать стандартам ЕС и получать его дотации. А также постоянные окрики из Брюсселя, с приостановками субсидий, если не расследуются коррупционные преступления, или происходит что-то еще неправильное. Многие страны Латинской Америки сохраняют текущую институциональную рамку исключительно потому, что ее серьезное нарушение создает риски лишиться международной помощи/инвестиций, а то и увидеть морпехов США в своем президентском дворце. 

Единицы из африканских стран с трудом сохранили некоторые развитые институты, доставшиеся им в наследство от колонизаторов. Большинство же из них эти подаренные институты успешно утратили за годы независимости. Нигде подобные институты не были созданы самостоятельно по воле народа. Большинство примеров развитой демократии в Азии было построено в условиях существенного ограничения суверенитета и подчинении ряда местных институтов иностранным инстанциям.

Даже с учетом полномасштабного давления институтов ЕС, обеспеченного кнутом и пряником дотаций, Польша и Венгрия все равно построили весьма своеобразные политические системы, которые в отсутствие внешнего давления с легкостью окажутся примерно там же, где мы сейчас. 

Этот тезис уже высказывал Иноземцев, но я хочу его максимально заострить.  Более-менее самостоятельно современную демократию построили лишь  англосаксы, скандинавы, голландцы с швейцарцами и, с некоторыми оговорками, французы. Несколько успешных социальных мутаций в уникальных условиях, с определенной культурой, и высоким качеством человеческого капитала. Остальным эту развитую демократию принесли либо на штыках, либо через стимулы программ международной помощи. 

Считать российское общество способным самостоятельно построить развитые институты и эффективно работающую демократическую систему – крайне вредная утопия. На мой взгляд,  подобной опции не существует в принципе. Залогом успешного построения «прекрасной России будущего» является активное влияние мирового сообщества и конкретно США на происходящие внутри России процессы. 

(Кстати упомянутый выше Янов еще в конце 80-х писал Горбачеву и представителям американской администрации различные записки, чей общий смысл сводился к тому, что без элементов внешнего управления превратить Россию в демократию невозможно. Я бы рассмеялся услышав такой тезис 20 лет назад и наморщился бы 10 лет назад.  Однако посмотрев изнутри как на российскую власть, так и на оппозицию, я самостоятельно пришел примерно к тем же выводам, что и Янов десятилетиями ранее).

Подобное влияние может осуществляться не только в сценарии оккупационной администрации, но и путем интеграции в международные структуры и фактическое признание прерогативы международных инстанций над внутрироссийскими. 

В этом пути нет ничего нового или необычного. Множество стран от Сингапура до Казахстана подчиняли свою судебную систему или ее часть, иностранному праву и даже признавали прерогативу решений иностранных судов над национальными (в том числе делая их конечными апелляционными инстанциями). 

До крымской авантюры очень многие позитивные преобразования в России осуществлялись под серьезным давлением международных организаций от ВТО до МВФ. Я лично, участвовал в гармонизации российского законодательства со стандартами ОЭСР, благодаря которой Россия приняла целый ряд полезных  нормативных актов. Без внешнего давления эти акты никогда бы не преодолели сопротивления отраслевых лоббистов. Значительная часть институтов от Базельского комитета по банковскому надзору до разработчиков всевозможных технических стандартов практически не зависят от мнения отдельных стран, но де факто навязывают им свои институциональные решения.

В современном мире наиболее быстрый путь построения эффективных институтов проходит через уступку национального суверенитета в пользу иностранных или международных структур. И альтернативой оккупационной администрации может служить еще менее вероятная «морковка» вступления в ЕС. 

Однако «суверенитет» - священная корова для большинства российского населения. Соображения «главное чтоб заокеанский ковбой нам не указывал» всегда найдут больше искренней поддержки почти в любых слоях общества, нежели разговор об эффективности и благополучии. 

Однажды на одном из российских ток-шоу, я упомянул Японию как пример успешного развития. На что один из моих оппонентов сказал примерно следующее: «Вы что правда хотите, чтобы в России было как в Японии? Там же есть базы США! Япония не самостоятельна! И этот факт перечеркивает любые ее достижения». И это не заблуждение случайного спикера, а характерное штрих, описывающий систему ценностей большинства россиян. Быть «независимыми» (не важно от чего) в сознании большинства россиян важнее чем быть богатыми и уж тем более быть демократичными. 

И это, далеко не единственный пример того, как между «прекрасной Россией будущего» и настоящим стоят отнюдь не автократы и институты, а представления в головах большинства россиян.

3. Не менее важным заблуждением, на мой взгляд, является  оценка произошедшего в России в 90-е в целом, и роли олигархических структур в частности. Удивительным образом, «прогрессивная общественность» в оценке данных явлений во многом сходится с большинством российского населения, считая олигархический эпизод ошибкой и препятствием для построения современных институтов. На мой же взгляд олигархия – естественный этап догоняющего развития и едва ли не единственная сила, кроме условного запада, в принципе способная и заинтересованная в построении в стране сколько-нибудь развитых институтов.

Если мы вернемся к тем странам, где современные институты/демократия возникли самостоятельно, то увидим, что почти во всех подобных примерах «правильные» институты строились отнюдь не с опорой на широкие массы населения, а путем постепенного расширения привилегий элитных групп. Сначала некоторые права на учет их интересов и участие в принятии решений получали высшие слои общества, затем эти же самые права постепенно распространялись на прочие имущие слои, и только затем на все население. 

Самостоятельные строители демократии  шли длинной дорогой избирательных цензов.  Во Франции, 1815-48гг. только 0,25-0,6% населения участвовало в голосовании. В Англии после мега-либеральной реформы 1832г., их получили  14-18% взрослых мужчин. При этом если мы представим себе политические практики допустим Англии-Франции 1830-х – 1840-х годов, тот уровень свобод, учет общественного мнения при принятии государственных решений, уровень свободы прессы или судебной защиты прав граждан, (иными словами уровень развития институтов), то мы увидим, что по большинству указанных параметров эти примеры двухсотлетней давности опережали многие современные страны со всеобщим избирательным правом. 

(Если бы правом голоса в «прекрасной России будущего» обладали только представители «прогрессивной общественности», то противоречий, указанных в пункте 1 выше бы не возникло. В следующей статье я вернусь к данной теме, а пока лишь обозначу, что  для эффективного построения «прекрасной России будущего» нужна люстрация совсем не чиновников, а населения определенных взглядов). 

В самостоятельно построивших демократию странах развитые институты вызревали в «олигархических» обществах с чрезвычайно высоким неравенством и политическим бесправием низших слоев. И напротив короткие эпизоды революций с опорой на широкие слои, почти неизбежно заканчивались в этих странах тираническими эпизодами вроде Кромвеля или Робеспьера. 

Толпа – естественная опора тирании. Неограниченная власть тирана очень часто возникает на базе народного недовольства олигархией. (И  это не мои мысли, а  Макиавелли с Аристотелем). А развитые институты, напротив, нередко произрастали из успешной борьбы олигархии за свои привилегии. 

Если мы посмотрим на последние 30 лет развития политических режимов на постсоветском пространстве не вошедшем в ЕС – мы однозначно увидим, что конституция, народные протесты, или независимые СМИ, предотвращали скатывание постсоветских стран в авторитаризм лишь там и тогда, когда в подобных странах существовала сильная независимая олигархия, способная использовать данные инструменты в борьбе против укрепления власти автократа. 

Большинство российского населения убеждено, что проблемы России 1990-х были во многом связаны со всевластием олигархов и «внешнем управлением» со стороны западных советников. Книга Ходорковского, во многом, следует той же логике. Я же лично глубоко убежден в обратном: Россия свернула с пути построения качественных институтов ровно потому, что влияние запада на происходящие в ней процессы было минимальным, а олигархия недостаточно сильна политически. И чтобы не повторить тех же ошибок, необходимо прямо озвучивать эти непопулярные вещи.

4. Этот ряд заблуждений дополняется представлением о том, что поддержка войны или путинского авторитаризма, со стороны значительной части россиян есть следствие умело построенной пропаганды. «Вот де сменим пропаганду, и народ уверует в демократию и пацифизм». 

Рассуждающим подобным образом я обычно задаю два вопроса: (а) ели бы в ваших руках были все средства путинской пропаганды удалось ли бы вам убедить большинство россиян в том, что гей-браки и другие проявления ЛГБТ культуры это хорошо и правильно?; (б) если бы вы вдруг стали диктатором Дании и получили в руки средства пропаганды аналогичные путинским, смогли бы вы за 10 лет убедить большинство датчан в том, что воевать и умирать за возврат Шлезвиг-Гольштейна Дании правильно и хорошо?

 В каждом обществе, в зависимости от господствующей в головах большинства мифологии, есть темы, пропаганда которых будет заведомо легка и успешна, и есть темы, пропаганда которых заведомо затруднительна. В этом смысле 90-е когда большая часть российских СМИ была в руках демократов, очень мало изменили базовые убеждения россиян.

Несколько лет назад, когда я был завсегдатаем российских телеэфиров и много общался с пропагандистами, я лично наблюдал  целый ряд ситуаций, когда вопреки всеобщему убеждению, пропаганда следовала за запросами населения, а не формировала их. 

В частности однажды, редакция одного ток-шоу по политическим соображениям стала наряду с господствующей «международкой» включать в повестку  обсуждения хотя бы один блок внутрироссийских новостей.  Современные технические средства позволяют посекундно измерять число зрителей передачи. Все замеры однозначно свидетельствовали, что при смене темы с международной повестки на внутрироссийскую половина аудитории сразу переключалась на другой канал. Поскольку стоимость рекламы и доходы телевизионщиков прямо зависят от числа просмотров, они снижали долю внутрироссийской повестки по чисто экономическим соображениям вопреки(!) политическим установкам, а не наоборот, как считают многие представители прогрессивной общественности. Большинству телезрителей было приятно слушать про внешнее «величие» России и неприятно про внутренние проблемы. И я могу привести еще несколько подобных примеров.

Понятно, что перед нами процесс сложного взаимного влияния. С одной стороны направленность пропаганды изменяет параметры будущего спроса на информацию определенного толка, однако популярность той или иной передачи сегодня зависит от уже сформированного текущего спроса, ценностей и представлений телезрителей.

Даже если бы завтра в России государство бы вдруг внезапно отказалось от любого влияния в сфере СМИ, победа условного Дудя над условным Соловьевым была бы не столь безоговорочна, как кажется многим. У тех 2 млн человек, которые смотрят «Бесогон» Михалкова в ютубе и сегодня есть все возможности посмотреть что-то другое.

 Казалось бы, и пусть конкурируют между собой. Это и есть настоящая демократия и свобода СМИ, которых мы так хотим. Проблема состоит в том, что в ситуации когда СМИ честно конкурируют за зрителя, а политики за избирателя, они не могут себе позволить спорить со стереотипами и убеждениями, которые разделяет абсолютное большинство населения. Тот кто будет потакать массовым представлениям – выиграет, тот кто будет спорить с ними – проиграет. А представления эти максимально далеки от образа желаемого завтра имени Ходорковского.

5. Желающие построить «прекрасную Россию будущего», даже если они сходятся в понимании того как эта Россия должны выглядеть, могут исходить из различных картин мира и оценки причин текущих проблем. 

(А) Можно исходить из того, что проблема в Путине, который построил авторитаризм и развязал войну.

Если мы верим в подобную картину мира, то для построения «прекрасной России будущего» достаточно просто смерти/свержения Путина, после которой, российские реформаторы самостоятельно построят эффективно работающие институты, опираясь на демократически настроенное население

(Б) Можно исходить из того, что проблема в институтах, недостатки которых позволили Путину узурпировать власть и развязать войну.

Если мы верим в эту картину мира,  то на первый план выходит система институтов, способная предотвратить наступление нового авторитаризма. Тоже не сложная задача, если забыть об опыте десятков африканских или латиноамериканских стран дословно копировавших западные институты, но получавших ровно обратные результаты. 

В рамках подобного понимания действительности снова предполагается опора на демократически настроенное население, которое поддержит институты, позволяющие реформаторам контролировать коррумпированное чиновничество и  зарвавшихся олигархов.

(В) Можно исходить из того, что проблема в населении, укорененных в его сознании представлениях, мифах и верованиях, а также некоторых социальных навыках. Именно благодаря такому населению, безотносительно к фигурам находящимся у власти,  в России затруднено внедрение правильных институтов, почти неизбежен авторитаризм и весьма вероятна война.

В этой картине мира на первый план выходит работа с господствующей мифологией, и ценностными установками населения. Работа, которая данному населению не понравится. В этой картине мира большинство россиян верит в благотворность совсем иных институтов и руководствуется совсем иными представлениями о полезном и вредном, нежели те, которые излагает в своей книге Ходорковский. И именно эти представления населения, а отнюдь не вопросы парламентской республики или федерализма, являются главным препятствием на пути любых преобразований.

Мое главное разногласие не только с Ходорковским, но и с большинством прогрессивной общественности, состоит в том, как на самом деле выглядит дракон, с которым нужно бороться. Ходорковский исходит из картины мира «Б», а я же однозначно придерживаюсь  картины «В». 

На мой взгляд, построить «прекрасную Россию будущего», такой как ее описывает Ходорковский можно лишь вопреки воле большинства российского населения, постоянно преодолевая его сопротивление, принудительно меняя его культурную матрицу. Это затруднительно делать при демократии, когда политики, чтобы быть избранными, вынуждены говорить избирателю то, что избиратель хочет услышать, поддерживая его в уже существующих заблуждениях. Такая система прекрасно работает когда избиратели – современные шведы или датчане. Но когда добрая половина избирателей – убежденные шовинисты любые выборы превратятся в пропаганду шовинистических идей. Без мероприятий по слому матрицы (принудительной денацификации) это путь по кругу. 

Некоторые мысли о том, как менять эту матрицу будут изложены в следующей части.