Дорогой Мистер Х...

— Отставка?.. — Стенли не верит своим ушам. Это невозможно. Этого просто не может быть. 

— Да, капитан, — генерал смотрит на него с неприкрытым сочувствием. — Это не было моим единоличным решением, так что… Вам придётся это принять. 

Но… Как же так? Стенли слышит его слова, но совершенно не вникает в их смысл. Просто не может. Не хочет. С тех пор, как отец отдал его в училище, он и подумать не мог, что его жизнь как военного однажды прервётся вот так. Он жил битвами, они были его единственным смыслом. А теперь что?.. 

— Это… Потому что я ранен? — Стенли опускает взгляд на свою ногу. «Мне жаль. Хромота останется навсегда». Он помнит лицо медсестры, пустоту в груди после её слов и лица товарищей. Теперь он понимает — они попрощались с ним ещё тогда. 

— И да, и нет, — голос генерала звучит для этого места неестественно мягко. Стенли фыркает — тот всегда был таким. Слишком добрым, слишком человечным. — Мирное соглашение уже подписано, поэтому мы постепенно отправляем солдат домой. 

— У меня больше нет дома, — звучит резче, чем Стенли бы хотелось. 

Генерал смотрит на него со своей отвратительно понимающей улыбкой на лице. Пожалуй, ему лучше было бы отвернуться. Но Стенли смотрит на него прямо, ожидая его вердикта — последнего гвоздя в крышке своего гроба. 

— Тогда, — генерал роется в стопке бумаг, выуживая оттуда письмо. Стенли не узнаёт печати. — Ты не хотел бы поработать в другом нашем подразделении? 

Он вскрывает письмо, протягивая его в сторону Стенли. Не встаёт сам, ожидая, пока тот, хромая, дойдёт до его стола и возьмёт его в руки. Стенли благодарен. Его взгляд падает на первые строчки… 

— Почта? Но это ведь… 

— Это всё, что я могу тебе предложить, — отрезает генерал всё так же мягко, но беспрекословно. 

Стенли прикусывает губу. Возможно ли, что это его последний шанс? И если он откажется сейчас — потеряет ещё больше? На размышления уходит не больше минуты, после чего Стенли, сунув письмо за пазуху, уверенно отвечает: 

— Благодарю Вас. 

***

Смеренсбург. Забытый всеми маленький городок, расположенный где-то на окраине мира. Там зима властвует на протяжении целого года, а жители — такие же суровые, как и ветра, — никогда не улыбаются, живя в атмосфере неприязни и вражды. По крайней мере, это то, что слышал об этом городе Стенли.

Он делает шаг с парома и, не прощаясь с угрюмым рыбаком, направляется к зданиям. Холодно, местами сыро, мрачно, в общем всё, как и описывали знающие. Но кое-что с их рассказами всё же не сходится. Например, яркие ленточки, висящие на фонарях и карнизах домов, детский смех, что несмотря на раннее утро, уже звучал с разных уголков длинной улицы, а ещё… Стенли останавливается на площади, с удивлением рассматривая огромный рыбий скелет, украшенный вместо ёлки.

Странновато, но вполне… Празднично, что ли? Совсем не вяжется с тем, что ему рассказывали. Прямо сейчас, на глазах Стенли Смеренсбург — город, не знающий войны, но извечно воюющий, расцветал.

Он добирается до домика почтальона с рассветом. Раскидывает по полкам немногочисленные вещи, застилает видавшую виды кровать. На стене замечает шкалу, выцветшую со временем, и старенький, потрёпанный временем календарь — кусочек жизни предыдущего почтальона. Стук в дверь сбивает его с так и не успевшей сформироваться мысли. За порогом его встречают двое детей — мальчик и девочка, обоим лет по десять, не больше. Они мнутся какое-то время, после чего всё-таки протягивают Стенли два аккуратно запечатанных письма.

— Поставьте, пожалуйста, марки, — просит мальчик, пока его сестра — уж очень они с виду похожи, — тихонько выглядывает из-за его плеча.

— «Мистеру Клаусу»? — читает Стенли в графе «получатель». После чего, не заметив ни адреса, ни чего-либо ещё, снова обращается к детям. — Что за «Клаус» такой?

— Он старый. А ещё если ты хорошо себя вёл… — начинает мальчик.

— Тогда он приносит подарки! — заканчивает за ним сестра.

Ага, приехали. Теперь его работа — доставлять письма несуществующему деду? Стенли вздыхает. Он собирается сказать детям, что нет, он не сможет принять их письма, как вдруг краем глаза замечает женщину, медленно шагающую в их сторону.

— Прошу прощения, — начинает она. — Позволите, я Вам обо всём расскажу?

Стенли не позволяет, но, судя по всему, ей это и не нужно. Она по-хозяйски проходит в дом, перед этим наказав детям не опаздывать на уроки. Осматривается.

— Клаус — давняя традиция нашего города, — тихонько начинает она. — Говорят, он наблюдает за детьми целый год, чтобы потом загрузить свою оленью упряжку и привезти им подарки.

Стенли скептически выгибает бровь. Старый дед, следящий за детьми, звучит не то что бы очень надёжно. Женщина, кажется, улавливает скепсис в его взгляде. Улыбается.

— Мой отец знал его, — поясняет она. — Он, к слову, жил здесь когда-то.

— Ваш отец был почтальоном?

— Да, — она подмигивает Стенли, — и доставлял нам подарки от Клауса.

— Чу́дно.

Он прикидывает, как бы побыстрее избавиться от незваной гостьи, как вдруг она подходит к карте, висящей на дальней стене. Та выглядит не новее всей остальной мебели в этом доме, однако некоторые знаки угадываются даже спустя года. Женщина указывает пальцем на один из таких.

— Вот. Здесь он жил, — она поворачивается к Стенли, — в старом домике лесоруба.

— И?.. — он непонимающе переводит взгляд с карты на женщину и обратно.

— И письма нужно доставить туда.

Абсурд. На кой чёрт ему тащиться невесть куда с письмами, написанными какому-то «Клаусу»? Судя по возрасту женщины и по тому, что с этим дедом был знаком ещё её отец, Клауса там может и вовсе не оказаться. Стенли вздыхает.

— Ладно. Ладно, я понял, — он открывает дверь, вежливо указывая даме на выход. — А теперь, будьте добры… Мне нужно разобраться с вещами.

Обиженной та, впрочем, совсем не выглядит. Выходит на крыльцо и, напоследок напомнив ему про письма ещё раз, удаляется, напевая под нос какую-то детскую песенку. Да что в этом городе вообще происходит?

Стенли смотрит на письма, оставленные женщиной на столе, и думает, что, наверное, зря он сюда приехал. Как вдруг его взгляд падает ниже, на неприметную с виду коробку, подойдя к которой он замечает ещё с десяток отмеченных маркой писем. «Дорогой Мистер Клаус…», «Мистер Клаус…», «Мистеру Клаусу…» красуется на каждом из них, и Стенли невольно задумывается — может, всё-таки съездить?.. Не давая себе времени на сомнения, он сгребает письма в объёмную почтовую сумку и, оседлав выделенную ему кобылу, направляет её в сторону гор. К чёрту, думает он, была ни была.

Трудности возникают ещё на этапе «добраться до нужного дома». Метели на севере сильные, страшные, способные погубить нерадивого путника, по незнанию забредшего невесть куда. Стенли кутается в вязаный шарф, прошедший вместе с ним и огонь, и воду, направляя кобылу ближе к деревьям.

— Давай, девочка, — зовёт ласково, пытаясь перекричать завывания ветра, — ещё немного.

Спустя около получаса, которые показались Стенли застывшей среди снегов вечностью, лошадь вывозит его к одинокому дому. Здесь, среди деревьев, ветер беснуется не так сильно, от чего, наконец, появляется шанс осмотреться.

— Умница, — улыбается он кобыле, спрятанной в старом амбаре. — Сейчас переждём и домой.

Лошадь недоверчиво фыркает, но успокаивается, выклянчив перед этим морковку. Стенли ладонью проходится по её морде в последней раз, после чего хватает сумку и выходит на улицу. Дом лесоруба сейчас интересует его больше всего.

Входная дверь оказывается не заперта — это Стенли выясняет спустя минут пять безрезультатных стуков. Он проходит в дом тихо, крадучись, скорее, как шпион, нежели почтальон, от чего напрягается, но быстро отбрасывает эту мысль — он ведь стучал. Ну и что, что ему не открыли. Вдруг что случилось?

Звук выстрела заставляет его пригнуться. Однако хромая нога, к которой Стенли всё ещё не привык, подводит, заставляя завалиться сперва на колени, а затем и вовсе едва не протереть лицом пол. Дьявол. Вещица, которую он от неожиданности принял за пулю, падает совсем рядом. Стенли приглядывается — птица. Обычная такая, деревянная, какие часто можно увидеть у детворы во дворах. Вот только их птицы обычно не носятся со скоростью боевого снаряда. 

— О, извини, — из-за угла показывается чья-то голова, разглядеть которую Стенли в полумраке не может. Разве что угадать её чуть странный силуэт — неужели это и есть хвалёный Клаус? — Не ушибся?

— Нет, что ты, — Стенли поднимается с пола, отряхивая прилипшие к форме клубы пыли. — Всё просто прекрасно.

— Ну и славно!

Явно не уловив его сарказма — или просто его проигнорировав, — незнакомец вновь скрывается в глубине дома. Стенли, что странно, не уходит. Молча топает за ним следом. Зачем только — непонятно. Ну, не зря же сюда тащился. Они выходят в просторную комнату. Мастерскую, как успевает понять Стенли прежде, чем в него летит очередная игрушка. Странный мужчина хмурится, поднимает её и возвращает на место — рабочий стол, заваленный горами уже готовых игрушек, поленьев и странных на вид механизмов.

— Ну и зачем ты здесь? — спрашивает вдруг, глянув на Стенли в пол-оборота.

— Я новый почтальон, — он показательно взмахивает внушительной стопкой писем, — и, по моим сведениям, здесь живёт некий «Клаус», который дарит детям подарки. А ты?..

— А я Ксено, так что ты ошибся адресом, — пожимает плечами мужчина. — Никому и ничего не дарю, занимаюсь своими делами и, к слову, раз уж тебе не сюда — дверь там.

— Ты инженер? — спрашивает Стенли, игнорируя его последние слова и подходя ближе. — Я видел что-то подобное на поле боя, но в игрушках — никогда.

— Я учёный!

Кажется, Ксено его ошибка немного задела. Стенли примирительно поднимает руки.

— Хорошо, учёный, — он улыбается, — как тебя сюда занесло?

Ксено молчит. Долго. Настолько, что Стенли кажется, что он уже и не дождётся ответа. Как вдруг тот тихо произносит:

— Почему я должен тебе рассказывать?

— А почему нет? — Стенли отворачивается, осматривая остальное наполнение комнаты. Шкафы — много шкафов, — какие-то инструменты и сдвинутые в угол вещи, которыми Ксено, кажется, совсем не пользуется. Среди них Стенли замечает кукольный домик. — Я вот не то что бы рад здесь находиться. И, если бы не моё ранение, командовал бы сейчас новобранцами, а не вот это вот...

Он кивает на письма, которые всё ещё держит в своей руке.

— Ты военный?

— Был им когда-то.

Они некоторое время молчат.

— А я учёный. Ну, ты уже знаешь, — Ксено кривится, вертя в руках очередную игрушку. — Был сослан сюда за «чрезмерное рвение», получив запрет на проведение любой научной деятельности.

— И ты ему следуешь? — выгибает бровь Стенли.

— Я его элегантно обхожу, — Ксено улыбается.

Они смеются, чувствуя, что первоначальное напряжение постепенно отступает. Стенли падает в кресло-качалку, поднимая облако пыли, и Ксено, закашлявшись, ругается, вслепую пытаясь нашарить ручку окна. Так глупо.

С тех пор Стенли становится в его доме частым гостем. Каждый говорит о своём, но оба, от чего-то, легко друг друга понимают. И однажды он, не сдержавшись, всё-таки спрашивает:

— Ты не думал, ну... — он держит в руках новое письмо, адресованное мистическому Клаусу. — Показать городским свои изобретения? Среди них много детей.

Ксено смотрит на него скептически, медленно потягивая свой ягодный чай — подарок от Стенли в честь их нелепого знакомства. Кажется, вопрос его действительно озадачил. Настолько, что Ксено, отставив кружку, протягивает руку, забираю у Стенли письмо.

— «Дорогой Мистер Клаус...», — зачитывает он первые строчки, — «...весь год я вела себя хорошо. Поэтому, пожалуйся, мог бы ты подарить мне собаку?». Ты думаешь, я могу ей с этим помочь?

— Вполне, — Стенли кивает на деревянного пса, который стараниями Ксено был способен вести себя почти как настоящий. — Знаешь, ты похож на человека, которому нужно признание.

— У меня есть твоё, — фыркает Ксено. Но по его лицу Стенли видит, что его слова возымели нужный эффект.

— Может, просто попробуешь?..

И он пробует. Они вместе. Несколько ночей перебирают детские письма, подбирая для отправителей подходящие игрушки из арсенала Ксено — за долгие три года, изголодавшись по науке, он успел сделать довольно многое. Бабочку для маленькой Марты, кораблик для Кристофа, воробья для Ольрика... Под конец своих приготовлений они оба едва не валились с ног.

— Что ж, вот и всё, — Стенли осматривает несколько внушительных мешков. — Оленей, правда, у нас всё-таки нет.

— Не беда, — хитро улыбается Ксено и, выудив из кармана ободок с рожками, надевает его на чужую макушку. — Готово!

— Мне обижаться? — смеётся Стенли, наклоняя голову туда-сюда, из-за чего маленькие колокольчики звонко звенят.

— Ни в коем случае.

В новогоднюю ночь они работают усерднее всего. По каминам, разумеется, лазать никто не стал, однако добродушные взрослые помогали им остаться незамеченными, доставляя подарки до их чад.

— Кажется, это последнее, — произносит Ксено, закидывая игрушку в почтовый ящик. — Домой?

— Погоди, — Стенли роется в своей сумке. — У меня тут ещё одно.

Он протягивает письмо Ксено, который с видом «не мог сказать раньше?» принимается его читать.

— «Дорогой Мистер Х», — Ксено вскидывает на Стенли неверящий взгляд, но тот кивком призывает его читать дальше, — «Весь год я вёл себя хорошо...», ты серьёзно?.. «Поэтому не мог бы ты подарить мне один рождественский танец? Твой Стенли Снайдер». Стен, это...

— Да или нет? — спрашивает у него Стенли, стараясь не выдать собственного смущения.

— Конечно да, глупый.

Он протягивает Стенли раскрытую ладонь и тот без колебаний её ловит. Раз два, три — биение сердца отсчитывает шаги. Где-то неловкие, неуверенные из-за хромоты, но абсолютно живые и счастливые. Как и сам Стенли. Снежные хлопья путаются в их волосах, мокрыми пятнами оседают на их одежде, но сейчас всё это не имеет никакого значения. Прямо сейчас есть лишь они — не совсем почтальон и совсем не злобный учёный — и одинокий молчаливый танец в ночи, непременно положивший начало чему-то большему. Ставший для каждого из них тем самым рождественским чудом.