Домашняя работа над русской жопой с молодой студенткой с косами
Домашняя работа над русской жопой с молодой студенткой с косами
Доступ к информационному ресурсу ограничен на основании Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации».
Жирная дама с отвисшими дойками и целлюлитной жопой соблазнила молодого человека и покувыркалась на диване
Порно видео на телефон
kiponka.com никоим образом не отвечает за содержание страниц, на которые он ссылается. Весь контент на сайте предназначен для лиц старше 18 лет! Всем моделям на момент съемок исполнилось 18 лет. Все видео на сайте постановочные и находятся в свободном доступе в сети интернет.
Категории
Новинки 2022
Топ 100
Избранное
Смотрят Сейчас
Порно зухра смотреть онлайн видео на Гигпорно
Гиг порно зухра смотрят онлайн на сайте
А.Левинтов и Б.Родоман. 21 февраля 2008
А.Л. У меня четыре темы для
обсуждения. Первая — как проходили публичные уличные праздники, торжества,
события типа выборов до войны, во время и после войны? Какая была динамика?
Что изменялось?
Б.Р. Хороший вопрос. Вначале
они были наиболее карнавальными. Дальше, со временем, степень карнавальности
уменьшалась. Карнавальность заключалась в том, что носили какие-то маски,
чучела, например, Н. Чемберлена и других зарубежных врагов. Их несли на
демонстрации, а потом сваливали в кучу и поджигали. Так было в основном 1
мая, потому что это праздник весенний, он существует у многих народов вне
зависимости от политики. Первомайские праздники были очень карнавальными:
вверх взлетали воздушные шары, наполненные каким-то газом, более лёгким, чем
воздух. В дальнейшем степень карнавальности снижалась, но исчезала и
добровольность участия в демонстрациях; всё больше они становились
формальными, устраивались по разнарядке. И так постепенно эта карнавальность
уходила и в послесталинские времена почти отмерла. У тех, кто ходил на
демонстрации во времена Сталина, была одна мечта — увидеть вождя. Не каждому
выпадало такое счастье. Я, например, не видел, а многие мои ровесники
видели. Я в детстве и молодости был на демонстрациях раза три-четыре, но
Сталина в этот момент на трибуне не было. На Васильевском спуске сразу все
врассыпную разбегались. Лозунги никто не хотел нести дальше, но кто-то
обязан был доставить их к месту работы, где они на складе пылились до
следующего года.
А.Л.
Й. Хёйзинга в «Осени Средневековья» и в « Homo
ludens »
утверждал: карнавализация — это не только «другая реальность», контрастная
серым до мученичества дням, не только проявление символизации жизни по мере
потери естественных оснований существования и урбанизации. Карнавализация —
своеобразная форма террора властей: под карнавальными масками совершались
публичные, но тайные казни и жертвоприношения, акты возмездия и воздействия.
Carne
vale (шествие зверей, дословно «здоровое мясо») — языческий праздник, почти
полный аналог масленицы, изначально освящавший массовый окот скота, взятый
церковью как специфической властью на вооружение — именно для неблаговидных
отправлений власти: шпионажа, отмщения, шантажа, запугивания. Власть,
скрываемая под пёстрым плащом карнавала, тем сладострастней, чем тайней.
Сталинская власть,
удивительно напоминавшая церковную, прежде всего, культом и обрядами,
вводила карнавалы по древней памяти и законам Средневековья, ведь и по сути
своей она — феодально-рабовладельческая, когда и люди и земля — не божьи, а
чьи-то.
В первый раз я пошёл на
демонстрацию лет в 12, в середине 50-х, следовательно, когда отец работал на
радиозаводе «Красный Октябрь» (помните приёмники и радиолы «Огонёк»?) на
Вельяминовской, в тылах Электролампового завода.
У завода мы собрались
раннее раннего, долго шла перекличка по цехам и раздача реквизита:
проверенным товарищам — портреты вождей и транспаранты, остальной публике —
бумажные цветы, очень похожие на кладбищенские, флажки и прочую мелкую
идеологическую сволочь.
Шли долго, каким-то
диковинным зигзагом, с частыми и долгими остановками, превращавшимися в
небольшие концерты самодеятельности с песнями и идеологически выдержанными
либо нейтральными частушками про Тито, американских поджигателей войны,
германских реваншистов и деревенских охальников.
Дольше всего стояли на
Манежной площади, в предбаннике. Район наш, хоть и Сталинский, но самый что
ни на есть окраинный, поэтому мы шли во второй смене и дальше всех от
мавзолея, впритирку к ГУМу, предпоследним шел самый заводской район Москвы —
Калининский: «Серп и Молот», «Прожектор», «Манометр», «Вторчермет»,
Войтовича и прочие индустриальные монстры вокруг шоссе Энтузиастов.
По малости роста я и
Мавзолея не увидел и вождей на нём, что тогда привело к сильному
разочарованию, а теперь я думаю: «Ну, и чёрт с ними».
Ещё раз я ходил на
демонстрацию, будучи студентом, в первой половине 60-х: сбор был в
Кривоколенном, в центре, но шли очень долго и нелепо, потихоньку
прикладывались к пузырькам, попрятанным по карманам. На Манежной, взбадривая
и выравнивая ряды, чекисты чутко принюхивались и раскисших выводили из общих
рядов с последующей телегой на работу. По Красной площади надо было идти
быстро и непременно с речёвками прославления тех, что на трибуне. Наш
Ленинский район — ближайший к мавзолею, но я опять никого не разглядел, так
как был обеспокоен парой четвертинок в боковом кармане, точнее, их
предательским позвякиванием.
Много позже я узнал один
из мрачных символов этих первомайских и великооктябрьских карнавальных
шествий: районные колонны разделялись частоколами чекистов, а в ГУМе стояли
наизготовку другие КГБшники, готовые по команде вырваться на площадь,
расчленить ряды демонстрантов на мелкие квадраты и в считанные мгновения
убить всю эту толпу в несколько тысяч человек. Но, слава богу, ни разу такой
команды не было.
В разгар перестройки на
первомайской демонстрации народ шёл какой-то расхлябанный, не собранный, и
позволял себе политически опасные выкрики в адрес партии и правительства на
трибуне. Горбачёв не выдержал этих оскорблений, натянул шляпу по самое
родимое пятно и ушёл, за ним потянулись партия и правительство,
телевизионная программа скомкалась — и до самого Путина никаких таких
карнавалов больше не было. При Путине всё возобновилось...
Б.Р. В день демонстраций
центральные улицы были запружены, во всяком случае, улица Горького, ныне и
прежде Тверская, до Пушкинской площади была заполнена гуляющими. По мере
отмирания веры в коммунизм всё становилось более формальным. Надо отметить,
что с годами это всё больше представляло интерес именно для приезжих, даже
не издалека, а из ближнего Подмосковья, для них это была возможность
приехать в Москву и здесь как-то потусоваться. Из жалких, грязных и тёмных
деревень и малых городов приехать в столицу и провести там вечер, дождаться
салюта — общественный транспорт в эти дни ходил на час дольше — это имело
большое значение.
По окончании
Университета, с 1955 г., я стал регулярно ходить в туристские походы с
ночёвкой, и у нас, походных туристов, был обычай приезжать в последний вечер
праздников в центр с рюкзаками и в штормовках, и там пройти по улице
Горького от Центрального телеграфа до пл. Революции (Манежной) шеренгой и с
песнями.
В последний раз я был на
красной демонструации совсем недавно (по моим меркам времени), — за семь лет
до краха СССР, в 1984 г. Об этом невозможно вспоминать без стыда! Это было
такое унижение!
После смерти шефа
Ю.Г. Саушкина моё положение на кафедре резко ухудшилось, и я понимал, что
меня скоро выгонят. «Доброжелательные» коллеги настоятельно советовали мне
смириться и заслужить помилование. Поначалу послали в вечерний университет
марксизьма-ленинизьма, но я выдержал только один вечер. Увидел эту комедию,
как серьёзно реагировали на лектора и задавали ему вопросы немногие явные
шизики, если не подставные лица. Естественно, оттуда пришла на меня телега,
я был надлежащим образом отмечен «высшим руководством». Весной мне почти
приказали явиться на первомайскую демонстрацию. А у меня был, как обычно,
запланирован трёхдневный «турпоход», на сей раз под Волоколамском. Но я
никогда до того не отменял подобных мероприятий! Даже когда меня выгоняли из
издательства «Мысль» в 1965 г., я не прерывал подготовки к походу по
Карелии.
И вот, представь себе, я
переночевал в палатке с двумя девушками около платформы Матрёнино, в 113
км от Рижского вокзала, наутро
примчался в Москву, продемонструировал родной кафедре свою лояльность,
переночевал у себя дома, заодно трахнул там некую свою подружку, а следующим
днём опять приехал под Волоколамск и провёл ещё одну ночь в палатке, чтобы
затем вернуться в Москву! Около 400 км на электричках отмахал, и не зайцем!
Мы собирались на
демонстрацию в каком-то переулке в Хамовниках, я помню
сочувственно-злорадные взгляды сослуживцев, но самого шествия хоть убей не
помню, и кто был на трибуне, понятия не имею; я, видимо, шёл с опущенной
головой и по сторонам не смотрел.
Не помогло мне стояние на
коленях перед партийно-профсоюзной общественностью. Через три недели,
точнее, в день моего рождения, 29 мая, мне объявили о предстоящем увольнении
из Университета.
Я, в принципе, хорошо
отношусь к моим бывшим «воспитателям» — А.И. Алексееву и В.Е. Шувалову,
тогда ещё молодым, но уже очень влиятельным, а ныне немолодым и руководящим
этой кафедрой; более того, я Сашу Алексеева даже люблю, но… как бы это
выразиться потактичнее… Они войдут в историю российской географической науки
вместе со мной, но я не хочу, чтобы при этом некоторые нюансы были забыты…
Третий мой «воспитатель», самый тёплый, Семён Ханин, давно уже, кажется, из
России слинял, своевременно сменил родину.
Вот так я расстался с
Университетом и с прогнившим советско-коммунистическим партийным режимом,
который после кратковременной демократической смуты уступил свою роль более
прагматичным и циничным коммерциализованным чекистам.
А.Л. А салют появился во
время войны?
Б.Р. Да, в 1943 г., после
взятия Курска и Белгорода. Потом появились салюты и в календарные
государственные праздники, но я не помню, когда именно это стало принято.
(Зачем мне такие вещи помнить? Это и без меня известно).
А.Л . Я помню, что в моем
детстве кроме салюта небо освещали прожектора. Мой первый салют был в
Ленинграде. Мы смотрели его с виадука над железной дорогой в районе Лесного
проспекта. Сам салют не был виден, только мелькание и замирание прожекторов
во время ухающих залпов. Это было похоже на войну и потому страшно.
Б.Р. Да, были и прожектора, к
ним мы привыкли задолго до войны. А в первые дни войны я видел воздушные
бои, трассирующие пули, вражеские самолёты в лучах прожекторов. А до войны я
помню и дирижабли. Это было, видимо, до известной катастрофы. Мы жили на
Смоленской площади, и из окон маминой комнаты, которые выходили на юг, были
видны летящие дирижабли.
Б.Р. Погиб какой-то
дирижабль, а потом гигантский самолёт, на который возлагались большие
надежды. И наше военное командование отказалось от дирижаблей. Уже после
войны, в 1960-х годах в Географическом обществе заседала комиссия
дирижаблестроения, была группа энтузиастов, которые хотели возродить
дирижабли. Но, видимо, дирижабль слишком уязвим для снарядов и пуль, поэтому
никак не удалось осуществить эту идею. Мне тоже она очень нравилась, и
однажды в те годы я пришел на собрание комиссии дирижаблестроения. Я
оказался единственным, кто пришел, и они сказали, что для меня одного они не
будут проводить заседание.
Теперь я хочу вернуться к
карнавальности. На демонстрациях перед кремлёвскими трибунами двигались
большие платформы, на которых разворачивались различные действия.
Впоследствии, когда я в 1984 г. прочитал на украинском языке роман Павлá
Загребельного «Роксолана», то узнал, что турецкие султаны тоже устраивали
такие демонстрации; перед глазами монарха шли платформы, на которых работали
ремесленники, представлявшие разные цеха и кварталы Стамбула — кузнецы,
гончары и другие. Вот откуда всё это идет. То же самое было при Сталине:
трудящиеся разных профессий показывали, чем они занимаются. Потом это
постепенно отмерло. (А на могиле султанши Роксоланы, якобы урождённой Насти
Лисовской, я побывал в Стамбуле в 1998 г.!). На советских демонстрациях
двигались районными колоннами, во главе которых шли стахановцы и несли свои
плакаты, а диктор об этом объявлял по радио.
А.Л. А как проходили
праздники в школе? Ты помнишь? Школьные вечера, торжественные линейки? Ты
вообще был пионером?
Б.Р. Да, был, помню линейки в
пионерлагерях, но пионерские мероприятия в школах полностью выветрились из
памяти — какая-то непродолжительная задержка в классе после уроков, только и
всего. Помню только день моего приёма в пионеры, причем очень своеобразно.
Это было в Омске поздней осенью 1941 г. Я в школе не пользовался туалетом и
никогда туда не заходил, брезговал. У меня был достаточно крепкий мочевой
пузырь. В день приёма мы пробыли в школе до пяти вечера, но мой мочевой
пузырь это выдержал. Зато, когда я пришёл домой, я решил проверить, сколько
времени я буду писять — в обычном деревенского типа нужнике. (В нашей семье
говорили «писять», а не «писать». Я проверял — нормы русского языка это
допускают, но журнал «Отечественные записки» [2003, №3 (12), с. 441] со мной
не согласился. Моё правописание правильнее, так как позволяет лучше отличать
литературное творчество от мочеиспускания, хотя физиологическая природа у
этих процессов одинакова. Любой графоман подтвердит, что накопившиеся слова,
как и мочу, удержать в себе невозможно). Я досчитал более чем до пятисот.
Потом вообще взял обычай считать, правда, иногда мошенничал и считал слишком
быстро, проглатывая слова, хотя мог бы отсчитывать секунды, и без часов
(которых у меня до 25 лет не было), по своему пульсу, т.е. по частоте
сердечных сокращений, которые в спокойном состоянии близки к 60 ударам в
минуту.
А.Л. А что, в старших классах
ты не ходил на вечера?
Б.Р. Мы обучались раздельно,
и одноклассники ходили на какие-то балы в прикреплённую к нам женскую школу,
а я туда не ходил. Некому было меня позвать и представить, а сам я
стеснялся. Это, конечно, было огромное упущение в моей жизни. Тягостная
атмосфера раздельного обучения меня угнетала и морально искалечила. Не
танцевать с девочками и строить из себя ухажёра я мечтал, а хотел вместе с
ними постоянно жить, учиться и работать. Подумай только, я целых пять лет, с
14 до 19, не прикасался к девочкам! Да всей моей дальнейшей жизни не
хватило, чтобы компенсировать этот ущерб!
А.Л. Я тоже через это прошёл,
но только до четвертого класса, а в пятом нас объединили и мы всем бывшим
четвертым «А» влюбились в одну девочку, Галю Рыбкину, хотя в классе девчонок
было десятка полтора, если не больше.
Б.Р. А я раздельно обучался с
пятого класса по десятый, исключая второе полугодие шестого, когда учился в
так называемой лесной школе, где было совместное обучение. Там было хорошо,
потому что были девочки, и я, конечно, влюблялся.
В лесной школе у нас раз
в две недели была баня, завершавшаяся всесторонним медосмотром. Из душа шли
к врачам абсолютно голыми и после осмотра получали «чистые» (иногда плохо
выстиранные, влажные и вонючие) рубашки и кальсоны. Так вот, у наших врачей
было только два диагноза — «объелся» и «влюбился». Первый диагноз был, если
живот болел (родители перекормили передачей; но не меня — я от них ничего не
брал), а второй — при любом другом недомогании.
Лесные школы были
оздоровительными, туда охотно отправляли всяких детей, так как можно было
полгода пожить за казённый счет. Наша школа находилась как бы за городом, а
сейчас она ближе к центру, чем мой нынешний дом. Школа размещалась в усадьбе
около Тимирязевского лесопарка, остановка трамвая бывшая «Соломенная
сторожка», а ныне «Префектура Северного округа». Теперь там какой-то элитный
пансионат, а также кадетский корпус, весь квартал сохранился, но он
огорожен, и туда просто так не попадёшь.
А.Л. Ещё были
привилегированные железнодорожные школы: у них была форма, а учителя
получали бесплатно дрова и уголь. Наверно, были ещё какие-нибудь привилегии,
информационно нам недоступные. Что ты можешь сказать о детском досуге?
Детская печать, детское радио, театр, книги, кружки?
Б.Р. Прежде всего, конечно,
книги. Была очень хорошая детская литература, огромное количество книг было
приспособлено для детей с пометками «для младшего школьного возраста», «для
среднего… старшего…» и т.д. Была адаптирована вся мировая литература. Первый
раз, в возрасте 10 лет, я читал «Дон Кихота» именно в таком переработанном
виде, а потом уже, в 13–14 лет, академическое издание, и оказалось, что
разница была огромная, но и тот, детский «Дон Кихот» тоже был толстым. Я
очень много прочитал научно-популярной литературы, которая была тоже
приспособлена для детей. И это чтение было моим первым университетом. Я ещё
до школы прочитал книгу Н.А.Куна «Что рассказывали древние греки о своих
богах и героях», она до сих пор переиздаётся, и моя нынешняя, вторая жена
Таня, доктор философских наук, ею пользуется, держит её на своей полке.
В эвакуации (в Омске) у
меня был дружок-одноклассник из Ленинграда Сергей Школяр (1931–2007),
который мне давал читать книги. Он был намного интеллигентнее меня. (На
всякий случай привожу его довоенный ленинградский адрес: Красная ул., 56,
кв. 22). Так я прочитал книгу « Максвелл
Рид. Следы на камне» — палеонтологию, изложенную для детей, и уже тогда,
в возрасте десяти лет, выучил всю геохронологическую колонку: кембрий, силур
и т.д. (ордовик ещё не выделялся). Потом «Люди и горы» и «Рассказы о вещах»
Ильина и Сегал, первая — об экспедициях (вавиловских?) в поисках полезных
растений, а вторая — по истории техники. Из первой книжки я запомнил
названия четырёх экзотических растений, и напевал их: чайота, анона, ульюко,
папайя. Я узнал в подробностях историю томатов, картофеля, маиса, табака,
чая, кофе, какао.
Я всю историю техники,
начиная с конца
XVIII века и до середины ХХ, знал с
точностью до пяти лет, а иногда и до одного года — когда появились
монгольфьер, пароход, паровоз, фотография, телеграф и т.д. Мне в Омске же по
моей просьбе купили брошюру «Кружок юных фенологов и фенометеорологов», из
которой я узнал, как наблюдать погоду и сезонные явления, у меня был
термометр, и я записывал температуру. Я уже тогда знал, правильно писал и
произносил по-латыни всю классификацию облаков:
Cirrus ,
Cirrocumulus ,
Cirrostratus ,
Cumulonimbus
etc .
В Москве, в дошкольном
возрасте, т.е. до эвакуации, у меня имелась и была вся прочитана «Лесная
газета» Виталия Бианки — всесторонний фенологический календарь, правда, не
для Москвы, а для Ленинграда. Там были совершенно конкретные географические
объекты, например, Маркизова Лужа, Охта, но это не мешало мне адекватно
воспринимать ту книжку. (Заодно я и с окрестностями Ленинграда познакомился
заочно, а побывал там только в 1953 г.). Она была составлена по необычному
календарю — зодиакальному, месяцы начинались 21 числа и обозначались знаками
зодиака, которые я, конечно же, выучил.
После войны у нас были
книги по всеобщей истории, по истории искусств, архитектуры, «Популярная
Фистинг огромным дилдо от пожилой бляди Jess Ryan на камеру
Фотографии великолепной Меган Фокс
Немолодая дама отсасывает член в кинотеатре | порно видео