Дочь Монтесумы. Сердце Мира

I
Дон Игнасио

Обстоятельства, при которых были написаны эти строки, достаточно любопытны и заслуживают повествования. Несколько лет тому назад один англичанин, которого мы назовем Джонсом (хотя его звали иначе), был управляющим одного рудника неподалеку от реки Усумасинты, верховья которой отделяют мексиканский штат Чьяпас от Гватемальской республики.

И в настоящее время жизнь на чьяпасском руднике, несмотря на некоторые улучшения, не может соответствовать европейскому идеалу благополучия. Работа здесь крайне тяжелая, и, хотя климат в горах довольно здоровый, в долинах свирепствуют смертельные лихорадки. Охотиться нельзя из-за необычайной густоты лесов, но если даже проникнуть в чащу, то мириады ядовитых насекомых, кишащих там, делают это занятие совершенно невозможным.

Общество, как его принято понимать в европейском смысле, также отсутствует, и даже если кто-либо женится, он не решается привезти сюда свою жену по незаселенным областям, через пропасти и реки без мостов, по лесным тропинкам вместо дорог. От всех этих препятствий содрогнется душа даже смелого путешественника.

Когда мистер Джонс прожил с год на руднике «Ла-Консепсион», чувство одиночества овладело им с необыкновенной силой. Он не мог больше довольствоваться обществом американского конторщика и индейцев-рабочих. В первые месяцы своего приезда он пытался завязать знакомства с владельцами соседних
fincas
, или ферм, но сам первый от этого отказался, так как эти люди представляли собой отбросы низших классов, прожигавшие всю свою жизнь в самой порочной обстановке.

Поставленный в подобное положение, Джонс посвятил все свободное время собиранию древних редкостей и изучению многочисленных раскинутых по соседству развалин городов и храмов древних ацтеков. Чем дольше он занимался этим делом, тем более оно его увлекало. Поэтому, когда он услышал, что по ту сторону гор живет в собственной асьенде индеец по имени дон Игнасио, который больше чем кто-либо во всей Мексике знает историю и святыни прежних жителей, он решил при первой возможности к нему поехать.

Дон Игнасио пользовался прекрасной репутацией, и Джонс уже давно охотно познакомился бы с ним, но его останавливала дальняя дорога. Это препятствие было устранено предложением одного индейца показать ближайший путь по горной тропинке, требовавший всего трех часов езды верхом вместо десяти часов по общей окружной дороге. В одну из суббот Джонс пустился в путь, предварительно известив дона Игнасио о своем визите и получив от него приглашение приехать в асьенду, «где любой англичанин всегда желанный гость».

Приближаясь к асьенде, он с удивлением увидел большое белое каменное здание в полумавританском стиле, с башнями над воротами со всех четырех сторон и большим куполом, возвышавшимся посредине плоской крыши. Проехав по окружавшим это здание прекрасно возделанным хлебным полям, плантациям кофе и какао, Джонс въехал по опущенному подъемному мосту во внутренний двор, посредине которого несколько высоких деревьев раскинули приятную тень над широким колодцем. Его встретил индеец, очевидно, его поджидавший, и, приняв лошадь, сказал, что сеньор Игнасио теперь в домовой часовне на вечерне вместе со всеми жителями, но служба скоро кончится. Джонс сам направился туда и, как только его глаза привыкли к царившему в часовне полумраку, невольно залюбовался ее незаурядной красотой, архитектурой и живописью.

Молящихся было около трехсот человек – исключительно индейцы, работавшие на плантациях; они были так сосредоточенны, что появление незнакомца осталось незамеченным. Больше всего его поразила большая плита из белого мрамора, вделанная в стену над алтарем, на которой большими буквами была высечена по-испански надпись: «Посвящается Игнасио, индейцем, памяти его самого любимого друга, Джеймса Стрикленда, англичанина, и Майи, Царицы Сердца, его жены, которую он впервые увидел на этом месте. Странник, помолись о них».

Пока Джонс размышлял, кто бы могли быть Джеймс Стрикленд и Майя, Царица Сердца, и не нынешний ли хозяин асьенды соорудил эту плиту, священник произнес последние слова и прихожане стали выходить из церкви. Первым вышел старый индеец, в котором Джонс узнал Игнасио. Ему было лет шестьдесят, но он казался старше, – так много следов оставили на его облике испытанные горести и лишения. Он был высокого роста и держался с редким достоинством, его одежда европейского покроя отличалась простотой, и на ней не было ни одного серебряного украшения в виде пуговиц или пряжек, до которых такие охотники все мексиканцы. Поражало его лицо, дышавшее чистотой всей прожитой жизни: черты лица были тонкие, черные глаза мягкие и внушавшие полное доверие. Он остановился на паперти, опираясь на толстую палку, пропуская вперед всех остальных молящихся; ему приветливо кланялись, а некоторые, в особенности дети, с почтительной лаской целовали тонкую руку старого индейца, которого все они называли «отцом». Джонса очень поразило совершенное отсутствие обычного раболепства, которое привило этому племени вековое подчинение белым пришельцам. В эту минуту дон Игнасио обернулся и заметил гостя.

– Тысячу извинений, сеньор, – сказал он по-испански с самой привлекательной улыбкой, снимая сомбреро, под которым обнаружились белые, как и борода, густые волосы. – Вы, наверное, сетуете на меня, но у нас в обычае после недельной работы всем вместе собираться на богослужение… Не толкните, дети, англичанина… К тому же я не думал, что вы приедете до заката!

– Пожалуйста, не извиняйтесь, – ответил Джонс, – я очень заинтересовался вашей часовней. Какое красивое сооружение! Можно ли ее осмотреть, пока еще двери не закрыты?

– Конечно, сеньор. Она хороша, как и весь дом. Строившие все это два века тому назад монахи – здесь находился большой монастырь – были знатоки этого дела. Работа же была тогда подневольная и ничего не стоила. Я, впрочем, многое починил и поправил, так как прежние владельцы об этом не заботились… Вы с трудом поверите, что лет двадцать тому назад это место было притоном разбойников и убийц и что эти самые люди, которых вы сегодня видели, или их отцы были рабами, с правами меньшими, чем у собаки… Не один путник лишился здесь жизни. Я сам едва не нашел здесь смерть. Посмотрите на эти колонны у алтаря… Не правда ли, они хороши? А мой предшественник, дон Педро Морено, которого я лично знал, привязывал к ним своих жертв, чтобы мучить их раскаленным железом!

– А о ком эта надпись на плите? – спросил Джонс.
Лицо дона Игнасио омрачилось, но он все-таки ответил:
– Она, сеньор, о моем самом лучшем друге, который, пренебрегая собственной жизнью, спас мою и который был любим мною большой любовью. Но его также любила одна женщина-индианка, и он больше думал о ней, чем обо мне, что так естественно… Разве не сказано, что человек должен оставить друзей, отца, мать и прилепиться к жене?
– Они были женаты? – спросил заинтересованный Джонс.

– Да, но очень странным образом… Это уже давнее прошлое, и, с вашего позволения, сеньор, я не стану вам его рассказывать. Одно воспоминание об этом наполняет меня скорбью о понесенных утратах и неосуществленных честолюбивых надеждах. Быть может, когда-нибудь, если проживу еще, я соберусь с мужеством и опишу все, что случилось. Несколько лет тому назад я было начал, но мне стало так тяжело, к тому же то, что я писал, могло показаться безумным бредом, поэтому я бросил… Я прожил тревожную жизнь и прошел через многие приключения, но последние годы, сеньор, благодарение Господу, прожил в мире. Теперь близится конец, чему я радуюсь, и заботит меня только судьба этих людей… Однако пойдемте, сеньор, вы, должно быть, голодны, а добрый пастор, обещавший разделить нашу трапезу, должен отправиться в путь еще до рассвета к одному больному. Я велел слугам торопиться с ужином. Ваши вещи положили в отведенную вам комнату, которую мы зовем настоятельской; я сейчас проведу вас туда!

Через небольшую дверь в стене они поднялись по узенькой лестнице и дошли до заделанного решеткой широкого отверстия в стене, через которое настоятели могли, невидимые, наблюдать за всем, что делалось в церкви.
– Отсюда мне пришлось однажды видеть зрелище, которое я никогда не забуду! – заметил дон Игнасио.
Потом он провел гостя через несколько темных проходов и ввел в уютную, по-испански обставленную комнату.
– Ваша спальня рядом, сеньор! – проговорил дон Игнасио, открывая тяжелую дверь.

Глазам Джонса представилась довольно мрачная комната с толстыми решетками на окнах, отстоявших на десять футов от пола. Стены были расписаны фресками и картинами, изображавшими мрачные сцены инквизиции. Разостланные на полу ковры несколько смягчали первое жуткое впечатление.

– Я боюсь, что вам не понравится это помещение, – продолжал дон Игнасио, – но это наша лучшая комната для гостей. Она может вас заинтересовать: ходят слухи, что в ней бывают призраки, – вы, англичане, не верите этому, – но слухи имеют некоторое основание, если знать, что творилось здесь во времена Педро Морено. Он замыслил убить меня и моего друга, хотя ему это и не удалось. Но впоследствии, когда я купил поместье, то нашел несколько скелетов под полом, там, где стоит кровать. Я распорядился предать их христианскому погребению…

Джонс поспешил уверить своего хозяина, что не придает никакого значения подобным россказням, но – в чем он ему никогда не сознался – первую ночь в настоятельской опочивальне провел не совсем спокойно, вероятно, вследствие слишком крепкого выпитого на ночь кофе. Тем не менее в свои последующие посещения асьенды он всегда просил отвести ему эти комнаты.

Ужин приятно поразил Джонса после той грубой и приправленной чесноком пищи, которая составляет основу мексиканской кухни. Закурив чудную сигару домашнего изготовления и простившись с торопившимся священником, Джонс свел разговор на местные древности и с удовольствием заметил, что познания его собеседника очень обширны, что он знает не только историю многих исчезнувших племен, но владеет ключом к чтению иероглифов древних надписей, считавшимся между учеными навсегда утраченным.

– Грустно думать, что ничего живого не сохранилось от всей этой цивилизации, – заметил Джонс. – Если бы хоть сказание о Золотом Городе, Сердце Мира, где-то среди неисследованных мест Центральной Америки, было правдой, я отдал бы десять лет моей жизни, чтобы увидеть этот город. Я бы с наслаждением заглянул вглубь веков и посмотрел на деяния народа, прекратившего свое существование. При всем богатстве воображения нет возможности восстановить исчезнувшее с помощью одних только сохранившихся развалин и преданий… Я удивляюсь вам, дон Игнасио, как вы, никогда, конечно, не видавший древних жителей, можете говорить о них с такой определенностью!

– Действительно, сеньор, это было бы удивительно, если бы я их сам не знал. Вы можете счесть меня за рассказчика сказок, но случилось так, что я видел Золотой Город и его цивилизацию и могу засвидетельствовать, что его диковинки гораздо удивительнее, чем рассказы преданий или испанских романистов!
– Как? Что? – воскликнул Джонс. – Или я выпил лишний стакан вашего превосходного вина? Может, я сплю и вижу сон? Я не ослышался – человек, сидящий передо мной, видел тайный город индейцев?

– Да, я это сказал, но вы можете мне не верить. Я никогда не говорил об этом, чтобы не прослыть лжецом. Вам также ничего не скажу, не желая, чтобы мой вероятный будущий друг был обо мне нелестного мнения. Я сожалею, что сказал лишнее, но прошу вас вспомнить: среди девственных лесов, пустынь и сьерр Центральной Америки, где никогда еще не ступала нога белого человека, достаточно простора для многих древних городов. На расстоянии двухсот миль от того места, где мы теперь сидим, живет племя лакандонцев, некрещеных индейцев, никогда не видевших ни одного бледнолицего, исповедующих веру своих отцов. Нет, сеньор, мы больше не будем говорить об этом, так как у меня нет никаких доказательств, подтверждающих мои слова, кроме разве одного…

– Какого?
– Я покажу вам, если желаете, – сказал дон Игнасио, вставая и выходя из комнаты.
Вернувшись, он протянул Джонсу кожаную коробку, из которой достал чудный изумруд редкой величины в золотой оправе, хорошо отполированный, но не граненый. С одной стороны оправы были выгравированы черты человеческого лица, с какими-то иероглифическими надписями вокруг. На другой стороне были такие же надписи.
– Вы можете это прочитать? – спросил Джонс, внимательно осмотрев камень.

– Да, сеньор. Здесь написано: «Очи и уста, смотрите на меня, молите за меня». А на оборотной стороне: «Сердце Неба, в тебе мой дом».
– Удивительно! – сказал Джонс со вздохом, так как он отдал бы все, что имел, до башмаков включительно, чтобы только получить этот редкий камень. – А теперь вы, может быть, сделаете для меня исключение и расскажете мне историю города?
– Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше любопытство! – произнес дон Игнасио, качая головой.

– Но вы уже так много открыли мне! – настаивал Джонс.

– Хотите еще кофе? – перебил его хозяин. – Нет? В таком случае, выйдем на крышу и полюбуемся видом. По преданию, монахи там даже обедали. Потом они построили наверху одну стену, после того как с трудом отразили очередное нападение индейцев, доведенных до отчаяния их притеснениями… Завтра я вам покажу всю окружающую местность. В Мексике все гоняются за рудниками, но здесь земля богаче всяких рудников: я это знал и продал все изумруды, которые имел, чтобы купить поместье. Оно очень поднялось в цене и поднимется еще, когда поспеют молодые посадки какао… Вот мы и одолели лестницу. Я уже стар и с трудом поднимаюсь… Не правда ли, здесь чудный воздух? Велик и прекрасен Божий мир, хотя в нем много греха и зла… Мне жаль оставлять его красоту, но я надеюсь, что там, выше, у Господа, есть еще лучшие места!

После этого много ночей провел Джонс под радушным кровом индейца и с каждым посещением все сильнее привязывался к хозяину, главная забота которого заключалась в том, чтобы делать как можно больше добра другим. Они часто совершали совместные поездки, осматривая ближайшие развалины, и во время одной из них Джонс пригласил дона Игнасио к себе. Показывая ему рудники и шахты, Джонс жаловался, как трудно найти рабочие руки. Благодаря дону Игнасио это затруднение немедленно исчезло, к немалой выгоде той компании, на службе у которой находился Джонс. Дон Игнасио послал за ближайшим касиком и о чем-то с ним переговорил; через неделю у Джонса уже не было больше нужды в усердных рудокопах-индейцах, хотя раньше они избегали его.

Годы брали свое над здоровьем дона Игнасио; он уже не мог покидать своего дома и однажды, после двухлетнего знакомства с англичанином, неожиданно послал за ним, сообщая, что умирает и будет рад видеть своего друга перед смертью. Нечего и говорить, что Джонс немедленно отправился в путь через горы; он застал старика очень слабым, но в полном сознании.

– Я собираюсь в последний путь, друг, – сказал он вошедшему гостю, – и доволен, так как достаточно уже настрадался от боли в спине – последствия одного давнего ушиба. К тому же пора старику дать дорогу более молодым и деятельным…
Джонс собирался сказать, что он, наверное, проживет еще долго, но индеец с улыбкой его перебил:

– Не надо тратить времени, друг! Лучше слушайте: с самой первой нашей встречи я видел ваше желание узнать историю про мое путешествие в Сердце Мира и моего друга Джеймса Стрикленда, которого я скоро снова увижу. Я видел, как мое молчание огорчает вас, но боялся, что после этого рассказа вы перестанете интересоваться мной. Каюсь в этом… Затем я опасался слишком живо еще раз пережить тяжелые ощущения; вы, англичане, не понимаете этих чувств… Но больше всего я хотел, чтобы рассказ был точен до мелочей, а этого трудно добиться на словах, поэтому я описал все, что помнил и видел, и закончил эту работу всего несколько дней тому назад, когда у меня еще не отнялась рука… Прошу открыть ящик в столе – там лежат исписанные листы… Благодарю… Вот здесь описано, как мне и моему английскому другу удалось посетить Золотой Город, и многое другое. Я писал по-испански и прошу не смеяться над ошибками. Теперь положите листы на место: один вид их причиняет мне волнение. Да, у меня есть еще и более важное дело. Когда вы собираетесь вернуться в Англию?

– Вернуться в Англию?! Зачем? Там нет рудников, чтобы управлять… Я слишком беден для этого!
– А если разбогатеете?
– Все-таки нет, я уже слишком давно уехал оттуда!
– Я очень рад это слышать, потому что я сделал вас своим наследником. Я уверен, что моим индейцам с вами будет хорошо жить, а позаботиться об этом мой первый долг. Если же вам придется уехать, то обещайте передать асьенду в хорошие руки.
– Я не знаю, как благодарить…

– И не надо. Теперь идите и оставьте меня одного. Но зайдите завтра, после того как уйдет священник.
Войдя к дону Игнасио небогатым работником, Джонс вышел от него богатым собственником поместья с ежегодным доходом в несколько тысяч, как это могут удостоверить многие в Санта-Крусе. Три дня спустя дон Игнасио мирно скончался и был погребен в часовне асьенды.
Таким образом, в руках у Джонса оказалась история Золотого Города, Сердца Мира, и путешествия дона Игнасио и его друга Джеймса Стрикленда.

Вот перевод этой рукописи.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь