Диск

Хорхе Луис Борхес (1975)

Я лесоруб. Как меня зовут — неважно. Хижина, в которой я родился, и в которой, наверное, умру, стоит на краю леса. Лес, говорят, тянется до самого моря, омывающего всю землю, и что в лесу этом полно таких же деревянных хижин, как моя. Не знаю. Не видал. Другой стороны леса я тоже не видал. Мой старший брат, когда мы были еще мальчишками, заставил меня поклясться, что мы с ним на пару повалим весь лес до последнего дерева. Мой брат умер и теперь я ищу и буду искать совсем другое. В западной части леса течет речушка, в которой я ловлю рыбу голыми руками. В лесу водятся волки, но мне они совсем не страшны, а топор мой еще ни разу меня не подвел. Годов своих я не считаю. Знаю, что их много. Глаза мои уже не видят. В деревне, где я уже не появляюсь, потому что могу потеряться по дороге, меня держат за скрягу, хотя, казалось бы, что там может скопить простой лесоруб?

Дверь хижины я подпираю булыжником, чтобы внутрь не налетело снега. Однажды вечером я услышал неподалеку чьи—то тяжелые шаги, а потом удар в дверь. Я открыл, и в хижину зашел незнакомец. Он был высоким, старым, в изодранном плаще. Через все лицо тянулся шрам. Годы, казалось, только придавали ему сил, но я заметил, что он опирается на клюку. Мы обменялись парой слов, которых сейчас мне уже не вспомнить. Под конец он сказал:

— Своего дома у меня нет, так что сплю я где придется. Я прошел через всю Саксонию. 

Слова эти вполне подтверждали его возраст. Мой отец всегда говорил о стране саксов; сейчас люди называют эту страну Англией. 

У меня были хлеб и рыба. Во время ужина мы не разговаривали. Пошел дождь. Я соорудил ему лежанку из пары шкур на земляном полу, там, где умер мой брат. Когда наступила ночь, мы заснули. Когда забрезжил дневной свет, мы вышли из дома. Дождь уже закончился, а земля была покрыта новым снегом. Он выронил клюку и приказал мне ее поднять.

— Чего это ты здесь командуешь? — спросил я его. 

— Потому что я — король, — ответил он мне.

Я подумал, что он сумасшедший. Поднял клюку и отдал ему. Старик заговорил другим голосом.

— Я — король Сикхенов. Не раз в тяжких схватках вел я их к победе, но в роковой час потерял я свое королевство. Зовут меня Исэрн и я из рода Одина.

— Я Одину не поклоняюсь — ответил я. — Я поклоняюсь Христу.

Он будто бы меня не услышал:

— Я держусь вдали от дорог, но я все еще король. Это потому, что у меня есть диск. Хочешь взглянуть?

Когда он раскрыл костлявую ладонь, на ней ничего не было. Пусто. И только тогда я заметил, что до этого он всегда держал ее закрытой. Вперив в меня свой взгляд, он сказал:

— Можешь потрогать.

Недоверчиво дотронувшись кончиками пальцев до его ладони, я почувствовал что—то холодное. Что—то блеснуло. Ладонь тут же закрылась. Я промолчал. Старик продолжил, неторопливо, будто объясняя ребенку:

— Это диск Одина. У него одна только сторона. На земле нет ничего с одной только стороной. Пока диск у меня в руке, я — король.

— Он золотой? – спросил я его.

— Не знаю. Это диск Одина и у него только одна сторона.

Тут я страшно захотел обладать диском. Если бы он был моим, я бы продал его за слиток золота и жил бы, как король. Тогда я сказал ненавистному мне по сей день старику:

— У меня в хижине запрятан сундук, полный золотых монет, блестящих, как топор. Если отдашь мне диск Одина, получишь сундук.

Бродяга заупрямился:

— Не хочу.

— Ну, тогда — говорю — в добрый путь.

Он повернулся ко мне спиной. Одного удара топором по шее было более чем достаточно, чтобы он зашатался и упал. Когда он падал, то раскрыл ладонь и в воздухе что—то блеснуло. В том месте я сделал топором отметину, оттащил труп к разлившейся речушке и бросил его в воду. Вернувшись домой, я начал искать диск, да так его и не нашел. Много уже лет я его ищу.