Die Wunde

В декабре 22-го года я поселился у своего близкого приятеля, художника Н. Ему в наследство досталась просторная двухкомнатная квартира на углу Литейного и Пестеля, вторая комната которой обычно пустовала. Н. не особо любил шумные компании, а если водил к себе женщин, то запирался с ними у себя. Работа, домашний досуг, сон – он всё предпочитал делать в своей просторной комнате-мастерской. Он согласился временно впустить меня к себе по старому знакомству, единственными условиями выставив платежи за коммунальные услуги, и то, скорее, для приличия, и тишину.
С этим со всем я справлялся прекрасно, не смотря на своё безденежное положение, тем более что Н. позволял брать еду у него. Успешно выкладывая и продавая свои работы в инстаграме*, он мог позволить себе практически безбедное существование, а моя компания ему нравилась, так что он воспринимал это как одну большую дружескую помощь, не особо его обременяющую. Всё это очень помогало мне откладывать хоть какие-то суммы с моих мизерных получек на редких шабашках, оставляя достаточно времени на то, чтобы писать свои стишки и прозу, пускай тогда большая часть из этого и шла в мусорное ведро.

Закроем глаза на тот факт, что я прожил у него до августа 23-го года, да и во время переезда он мне сильно помог. Всё же, во время нашего совместного проживания Н. настолько укрепил мнение обо мне после одной абсолютно нелепой, но всё ещё часто напоминающей о себе ситуации, что ему вряд ли было бы жалко для меня чего-либо и сейчас.

  Н. выкладывал по картине два раза в месяц, давал им повисеть, собрать определённое внимание вокруг себя и после продавал за немалую сумму. Но после второй мартовской картины что-то сместилось и пошло не так. Н. всё чаще сидел на кухне, упёршись в книгу, курил на балконе, а сроки публикации первой апрельской картины уже приближались.

  В очередной раз увидев его на кухне, уже полупьяного, я решил поинтересоваться причинами такого состояния.

–Не идёт.

–Что не идёт?

–Я выгорел. Картина перестала вырисовываться. Я её переделывал несколько раз уже — не выходит.

  Н. очень любил артистичность и драматизм, и каждую свою фразу украшал интонациями умирающего, при этом театрально подчеркивая речь жестикуляциями, как какой-то сурдопереводчик.

–Ну не могу я закончить эту чёртову картину! – широко вскинув руки, поникшим, но идеально выдержанным тоном, сказал он.

–А что именно не получается?

–Сам концепт – великолепный. Я действительно восхищён собой, – тут он сделал паузу, манерно прокрутил пальцами в воздухе, расчерчивая ими трассу, непременно заканчивающуюся на подбородке его чуть опущенного лица. – Но я не могу, я уже трижды выписывал готовый вариант – всё какая-то шляпа! Ей чего-то не хватает. И я не могу понять – ну никак не могу! – чего именно. Вот и сокрушаюсь от своего же непонимания.

Н. прикрыл лицо руками, словно он начал плакать, но в ту же секунду, будто смахивая слёзы, переместил руки за голову, вальяжно развалившись на своём дорогущем кухонном стуле.

Я с пониманием присел напротив него на такой же стул и начал думать.

–Покажи последний вариант мне. Может, взгляд со стороны тебе поможет?

–Ну нет, С., ты же знаешь, что я против такого. Творческая мысль должна идти из глубины чувств самого автора, и если оно не складывается – это проблемы исключительно творца! Я не господь бог, я хочу создавать идеальные произведения, но чтобы они были моими, – убрав одну руку из-за головы, он наклонился ко мне, указывая на себя, как бы подтверждая, чьи это должны быть картины.

Я не стал спорить, диалог перешёл в обсуждение бытовых вопросов, и, посидев ещё с час, мы решили напиться.

  Через два дня Н. сам подошёл ко мне. По нему было видно, что он провёл бессонную ночь в попытках закончить картину: на общую усталость накладывался парфюмом, слушанье которого помогало ему писать(в тот раз ноты отдавали лавандой и мёдом, но я не уверен, мои познания в парфюме были куда слабее, чем его, и в наших разговорах о запахах Н. часто приходилось меня поправлять даже в банальных моментах), на нём был его испачканный в красках пиджак и фетровая шляпа с монограммой Louis Vuitton, подаренная ему одним из коллег по цеху после успешно проведённой выставки.

–Слушай... я тут подумал, – издалека, постепенно смягчая напряжение и увеличивая траур, начал он, спиной опёршись на дверной косяк. – Давай, всё же, посмотришь картину. Я уже по всем срокам пролетел, а всё равно не то.

  Я с радостью согласился, мне было приятно осознать, что такой талант, как Н. признал мой вкус и ощущение живописи.

  На картине, исполненной в тёплых тусклых тонах, было изображено поле с яркими геометрическими фигурами, напоминавшими людей, выполняющих свою повседневную работу.

  Я принялся изучать каждую деталь. Встал в позу, исполненную пафоса, нанёс на себя немного парфюма, подражая Н., чтобы стимулировать творческую мысль. Нейроны последовательно активировались, я вспомнил, как испытал эрекцию, когда впервые увидел «Рождение Венеры», дал этому воспоминанию немного выдержки, прокручивал в голове все разговоры об искусстве, в которых я участвовал, перебирал имена художников. Я пытался найти закономерности в работах Кандинского, Рембрандта и Айвазовского. И тут меня осенило.

–Добавь здесь тень. Такую, по контуру, – я указал на картину, слегка забыв о напыщенности.

  Н. около минуты думал над моими словами, внимательно вглядываясь в указанное мной место. На его лбу образовались извилины, я чувствовал, как новый мыслительный процесс наполняет комнату.

–Да ты хренов гений! – радостно закричал он.

  Я лишь нелепо смотрел, как он исполняет мою правку. Теперь картина действительно выглядела законченной. Она слепила великолепием. Где-то полчаса мы с Н. рассматривали итоговый вариант, и на радостях он сказал:

–За коммуналку в этом месяце плачу я. Ты действительно гений!

 Картине оставалось только настояться. Я оглянулся. Вдоль стен лежало куча полотен с подобным пейзажем, какие-то были идентичны томившейся в ожидании моего совета, какие-то немного отличались деталями, фигурами, цветами, и я в очередной раз поразился трудоголизму Н., ощущая прилив гордости не только за то, что такой талант общается со мной, ничем не примечательным человеком, но ещё и за его нескромную оценку моего наблюдения.

  Пару дней спустя Н. выложил итоговый вариант в инстаграме, и неожиданно картина произвела фурор. Базовая цена, которую он выставлял на все свои картины в соответствие с его собственными мироощущениями, выросла в 3 раза, по вопросам приобретения писали из разных стран, даже с учетом трудностей, которые могли возникнуть при перевозке.

  Когда цена выросла семикратно, Н. продал её, что вывело его на абсолютно новый финансовый уровень. Он был безмерно благодарен мне, в подарок купил кожаные ботинки-таби Маржелы, о которых я грезил с того дня, как только их увидел, позволял вовсе не платить за проживание у него, от чего я отказывался, иначе бы совсем обленился. Он часто стал представлять меня своему окружению: художникам, дизайнерам, поэтам, музыкантам. Благодаря ему я смог полноправно влиться в их общество, хоть детали производства картины мы решили оставить в секрете, плодя этой тайной и моим резким появлением в их компании много слухов о нашей гомосексуальности, тихо смеясь над теми, кто распространяет их дальше в свет. За меня платили в ресторанах, предоставляли дорогой алкоголь бесплатно, возили на бизнес-классе, я был окружен самыми дорого-одетыми франтами, самыми миловидными, при этом с чувством вкуса, девушками, и это только потому что я был близким другом богатого художника, пользующегося уважением. Я почти что начал привыкать к такой жизни, но я бы не был собой, если бы всё могло продолжаться так и дальше.

  На радостях богемного существования я не сразу заметил, как во мне поселилось одно до этого незнакомое чувство.

  Все блага, принесенные этой картиной – «Община на полевых работах» – потихоньку начинали биться в меня, как в стекло. Я смотрел на Н. и мне становилось невыносимо. Меня начала пожирать внутренняя боль, растекающаяся по самому нутру маленькими трещинами. Они немного раздвигаются при каждом вздохе, ощущаясь при этом наполненными чем-то бесформенным. У этого мало отличий от физической боли, это та же самая phantom pain, только весь твой организм понимает, что конечности-то на месте. Очень метафизическое ощущение, напоминающее, разве что, разбитое сердце. Сверху на него ложилось чувство вины. Казалось, никто ничего не замечает, все радуются жизни и положению Н., количество его подписчиков увеличилось многократно, новые продажи, предложения выставок, коллабораций. Но я, смотря на появлявшиеся репродукции этой картины, не мог отделаться от чувства того, что я убил художника. Только тогда я смог осознать то, что оставил на картине. След, похожий на одно огромное ранение. Колото-резанное, нанесённое с особой жестокостью.

  Я испортил картину своей идеей, отравил замысел своего друга, выручившего меня в трудный жизненный момент. Пусть она нравилась всем, но я, посоветовав, как можно было бы ее улучшить, убил ее идею, убил саму суть искусства.

  Эти мысли начали пожирать всё моё нутро. Маленькие русла ран разливались большими паводками, поглощая меня всё больше и больше. В один пасмурный летний вечер эти чувства одолевали меня сильнее обычного, они выражались в порывах схватить нож и нанести себе увечья. Я старался сдерживаться, но слёзы грешника подступали к моим глазам, затуманивая разум. Н. был у себя, работал над другой картиной, а я понимал, что больше не могу оставаться в этом доме. Доковыляв до ванной, я умылся, посмотрел в зеркало, обрамлённое бронзовыми стеблями роз, и увидел там не себя, а кого-то другого: деформированного злобного убийцу. Подставив голову под поток воды, я старался смыть с себя тяжесть вины, но она не уходила, а только разбухала и тошнотворно гнила. Перекрыв воду, не вытираясь, пошёл копаться в аптечке.

  «Больше я себе не поврежу. Нет», – такие мысли слонялись в моей голове поверх того урагана чувств. Старые телесные шрамы оживали, боль становилась физической. В аптечке я нашёл несколько коричневых таблеток неизвестного назначения, которые достались мне от уже тогда вернувшегося с СВО знакомого. Так или иначе, в сон две таблетки спокойно валили даже его.

  Приняв «снотворное», я всё же уснул.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

*здесь и далее – запрещённая на территории Российской Федерации экстремистская организация