Диаспора ИГИЛ

В июле прошлого года Международный центр по изучению экстремизма при Королевском колледже Лондона опубликовал доклад Джоаны Кук и Джины Вэйл "От ДАИШ к Диаспоре: по следам женщин и детей Исламского Государства". Это первое исследование с таким объемом данных по женщинам и детям в ИГ: лондонские ученые проделали серьезный объем работы с привлечением данных из 80 стран, разделенных на 9 регионов, и анализом практически всех публичных источников по теме. Объем статистики в докладе можно назвать беспрецедентным: подробная разбивка по странам, откуда в ИГ прибыли все иностранные рекруты, численность вернувшихся после падения халифата, информация по странам, откуда прибыло больше всего женщин. Полный текст - здесь, наиболее актуальная для Северного Кавказа статистика и выводы из нее приведены ниже. Об абсолютно точных данных в силу специфики предмета, конечно, говорить не приходится, но общая репрезентативность исследования сомнения не вызывает.

Итак, всего в Ирак и Сирию в период расцвета ИГ из иностранных государств прибыло 41490 человек, из которых  4761 (13%) женщины, 4640 (12%) - дети, остальные мужчины. Родившихся в самом ИГ непосредственно во время международной военной операции против террористов детей иностранцев - минимум 730 человек, но реальная цифра, конечно, в разы больше. Первая пятерка поставщиков кадров для ИГ - Россия (4-5 тысяч человек), Тунис (до 4 тысяч), Саудовская Аравия (3244 человека), Иордания (3000-3950 человек) и Турция (до 3 тысяч). Под Россией здесь прежде всего имеются в виду Дагестан, Чечня и Ингушетия (Дагестан и Чечня указаны в исследования, Ингушетия нет, что в известной степени связано с тем, что ингушей и кавказцев в общем в ИГ часто обозначали "шишани", т.е. чеченцы), на которые и приходится практически весь контингент российских джихадистов. В западной аналитике является общим местом наличие у России тактики по намеренному выдавливанию наиболее радикальных элементов из Восточного Кавказа в Сирию и Ирак, что в немалой степени было связано и с необходимостью обеспечить безопасность Олимпийских игр в Сочи. Подобная игра со стороны российских спецслужб наверняка велась и логически была вполне оправдана: отъезду исламских радикалов в ИГ не особо препятствовали, потому что гораздо разумнее воевать с ними на территории чужой, а не своей страны. Об этом, в частности, в статье двухнедельной давности о репатриации российских джихадистов пишет и Карл Лампе из американского Института исследования внешней политики.

Что касается женщин в ИГ, то и здесь регионы Восточного Кавказа оказались впереди всех остальных. Первая пятерка стран, из которых в Ирак и Сирию приехали "игиловских невест", выглядит следующим образом: Россия (около 1000 женщин), Тунис (700), Франция (382), Китай (350) и Марокко (293). Функционал женщин в ИГ не ограничивался удовлетворением потребностей супругов (в связи с высокой смертностью джихадистов многие женщины переходили от одного мужа к другому по несколько раз) и воспитанием детей. Помимо этого, они активно занимались рекрутированием других женщин, пропагандой в соцсетях и сбором средств на нужды халифата. Кук и Уэйл указывают на то, что женщины ИГ представляют опасность с одной стороны как потенциальные террористки, с другой - как пропагандистки радикального ислама. В том числе и поэтому среди рекомендаций по итогам исследования указана необходимость разделять женщин и детей при оценке перспектив репатриации. В этом контексте не вызывает сомнений ложность декларировавшегося чеченскими властями тезиса о "насильно увезенных мужьями в ИГИЛ девушками" : они уехали в первую очередь из-за своих убеждений, и пока поток не был перекрыт, под видом "жертв" в Россию возвращались убежденные сторонницы ИГИЛ.

Статистики по каждой республике в публичном доступе нет. В случае с Дагестаном и Чечней речь о тысячах джихадистов, ингушей выделить отдельно сложнее. Судя по различным исследованиям, их в ИГ уехало меньше, чем дагестанцев или чеченцев, но гораздо больше озвученной как-то цифры в сто человек. Только объявлений из Ингушетии о поиске родных и близких в открытых источниках значительно больше. Вот, например, разыскивают трех ингушек:

Семья, муж с женой и трое малолетних детей:

Ищут ингушку Марет, у которой пятеро детей от двух разных мужчин:

Молодой парень из Ингушетии:

Эта женщина приехала в ИГ аж из Якутии, присоединившись к сестрам с мужьями:

Всего из иностранцев ИГ в страны своего происхождения вернулись 7366 человек, из них 380 - в Россию. Станут ли они диаспорой прекратившего существование халифата, покажет время. Так или иначе, военный конфликт в Сирии разрушил миф о побежденном на Кавказе терроризме: в обозримом будущем внутренняя террористическая угроза будет оставаться серьезным вызовом для развития и мира в регионе. Радикализация здесь происходит как в силу социально-экономических, так и культурных причин (нет никаких экономических причин для того, чтобы уехать к террористам из Якутии), а исходящая от салафитов угроза намного серьезнее и структурно сложнее, нежели от местных "националистов", которые чаще всего смешны, а не опасны.

Ингушский кейс здесь имеет одну важную региональную особенность: ингушский терроризм помимо традиционных свойств обладает еще и выраженной этнической направленностью против Осетии, занимающей важнейшее место в ингушской политической мифологии и текущей политической повестке. Для находящихся в состоянии конфликта сторон уличать друг друга в "озабоченности противником" и воспринимать все сквозь призму враждебности - обычное дело, первой жертвой всяких войн на массовом уровне является здравый смысл. Но когда при обыске у ингушского "старейшины" находят запрещенную из-за откровенного нацизма книгу про "осетинскую чуму на родине ингушей", а у ингушского "правозащитника" - две книги про Осетию, то это говорит о многом.