Девять вопросов об Африке

1. Прошёл год после череды госпереворотов в странах Западной и Центральной Африки, как Вы сегодня можете оценить результаты этих событий? Как они повлияли на международные отношения в этом регионе?

Действительно, с момента получившей широкую огласку в мировых СМИ череды госпереворотов уже прошло больше года.

Основной итог — это то, что новые военные режимы в странах Сахеля в конечном счёте смогли доказать свою устойчивость и даже опору на широкую поддержку населения.

Причём это было сделано с кардинальным пересмотром основ внешней политики этих стран и, что даже более важно, видения национального развития и подходов к достижению поставленных целей. От ряда проектов с инвесторами эти страны отказались: где-то нашли новых партнёров, а где-то решили изменить законодательство, чтобы оно в большей мере отражало новые установки.

Более того, страны Сахеля смогли за достаточно короткое время выработать модель коллективного взаимодействия, основанную на новых подходах.

Они отличаются от тех неофункциональных основ, которые были идейно сформированы в странах Запада и отточены на примере европейской интеграции, но на которых при этом выстроено и большинство африканских интеграций, в том числе ЭКОВАС, с которым эти страны разорвали отношения.

Поэтому сейчас мы видим, как здесь постепенно складывается новая субрегиональная модель международных отношений.

Пока что эта модель исключена из общего контекста межафриканского взаимодействия, поскольку эти страны пока ещё не смогли окончательно вписаться в парадигму полноценного взаимодействия с Африканским союзом, но зато, несмотря на негативный медийный фон вокруг себя, им удалось наладить достаточно конструктивные отношения с сопредельными странами, которые остаются членами ЭКОВАС.

Страны, вошедшие в Альянс государств Сахеля и даже сформировавшие собственную конфедерацию, сохранили при этом здравый прагматизм.

Они остались в Западноафриканском экономическом и валютном союзе (ЗАЭВС), ведь резкий разрыв с единой валютой – франком КФА – при всех его недостатках сейчас вряд ли был бы возможен без тягчайших последствий для экономики и народов этих стран.

Ещё раз подчеркну важность прагматизма. Все эти страны лишены выхода к морю. Их торговля и связность с «большим миром», будь то страны Запада или новые партнёры в лице России и Китая, зависит от того, как выстроены отношения с соседями. Без доступа к портовой инфраструктуре Того, например, эти страны могли фактически оказаться в ловушке для собственного развития.

Поэтому сейчас мы находимся в важной рубежной точке. Мы видим, что был сделан шаг в сторону упрочения основ сотрудничества между Мали, Нигером и Буркина-Фасо. Три страны вошли в конфедерацию, пусть и довольно гибкую. Важно следить за тем, как этот проект будет развиваться. Смогут ли три страны не просто предложить, но и доказать эффективность этой новой модели сотрудничества, продемонстрировать её конкурентоспособность и устойчивость? Без этого не получится вернуться к конструктивному диалогу с Африканским союзом, с другими странами Западной Африки, особенно крупнейшими государствами субрегиона (в первую очередь, с Нигерией).

В конечном счёте нормализация процессов и решение вызовов безопасности – это ключевая задача, которая объединяет все эти страны.

И ещё за скобками, конечно, остаётся переворот в Габоне. Здесь важно учитывать, что это совершенно иное развитие событий, хотя оно также ложится в череду. Здесь же это был переворот, который фактически стал внутриэлитным, то есть он не стал контрмоделью того вектора развития, который существовал в стране до этого. Наоборот власти новые Габона стараются укрепить сотрудничество с Францией и США, при этом они не спешат развивать связи с другими странами, в которых произошли перевороты, не столь активно поддерживают диалог с Россией.

Не стоит априори равнять все государственные перевороты в Африке и видеть в каждом из них какой-то радикальный поворот во внешней политике, переориентацию, разрыв с Западом и, значит, некую готовность в большей степени сотрудничать с Россией.

2. Как эти события повлияли на отношения с Россией? Укрепила ли Россия свои позиции или наоборот потеряла? В каких сферах сотрудничество набрало темпы, а в каких наоборот?

На мой взгляд, переориентация стран Сахеля в сторону значительного расширения сотрудничества с Россией для Москвы стало определённым вызовом, поскольку до этого во внешней политике России на африканском направлении страны Сахеля не были приоритетными. В Нигере и Буркина-Фасо, как вы помните, не действовали дипломатические представительства. С ними не было подписано существенной договорной базы, то есть сотрудничество во многом оставалось на зачаточном уровне. В то же время после того, как в этих странах произошли перевороты, в них оформился существенный запрос на укрепление суверенитета и самодостаточности, достижение целей развития и решение вопросов безопасности. Эти страны увидели в России понимающего и прагматичного партнёра, но для России это означало выделение ресурсов. Для Москвы вовлечение в Сахеле было фактически в качестве нового игрока, а значит, несло в себе в том числе и репутационные риски, если что-то бы пошло не так.

Поэтому с российской стороны мы увидели модель достаточно аккуратного вовлечения. С одной стороны, мы поддерживали эти страны в публичном поле. Мы видели, что предоставляется определённая военно-техническая помощь. Мы видели, что делегации Нигера, Мали и Буркина-Фасо прибывали в Москву для того, чтобы вести переговоры по экономическим вопросам. Были визиты в эти страны и российских представителей. С открытием посольств появилась также и дипломатическая основа. Отдельные направления сотрудничества получили своё развитие с особым акцентом на то, что могло бы повлиять на национальные цели развития этих стран, в том числе на продовольственную безопасность, на обеспечение энергетической достаточности, поскольку мы помним, например, что после переворота в Нигере были большие проблемы с электричеством, потому что страну на какое-то время просто отключили от общей западноафриканской сети, питавшейся из Нигерии. И это, конечно, те уязвимости, которые новые правительства хотели бы устранить.

Хорошо, что сотрудничество набирает темпы. И хорошо, что оно набирает эти темпы постепенно. За одной сферой открывается новая сфера, первые успехи дают пример практического взаимодействия.

Опираясь на уже полученный опыт работы с партнёрами, появляется не только предсказуемость, но и понимание друг друга. Очень часто нам в работе с Африкой этого не хватало.

Самое главное, как я уже сказал, — то, что Россия смогла избежать репутационных рисков.

Это важно, потому что России также необходимо выстраивать отношения с теми странами, где переворотов не было.

То есть здесь важно поддержать баланс, тем более с учётом того, что страны Африки по-разному смотрят на ситуацию в Сахеле, и среди российских партнёров на африканском направлении есть и другие страны Западной Африки, которые остаются членами ЭКОВАС и при этом проводят достаточно взвешенную политику, в том числе по важным для России вопросам.

Соблюдение этого баланса имеет ключевое значение для достижения российских целей на африканском направлении. Важно смотреть на ситуацию шире: очевидным лидером в Западной Африке, несмотря на внутренние трудности, остаётся Нигерия. И хотя наши отношения с этой страной могут быть не такими однозначными, как с другими странами Африки, этот партнёр для нас имеет важное значение. Хорошо, что недавно открылось российское торговое представительство в Нигерии. Один из итогов этой только начавшейся работы: Россия начнёт напрямую импортировать какао-бобы, и это в конечном счёте отразится не только на прочности наших связей, но и на потребителе в России. Нигерия, как и страны Сахеля, говорила о том, что заинтересована в военно-техническом и гуманитарном сотрудничестве с Россией. Возможно, в этом году с визитом в Москву прибудет президент Нигерии. Ещё один пример — сотрудничество с Сенегалом. В Дакаре открыт центр изучения русского языка, и сенегальские власти также заключили с Россией соглашение о военно-техническом сотрудничестве. Есть очевидный интерес и к другим сферам. А в 2021 г. Сенегал вообще оказался ключевым торговым партнёром России в Африке южнее Сахары, обогнав не только Нигерию, но и ЮАР. Всё это важно учитывать.

3. Последнее время Россия активизировала свою дипломатическую деятельность на Африканском направлении. В прошлом году прошёл второй саммит Россия- Африка, какие результаты уже достигнуты? Если есть те результаты, которые не достигнуты, то какие сложности на этом пути есть?

Надеюсь, что я уже показал, что маленькими шагами, отдельными проектами и инициативами Россия возвращается в Африку. Заметьте: про это теперь постоянно говорят как у нас, так и на Западе.

Ещё лучше, что про Россию говорят и в самой Африке.

Теперь уже наша политика в Африке выглядит гораздо менее хаотичной и «с наскока», чем это казалось в 2019 г., когда провели первый саммит.

По итогам саммита 2023 г. оформлена дорожная карта, предлагающая конкретное видение того, чего хотим совместно достичь к 2026 г. В обновленной российской Концепции внешней политики Африка впервые оказалась не на последнем месте, но главное, что там нашли отражение конкретные и вполне реалистичные приоритеты.

Именно они и реализуются. Мы помним историю с поставкой российского зерна и удобрений в некоторые африканские страны.

Российские компании за это время смогли понять африканских партнёров и увидеть, что в Африке для них могут быть свои ниши.

Мы видели отдельные поставки российской техники: например, санитарные вертолёты в Зимбабве. Каждый такой успех вносит свою лепту.

Торговля с Африкой в 2023 г. вышла на рекордные для России 24,6 млрд долл. Ещё недавно это было всего 18 млрд долл. Но здесь не должно быть головокружения от успехов: эта цифра ещё далеко нестабильна, наша торговля постоянно то растёт, то проседает.

У Китая, например, торговля только с одной Южной Африкой в два раза больше нашей общей цифры. При этом в российско-африканской торговле сохраняется большой диспаритет: наш экспорт превышает импорт из Африки в 7 раз. Есть проблема и с географической концентрацией: львиная доля всей торговли приходится на небольшой круг стран Северной Африки. Африка южнее Сахары, где стран больше всего, к сожалению, очень часто остаётся лишь статистической погрешностью в торговых отчётах. Это понятно: там риски, а у российского бизнеса не хватает экспертной оценки этих рынков и понимания, как превратить свой интерес в конкретный проект. Но и здесь ситуация постепенно меняется: компании не просто «идут» в Африку, а проводят перед этим серьёзную экспертную оценку, изучают страны.

Важно, что за прошедший год Россия добилась существенного прогресса в передаче своих компетенций в африканские страны. В два раза выросли квоты на обучение студентов из африканских стран в российских вузах. Теперь это около 5 тыс. человек. Кажется, что много, но всё равно сильно отстаёт от других стран, которым сотрудничество с Африкой тоже интересно. Есть и более точечные, но не менее важные вещи. Например, в конце прошлого года в Москве прошла школа цифровизации государственного управления с широким участием чиновников из Африки.

Развиваются, кстати, и парламентские связи, а это новый уровень диалога. Создана общая площадка для такого диалога – Межпарламентский форум, но развиваются и двусторонние контакты. Были визиты в Россию спикеров парламента ЮАР, Конго, ЦАР, Мали. Подписали соглашение между верхними палатами парламентов России и Эфиопии. На полях – уже межпартийное сотрудничество, которое приобретает свою динамику.

Видеть в Африке что-то большее, чем просто «прекрасное далёко», помогают поездки. Поэтому замечательно, что идёт работа по облегчению таких поездок. Россиянам больше не нужны визы в Анголу и Малави. Может, это и не самые популярные направления, но зато они дополняют уже сложившуюся карту безвизовых поездок. Россиянам открыта Южная Африка. В 2023 г. выполнялись прямые рейсы «Аэрофлота» на Маврикий, где также предварительное оформление визы не требуется. Идёт работа по снятию визовых требований с Замбией и Зимбабве, так что список открытых для россиян стран будет пополняться. Кстати, оказавшись в Замбии, россиянам будет доступно местное «Яндекс» такси. Оно ещё заработало в Эфиопии и Намибии.

И, конечно, не могу не сказать, что достаточно много сделано в сфере энергетики. Уже подписан ряд соглашений, которые в перспективе позволят российским компаниям участвовать в развитии инфраструктуры африканских стран на новых технологических принципах. Всего же готовится около 30 разных энергопроектов. Кстати, почти в два раза вырос и экспорт российских нефтепродуктов в Африку.

Политическая компонента часто остаётся в тени, и далеко не все достижения попадают в публичное поле. Но здесь диалог развивается, пожалуй, особенно активно: достаточно вспомнить, сколько визитов в Россию нанесли африканские лидеры, главы МИД и других ведомств и сколько раз был в Африке Сергей Лавров.

У России и большинства африканских стран совпадают приоритеты в ООН, и это видно по голосованию этих стран по основным резолюциям Генеральной Ассамблеи, по позиции представителей африканских государств во время временного участия в работе Совета Безопасности ООН.

4. Недавно Мали и Нигер разорвали дипломатические отношения с Украиной, какие цели преследуют новые правительства Мали и Нигера, пытаются продемонстрировать свою независимость или хотят таким образом укрепить отношения с Россией?

Да, к сожалению, недавно мы видели обострение обстановки в Мали и видели также комментарии, которые на эту тему сделали украинские официальные лица, показывая свою определённую вовлечённость в эти события.

Конечно, власти Мали не могли оставить это без внимания, особенно с учётом курса на укрепление суверенитета и государственности. Здесь, на мой взгляд, очень важно поддержать имидж. В данном случае это столь же важно, сколько и реальные меры, которые в этом направлении, конечно, тоже предпринимаются. К тому же других мер воздействия на Украину у Мали фактически нет. Как раз были лишь дипломатические отношения, ведь в Мали нет и не было украинского посольства. Так что выслать посла – как один из вариантов – просто не получилось бы. Так что то, что дипломатические отношения были в итоге разорваны, это, с одной стороны, достаточно громкий шаг – достаточный для того, чтобы попасть во все новостные заголовки. В этом и выигрыш: это сработало на укрепление имиджа.

С другой стороны, этот шаг не оказал никакого практического влияния на канву отношений, потому что субстантивных отношений между Мали и Украиной не было и до этого: ни в плане политическом, ни в плане экономическом.

Для Украины, кстати, медийность, вероятнее всего, тоже была ключевым аспектом этой ситуации, потому что вряд ли у неё есть достаточно ресурсов для того, чтобы вести полноценную политику на африканском направлении в нынешних условиях – за пределами отдельных дипломатических визитов в некоторые страны Африки. Поэтому не могу сказать с точностью, что именно стояло за этим комментарием с их стороны, но, скорее всего, им также была нужна красивая полоса. Они её получили, равно как и обострение со странами Сахеля, причём на фоне общей попытки, наоборот, укрепить отношения с Африкой.

Что касается Нигера. Конечно, Нигер эта ситуация напрямую не затронула, но мы помним, что Нигер, Буркина-Фасо и Мали с недавних пор связаны политической конфедерацией, и поэтому, опять же, с точки зрения имиджа этим странам очень важно демонстрировать солидарность, в том числе и в вопросах внешней политики.

5. Может ли Запад через Украину влиять на страны Африки, поставляя через неё вооружения и поддерживая сепаратистские силы?

Страны Запада, которые постепенно теряют своё влияние в Африке в том виде, как оно у них долгое время существовало, вряд ли рассматривают Украину как механизм для того, чтобы своё влияние в африканских странах сохранить уже через неё. У них остаётся достаточно способов для того, чтобы поддерживать отношения со странами Африки на неплохом уровне. И замечу, что торговля, которая проседает в российско-африканских отношений, для Запада остаётся важным преимуществом. Равно как и объём их инвестиций в африканские экономики.

Мы видим, что большинство западных стран сейчас пытаются переосмыслить свою модель взаимоотношений с африканскими странами. И сейчас сделать это, пожалуй, им особенно сложно, но и особенно важно.

Особенно сложно, потому что внимание к Африке за последние два-три года значительно выросло. Теперь даже для простого обывателя новости из Африки кажутся чем-то привычным. По крайней мере, мы всё время что-то слышим о том, что происходит на континенте, — в отличие от того, что было раньше. Но быть вовлечённым в происходящее на континенте имеет особое значение для внешней политики ключевых стран.

Свои интересы в Африке, конечно, имеют Россия, Китай, США, Европейский союз, но нельзя списывать со счетов и других игроков, которые на деле не менее значимы: будь то Япония или Южная Корея, Турция или Бразилия. У каждой страны есть своя парадигма отношений с Африкой, свои взгляды, свои подходы.

И это, конечно, создаёт довольно сложную перипетию межгосударственных отношений со странами континента, в которую нужно уметь правильно встраиваться.

Почему особенно важно? Это связано, в общем, не только с теми политическими изменениями, которые сейчас происходят в мире, но и с технологическими сдвигами. Известно, что движителем многих инноваций являются критические ресурсы, и так получилось, что значительная их часть сконцентрирована в странах Африки. Наверное, к сожалению для стран Запада, долгое время существовавшая модель, когда можно было экспортировать ресурсы в сыром виде и тем самым питать свои экономики, двигая свой технологический потенциал, встраивая себя почти во все звенья производственной цепочки, теперь не работает. Во многих странах Африки меняется законодательство, меняются и предложения, которые выдвигают партнёры, поэтому здесь конкуренция обостряется и принимает новые формы.

Подытоживая, я бы сказал, что страны Запада достаточно многое потеряли в Африке за последние полтора-два года, но это не дает оснований полностью списать их со счетов, и это не обнуляет их отношения со странами континента. Наоборот, есть страны, которые увидели в том, что происходит на континенте, определённые риски для себя и либо начали проводить политику более активного балансирования между разными центрами силы, стараясь развивать отношения и с Китаем, и с США, и с Россией, и с Евросоюзом. А есть страны, которые решили занять более прозападный курс. Конечно, таких стран может быть не так много, но такие страны есть.

6. Можно ли предположить, что создан прецедент и другие африканские страны будут занимать более смелую антизападную позицию, услышим ли мы о новых заявлениях с чёрного континента?

Отвечу кратко: как бы то ни было, странам Африки невыгодно занимать открыто антизападную позицию. Просто потому, что это влечёт за собой череду неприятных для их экономики событий. Почему неприятных?

Потому что большая часть их торговых потоков будет направлена именно в страны западного мира. Конечно, существенную роль будет играть ещё и Китай. Но если мы говорим даже, например, о торговле африканских стран с БРИКС, то мы увидим, что доля БРИКС, если оттуда убрать Китай, окажется достаточной скромной. И пока это так, лишних рисков все будут избегать.

7. К сожалению, проблема терроризма до сих пор остаётся актуальной для Африки. ИГИЛ, Боко-Харам и многие другие террористические организации ведут активную деятельность на территории африканских государств. Какой вклад Россия может внести в борьбе с этим, что Москва уже делает и каковы перспективы этого сотрудничества?

Конечно, Россия рассматривает терроризм как одну из ключевых проблем, которая в том числе мешает устойчивому развитию стран Африканского континента. И меры, которые предпринимаются Москвой, охватывают сразу несколько аспектов. С одной стороны, есть определённая поддержка стран через ООН, когда, например, при содействии России снимаются эмбарго на поставки вооружений официальным правительствам. Мы это недавно видели в случае с ЦАР. Такие шаги позволяют странам действовать более мобилизованно и эффективно. С другой стороны, мы видели и непосредственную поддержку стран на месте, расширение военно-технического сотрудничества, подготовку кадров в российских профильных учреждениях, проведении учений.

И последнее особенно важно, потому что:

Один из ключевых принципов политики России на африканском направлении — следование принципу: «африканским проблемам нужно находить африканские решения».

И, конечно, без развития собственно африканской материально-технической базы, выращивания кадровой основы и повышения компетенций сделать это невозможно.

Наконец ещё один аспект: терроризм не только сказывается напрямую, создавая угрозу жизни населению в моменте. Терроризм затрагивает безопасность в более широком понимании, то есть влияет на повседневную жизнь людей: доступ к воде, обеспеченность продуктами питания, электроэнергией. Все эти вопросы в фокусе, поэтому та гуманитарная помощь, которую оказывает Россия, также работает на преодоление последствий, с которыми сталкивается местное население вследствие террористической активности.

8. С начала этого года Эфиопия и Египет стали полноправными членами БРИКС, какие по вашему мнению приоритеты у этих стран, какие африканские страны могут потенциально стать новыми членами сообщества и какие в этом нуждаются?

Присоединение Эфиопии и Египта к БРИКС — достаточно сложный вопрос для африканской повестки объединения, в том числе потому, что у этих двух стран довольно разные взгляды. Между ними даже есть конфликт, связанный с водными ресурсами Нила. Поэтому для них одним из приоритетов может стать выход на определённую модель в том числе и двустороннего диалога, с которым до сих пор были некоторые проблемы.

Думаю, что для Эфиопии подключение к работе в БРИКС – вопрос государственного престижа. Но это не только престиж, но и практический инструмент решения отдельных задач национального развития. У Эфиопии сейчас амбициозная внешняя политика. Мы помним, что 2024 год начался с дипломатического конфликта Сомали, поскольку эфиопское руководство стремилось решить ключевую для себя проблему выхода к морю, которая, кстати, напрямую затрагивает перспективы развития страны и её связанность с внешним миром, с торговыми путями, то есть снижает зависимость от соседей. В конце того года Эфиопия фактически объявила дефолт, поскольку не смогла справиться со своими долговыми обязательствами, хотя нельзя сказать, что экономика страны находится в глубоком кризисе. При этом Эфиопия — это та страна, у которой есть своя особая идентичность, основанная на православном христианстве, на тысячелетних традициях государственности.

Поэтому БРИКС для Эфиопии — это работа по усилению этой государственности, по добавлению своего голоса к голосу всего Африканского континента и привлечению дополнительных инвестиций.

Потому что встречи, которые на самом разном уровне проходят в рамках БРИКС (и речь не столько про саммит БРИКС, который попадает во все новостные заголовки, сколько про менее подсвечиваемые встречи министров финансов, экономического развития, глав центробанков, экспертных групп, бизнес-сообществ), дают огромные неформальные возможности выхода на те или иные сделки, которые столь важны стране. В том числе в развитии инфраструктуры, что имеет совершенно принципиальное значение для любой африканской страны.

Думаю, для Египта ситуация в целом похожа. Именно поэтому надеюсь, что страны, несмотря на свои разногласия, смогут, сообща работая в формате БРИКС, найти точки соприкосновения, привлечь к себе дополнительные инвестиции и реализовать проекты, в том числе через Новый банк развития БРИКС.

В последнее время БРИКС превратился в объединение стран, дорожащих своим суверенитетом. Его важный аспект – финансовый, и обе страны подчеркивали свой интерес принять участие в закладывании основ новой финансовой системы, которая предполагает расширение практики использования национальных валют во взаиморасчётах и тем самым снижает тех риски, которые неизбежно возникают для нормальной торговли и логистики в условиях нарастающей глобальной конфликтности.

Справедливости ради напомню, что в момент своего зарождения БРИКС рассматривали как объединение стран с высокими темпами развития экономики. В дальнейшем, как показала история, темпы роста в большинстве из этих стран сбавились, а присоединение Южной Африки к БРИК, которое произошло в 2011 г. и которое, как надеялись в Претории, создаст дополнительный стимул национального развития, привлечёт инвестиции в экономику и разовьёт дополнительное торговое сотрудничество с участниками объединения… вот эти надежды руководства ЮАР, к сожалению, не сбылись. Существенного влияния на внутреннее развитие ЮАР БРИКС пока не оказал. Это тот фактор, который стоит учитывать в повседневной прикладной работе, без которой инициативы не превратятся в реальные результаты.

И это важно потому, что может сказаться и на репутации БРИКС. А репутация — это то, чем Россия не может позволить себе жертвовать и разбрасываться, потому что председательство в БРИКС в этом году возложено на плечи Российской Федерации. Задать достойную планку новой модели сотрудничества, в расширенном составе БРИКС, — это одна из ключевых задач, которая сейчас стоит перед Россией.

В 2023 г. руководство ЮАР смогло решить поставленную перед своим председательством сложнейшую задачу подключения новых участников, выработки принципов, критериев и механизмов тех действий, благодаря которым такое присоединение вообще стало возможным. Но тот саммит, который пройдёт в этом году в Казани, станет первым саммитом в расширенном составе БРИКС. Пока у участников нет опыта такой работы, и получить первый позитивный опыт, в том числе обсуждая африканскую повестку, очень важно и ценно.

Ранее каждая страна БРИКС была единственным представителем своего региона. После расширения к измерениям БРИКС добавился Ближний Восток (Саудовская Аравия, ОАЭ, Иран) и серьёзно расширилась представленность стран Африки, в то время как, например, Латинская Америка так и осталась представлена лишь одной Бразилией.

Поэтому я думаю, что расширение БРИКС за счёт новых африканских стран маловероятно, хотя та же Нигерия как самая крупная экономика Африки недавно заявила о своем интересе к БРИКС, несмотря на какое-то первичное дистанцирование от этого формата.

В текущем обновленном составе БРИКС нужно «устаканиться»: согласовать ожидания, выработать механизмы взаимодействия, доказать, что расширение — это не просто прибавление участников к составу, но и добавление практической ценности, появление синергии. Только после этого, как мне кажется, можно будет говорить о том, что БРИКС готов к следующей волне расширения.

Правда, напомню, что у БРИКС никогда не было планом стать группой с универсальным членством. Это не вторая ООН и не объединение всех стран Глобального юга. Но зато это объединение с собственной уникальной повесткой, которая позволяет ключевым лидерам нового зарождающегося мирового порядка решать принципиальные для себя вопросы в самых разных сферах, и это должно происходить в органичном ключе, а не с целью того, чтобы присоединить к себе как можно больше участников.

В Африке, конечно, можно найти страны, которые хотели бы видеть себя частью БРИКС. Но здесь основной вопрос, на мой взгляд, состоит в том, чтобы те страны, которые уже вошли в БРИКС, смогли выработать удобную, адаптивную и гибкую модель взаимодействия с теми странами, в том числе и в Африке, которым было бы интересно сотрудничество. Тогда их можно было бы подключить к отдельным инициативам и проектам. И тогда интерес к БРИКС будет не только связан с соображениями престижа, но и с конкретными результатами для достижения целей национального развития, которые ставит перед собой любая страна.

9. ЮАР – ключевой игрок в Африке и член БРИКС, сегодня у России и ЮАР развито экономическое сотрудничество, мы имеем хороший товарооборот, однако в военно-политическом плане наши взаимоотношения не настолько развиты, какие препятствия есть в отношениях России и ЮАР, какое у них будущее?

Вопрос хороший, только акценты, как мне кажется, расставлены неправильно. Соглашусь, что Южная Африка – очень амбициозное государство, претендующее на региональное лидерство в Африке.

ЮАР поддерживает конструктивные отношения и с США и ЕС, и с Россией и Китаем. Страна обладает уникальным голосом на ключевых международных площадках, не только достаточно регулярно участвуя в работе СБ ООН, но и сохраняя за собой членство в БРИКС и «Двадцатке».

Однако не соглашусь, что товарооборот – сильная сторона двусторонних отношений с Россией. В 2018 г. он наконец превысил 1 млрд долл., но с тех пор особой динамики не добавилось. В 2023 г., например, его оценили в 1,2 млрд долл. И я уже говорил, что по итогам 2021 г. ЮАР даже не стала ключевым партнёром России в Африке южнее Сахары, уступив это звание Сенегалу. Поясню: с небольшой Грузией товарооборот России доходит до такого уровня в среднем за полгода, а у ЮАР, в свою очередь, торговля с США составила 21 млрд долл. в 2021 г., с Китаем – в два раза больше этого: 42 млрд долл., причём ещё раньше, в 2019 г.

В общем ключевая задача сотрудничества Москвы и Претории – найти способ, как вывести торговлю на уровень достигнутых политических отношений.

Напомню, что ЮАР – одно из немногих государств, с которыми у России отношения находятся на уровне всеобъемлющего стратегического партнёрства.

Военно-политическое сотрудничество с ЮАР как развивается. В этом отношении есть солидная договорная база. ЮАР не раз участвовала в совместных с Россией военно-морских учениях, несмотря на недовольство своих западных партнёров. Первые такие учения провели ещё в 2019 г. Тогда же в ЮАР впервые прибыли российские стратегические бомбардировщики. Но здесь важно понять, что с ЮАР у России никогда не будет той же модели военно-технического сотрудничества, как с большинством африканских стран, потому что в ЮАР существует своё военно-промышленное производство, свои образцы техники. Поэтому Южную Африку в большей степени интересует обмен компетенциями, и именно это и происходит.

Опубликовано в августе 2024 г.