Девочка Дрочит Парню Член

👉🏻👉🏻👉🏻 ЗА ПОДРОБНОСТЯМИ ЖМИ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

«Меня сама жизнь к жизни подготовила»[1]:


политика в области персональных данных
подписаться на рассылку


издательство
сотрудники
распространение
контакты


новое литературное обозрение
неприкосновенный запас
теория моды


новинки
скоро
бестселлеры
все книги


новости
встречи
пресса
конференции

теория и история литературы, критика и библиография
Ключевые слова: история детства и молодежи, сталинская культура, советская идеология, табу и запреты, история сексуальности, history of childhood and younghood, Stalinist era culture, Soviet Ideology, taboos and prohibitions, history of sexuality
ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ В СТАЛИНСКОЙ КУЛЬТУРЕ
«НИ C ЧЕМ НЕ СРАВНИМОЕ МИРОВОЕ ЯВЛЕНИЕ»: МИФ О «СОВЕТСКОЙ МОЛОДЕЖИ»
На первый взгляд, утверждение о том, что подростковый возраст мог быть «табуированным» в советской культуре любого периода, кажется странным . Пропаганда новой, «молодой» страны — Советской России, а с 1922 года Со­ветского Союза — изобиловала образами детей и молодежи . К тому же этим поколенческим слоям везде приписывалась лидирующая роль в создании нового общества . Например, на плакате И .А . Янга (Ганфа) «Без книги нет знания — без знания нет коммунизма» (1932) среди борцов за новое сознание находится девочка-пионерка . Хотя завершение Первой пятилетки в 1932 году сопровождалось приглушением общественной роли детей, образ молодого активиста оставался вездесущим . В роскошном пропагандист­ском фотожурнале «Наши достижения», основанном Максимом Горьким в 1929 году, изображения молодых активистов и рабочих относились к самым распространенным . Даже в послевоенные годы на каждом шагу встречались портреты молодых граждан СССР — правда, уже одетых так, что они мало отличались от своих родителей (пример — «За счастливую юность голосует советская молодежь!» Б . В . Иогансона (1946)) . Роман Фадеева «Мо­лодая гвардия» — лишь самый известный пример репрезентации героической молодежи в послевоенной литературе 2 .
По словам одного из главных идеологов сталинской семьи, Антона Ма­каренко:
Наша молодежь — это ни с чем не сравнимое мировое явление, величия и значительности которого мы, пожалуй, и постигнуть не способны . Кто ее родил, кто научил, воспитал, поставил к делу революции? Откуда взялись эти десятки миллионов мастеров, инженеров, летчиков, комбайнеров, командиров, ученых? Неужели это мы, старики, создали эту молодежь? Но когда же? Почему мы этого не заметили? < . . .>
А смотрите: в непривычно сказочных просторах краматорских цехов, на бесконечных площадях сталинградского тракторного, в сталинских, макеев­ских, горловских шахтах, и в первый, и во второй, и в третий день творения, на самолетах, на танках, в подводных лодках, в лабораториях, над микро­скопами, над пустынями Арктики, у всех возможных штурвалов, кранов, у входов и выходов — везде десятки миллионов новых, молодых и страшно интересных людей 3 .
В сталинской России крайне важная роль отводилась ритуалам перехода: среди них не только «первый звонок», «последний звонок», вступление в пио­неры и в комсомол, но и программы ГТО (с 1931 года) для старшеклассников и молодых рабочих и БГТО (с 1934 года) для младшеклассников . Если вос­принимать эти ритуалы как некоторую замену ритуалов совершеннолетия, характерных для традиционной культуры, то следует отметить, что в России раннебольшевистских и сталинских лет не придавалось большого значения брачному ритуалу, что встречается в обществах, где развиты ритуалы ини­циации совершеннолетних 4 .
Тем не менее назвать довоенный Советский Союз «обществом молодых», тем более «гегемонией молодых», будет явно несправедливо . Восхищение Макаренко (а до него Ленина, Троцкого и др .) советской молодежью было в значительной степени притворным — это был способ политической мани­пуляции самыми «вменяемыми» членами общества . За распространенной метафорой молодежи как «новой смены» стояла и скрытая метафора первен­ства «старой» смены, с которой молодежь должна была брать пример . По сло­вам группы пионеров, писавших Сталину в 1924 году:
Мы взяли на себя твое имя для того чтобы изучать твою биографию как ты боролся и боришься (так!) за дело рабочего класса чтобы мы могли после­довать твоему примеру и так же гордо стоять за дело рабочего класса как ты . Мы знаем, что ты с малых лет начал втягиваться в революционную дея­тельность . < . . .> Мы же юные пионеры идем на смену Комсомолу, а через Комсомол в партию и в будущем должны будем заменить тебя . А по этому (так!) мы выражаем свое желание с тобой переписываться 5 .
С середины 1930-х годов метафора «смены» употреблялась только во вто­ром смысле — следовать примеру старшего поколения . Тогда уже никто не посмел бы сказать, что молодые «будут заменять» старших, тем более — великого вождя . Метафора бытовала лишь в этом значении (подражание старшим) — так, «Смена» оставалась крайне популярным названием для комсомольских газет 6 .
В действительности Советский Союз управлялся политиками средних, а то и преклонных лет . Для политической верхушки сорокалетний возраст считался «молодым возрастом» 7 . Даже лидерам комсомола сталинского вре­мени (в отличие от 1920-х годов) было далеко за тридцать 8 . Миф о «молодой стране», риторическое изумление, вызванное тем, что «мы, старики, создали эту молодежь», конкурировали с мифом о молодежи как продолжателе дела, начатого старшими поколениями 9 . К тому же как раз «подростковый возраст» в бытовом смысле, в отличие от абстрактно-торжественного понятия «моло­дость», был для сталинской культуры проблематичным сразу на многих уровнях 10 . В основной части статьи речь пойдет о том, почему так случилось . Но сначала обратимся к концептуальному вопросу: какое значение может иметь фраза «имплицитное табу»?
«ИМПЛИЦИТНОЕ ТАБУ»: ПРОТИВОРЕЧИЕ В ТЕРМИНАХ?
Классическая антропологическая литература о табу (современный пример — блестящая работа Мери Дуглас «Чистота и опасность») исходит из того, что табу существуют во всех культурах . Даже такой убежденный эволюцио­нист, как Фрейзер, считал, что «в конечном итоге наши сходства с дикарем намного более многочисленные, чем наши отличия от них» («Золотая ветвь» . Гл . XXIII) . Хотя Фрейзер относил табу к области «подражательного волшеб­ства» (sympathetic magic), то есть к области иррационального, он тем не менее сравнивал их с явлениями современного мира: «Можно сказать, что эти табу действуют, как некие электрические изоляторы , и хранят духовные силы, ко­торыми заряжены эти люди (сакральные лица, например короли или жре­цы . — К .К .), от вреда или нанесения вреда другим вследствие контактов с внешним миром» («Золотая ветвь» . Гл . XXI . Ч . 1; курсив мой . — К .К .) . Это сравнение шло и в другую сторону: если «первобытный» мир можно было объяснить по аналогии со современным, следовательно, явления первобыт­ного мира остаются релевантными и по сей день .
На этом уровне представления Фрейзера (а позже и Зеленина) 11 о табу за­метно отличались от представлений, высказанных Зигмундом Фрейдом на два десятилетия позже Фрейзера в знаменитой статье «Тотем и табу» (1913) . Хотя Фрейд тоже полагал, что в современном мире по-прежнему существуют табу, он относил их к категории болезненных явлений — это были признаки пове­дения несчастных невротиков, страдающих «болезнями принужденности» (Zwangskrankheiten, то есть тем, что сейчас называют «обсессивно-компульсивным неврозом») . Для Фрейда табу уже было не загадочным и необъясни­мым явлением, но явлением с очевидной первопричиной: люди избегали за­нятий, которые их втайне привлекали . Запреты-табу были проявлением амбивалентного отношения больного (или же члена первобытного общества), который одновременно подсознательно хотел преступить некую границу и бо­ялся этого шага (« .в бессознательном им больше всего хочется их нарушить, но в то же время они боятся этого; они боятся именно потому, что желают этого, и страх у них сильнее, чем желание . Но само желание у каждого пред­ставителя этого народа является бессознательным, как у невротика» 12 ) .
Здесь представлены две различные интерпретации источника табу: в од­ном случае возникновение этого сочетания жизненных практик приписыва­ется желанию управлять неведомыми силами, в другом, напротив, — жела­нию управлять областью домашнего, семейного (для Фрейда основное табу — табу на кровосмешение, и это табу как раз «остраняет» и отстраняет знакомое и близкое) . Но как бы то ни было, и для Фрейда, и для Фрезера табу — куль­турный институт, неспособный на серьезные перемены . К тому же Фрейд и Фрейзер (как и остальные классические исследователи табу) сходятся в следующем:
1 . Табу — культурный запрет, который делает недопустимыми (или на­всегда, или на время) те или иные социальные практики, или делает не­приличным тот или иной предмет или ту или иную часть тела .
2 . Причины этого запрета для членов общества неясны («так делать нельзя», «так у нас не делают») . То есть за запретом не стоит никакого общепризнанного, авторитетного побуждения .
3 . Но, хотя причины запрета остаются тайными, существование самого запрета не скрывается . Например, во многих «первобытных» или «тра­диционных» обществах девушки с началом менструации должны на не­которое время удаляться от общества и жить в одиночестве (чаще всего в темноте); они питаются специальной едой и подвергаются ритуаль­ному очищению . Тем более «у всех на виду» такие бытовые табу, как запрет на использование определенной части жилища мужчинами (или, наоборот, женщинами), на использование определенных предметов определенными членами сообщества и так далее . Нарушение табу гро­зит гибелью, его существование не может не «рекламироваться» .
Так имеет ли смысл говорить об «имплицитных табу», если принимать во внимание, что вся власть табу заключается том, что оно эксплицитно ? Более логично было бы, конечно, говорить об «имплицитных запретах» или «непи­саных правилах» . Последняя фраза прямо указывает на интересный истори­ческий парадокс — в раннее Новое время можно наблюдать усиливающуюся тенденцию кодифицировать нормы поведения в письменной форме 13 , но в то же время постепенно исчезают из виду «недопустимые» формы поведения, на которые прямо не указывается даже в запретах . Можно сказать, что во многих культурах XIX и XX веков, в том числе в сталинской, исчезновение или снижение значительности поведенческих табу (что отнюдь, подчерки­ваю, не совпадает с исчезновением запретов — речь идет об исчезновении ритуализации запретов) сопровождалось заметным расширением поля сло­весных табу 14 . Основные принципы советской культуры «разоблачены» в ост­роумной виньетке художника и писателя Гриши Брускина:
Русская туристка спросила экскурсовода в Иерусалиме:
– А правда, что в еврейском квартале за семью печатями живет сам Люцифер?
– Люцифер живет в голливудских фильмах . У вас богатое воображение .
– А-а-а . . . понимаю . У вас не принято об этом говорить 15 .
Одно из проявлений расцвета словесных табу, ставшего заметным в ста­линский период, — развитие иносказания («корифей всех наук», «генералис­симус», а также — «столица нашей Родины» «порт пяти морей», «колыбель революции», «город на Неве» .) . Здесь чувствуется запрет на называние вы­соких, сверхъестественных явлений, фундаментальный в анализе Фрейзера 16 . Другое — заметный рост «неприличных» или «непечатных» тем в пропаганде и официальном искусстве . Среди них — любые явления, которые могли бы считаться «отрицательными», например болезни (в отличие от ранения на поле брани) или старение . По причинам, на которые будет указано в даль­нейшем, среди этих тем была и тема взросления .
Как показал еще Владимир Паперный в «Культуре Два» 17 , фетишизм из­обилия и плодородия в сталинской культуре сочетался с фетишизмом по­рядка и статичности . Показателен фильм Дзиги Вертова «Колыбельная», где истерично оживленный советский народ крутится между двумя объектами: младенцем на руках у матери и самим Вождем . Все, что между этими объ­ектами (образцовым младенчеством и почтенной зрелостью) находится, в той или иной мере «несовершенно» . Аналогичным образом все, что не входит в центральные бинарные оппозиции сталинской культуры (Москва — пери­ферия, город — деревня, море — суша), с точки зрения этой культуры неин­тересно и неэстетично (провинция, поселок, болото, а в нашем случае—находящаяся между полюсами «ребенок» — «взрослый» фигура подростка) .
Эта линия — подростковый возраст как просто «неклассифицируемый» по канонам советского искусства — была, по-видимому, так же важна в «за­прещении» подростковой темы, как и «физиологизм», неизбежно связанный с этой темой из-за предполагаемого совпадения подросткового возраста с пе­риодом «половой зрелости» . Опять-таки показательны изображения совет­ской молодежи в живописи, на плакатах и фотографиях . Если в 1910-х годах подростковое или просто «незрелое» тело изображалось довольно часто (см ., например, портрет двенадцатилетней дочери Михаила Нестерова работы ее отца, «Наташа Нестерова на садовой скамейке», полотно Петрова-Водкина «Купание красного коня»), то в советское время идеальный ребенок приобрел вполне «взрослый» вид . Примеры — знаменитые фотографические портреты пионеров работы Александра Родченко 18 , в которых эффект зрело­сти подчеркнут любимым ракурсом художника «снизу вверх» . В 1930-х же годах изображения советских граждан четко разделяются на «детские» и «взрослые» . Пионеры — определенно дети; молодежь — юные взрослые . Длинноногие, неуклюжие, аморфные подростки были так же неприемлемы для эстетики соцреализма, как и всяческие «уроды» (единственный «дефективный» ребенок, фигурирующий в сталинской пропаганде, — «советская Хелен Келлер» Ольга Скороходова 19 ) .
Интересен и другой аспект «невидимости» или неопределенности подро­сткового возраста — зыбкость возрастных порогов . По УК, как известно, от­ветственность за преступления начиналась с 16 лет (с 1935 года — с 12 лет в случае отдельных преступлений, в частности краж) . По Кодексу законов о труде 16 лет — порог для начала «взрослой» работы . Но на работу можно было устраиваться, начиная уже с 14 лет, хотя существовали ограничения на количество рабочих часов и т .д . В то же время «общественно-полезная ра­бота» допускалась и в более раннем возрасте . К тому же возраст приема в пио­неры и комсомол довольно часто менялся . С 1922 по 1936 год «пионерский» возраст — с 10 до 14 лет, с 1936 года — с 11 до 16 лет, а с 1939 по 1954 год — с 10 до 15 лет (с 1954 года — с 9 до 14 лет, а с 1957 по 1991 год — с 10 до 14 лет) . Но самый показательный пример неопределенности — это брачный возраст . С 1918 года возраст вступления в брак был зафиксирован как 16 лет (для женщин) и 18 лет (для мужчин) . Но довольно скоро начались ходатайства широкой публики (прежде всего деревенской) о снижении возраста, а обра­зованной — о его повышении . В Кодексе законов о браке, семье и опеке от 1926 года женский брачный возраст повышен до 18 лет — но годом ранее было постановлено, что при наличии медицинской справки можно просить разрешения зарегистрироваться уже в 17 лет . К тому же (на что обращали внимание юристы) фактический брак было вполне легально заключить и раньше . По ст . 151 УК 1926 года (остававшейся в силе все сталинские годы), запрещались «половое сношение с лицами, не достигшими половой зрело­сти» . Но «половая зрелость» прямо не соотносилась с возрастом (в отличие, например, от «age of consent», «возраста сексуального согласия», определяю­щего минимальный возраст для половых сношений в 16 лет) . Наоборот, было принято считать, что половая зрелость наступает у каждого в разном воз­расте . «Половая зрелость» — это, по словам комментатора Кодекса законов о браке, семье и опеке 1926 года,
такая степень полового развития, при которой предполагается возможность оплодотворить другого или быть оплодотворенным (так!) другим . Вопрос о том, достигло ли то лицо, с которым совершается половое совокупление, половой зрелости, разрешается не по формальному признаку — достиже­нию определенного возраста, а в каждом отдельном случае по особенностям половой жизни данного лица (выделено в оригинале . — К . К .), в сомнитель­ных случаях при содействии врача-эксперта 20 .
Разумеется, в сталинское время таких комментариев не печатали, — «ин­дивидуальный» (или «нормативный») характер наступления половой зрело­сти тогда открыто не обсуждался . Если «уродливое» подростковое тело вы­ходило за рамки приемлемого, то тема «половой зрелости» как таковой была тем более запретной . В «каноническом» сталинском словаре Ушакова термин «половая зрелость» приводится, но не объясняется:
ПОЛОВОЙ, половая, половое . Прил . к пол 2 . Половые органы . Половые признаки . Половой отбор или подбор (см . отбор во 2 знач .) . Различия в воз­растном и половом отношении . || Прил ., по знач . связанное с отношениями полов . Половая зрелость . Проснулась во мне половая страсть . Л . Толстой . Половая связь . Половой вопрос . Половой акт (совокупление) .
То есть все эти термины определяются через слово «пол», определение кото­рого, однако, опять ни к чему конкретному не ведет:
Понятие, связанное с особым типом размножения посредством слияния по­ловых клеток, один из двух разрядов живых существ — мужчин и женщин, самцов и самок, различающихся определенными физическими признаками . Мужской пол . Женский пол . Отношения между полами 21 .
Авторы нормативных источников сталинского времени категорически от­казывались говорить более определенно на «половую тему» . По словам того же Макаренко, все попытки родителей вести «просвещенческую» деятель­ность приводили к нелепым результатам:
Во-первых, выступало наружу пронзительное противоречие между роди­тельским либерализмом и родительским идеализмом . Вдруг, кто его знает откуда, с полной очевидностью выяснялось, что половая проблема, не­смотря ни на какие объяснения, несмотря на их героическую правдивость, желает оставаться все-таки половой проблемой, а не проблемой клюквен­ного киселя или абрикосового варенья . В силу этого она никак не могла об­ходиться без такой детализации, которая даже по самой либеральной мерке была невыносима и требовала засекречивания . Истина в своем стремлении к свету вылезала в таком виде, что и самые слепые родители ощущали не­что, похожее на обморок < . . .>
Во-вторых, выяснилось, что при самом добросовестном старении, при самой научной мимике все-таки родители рассказывали детям то самое, что рассказали бы им и «ужасные мальчишки и девчонки», предупредить ко­торых и должно было родительское объяснение . Выяснилось, что тайна де­торождения не имеет двух вариантов .
В конце концов, вспоминали, что с самого сотворения мира не было за­регистрировано ни одного случая, когда вступившие в брак молодые люди не имели бы достаточного представления о тайне деторождения, и как из­вестно . все в том же самом единственном варианте, без каких-нибудь за­метных отклонений . Тайна деторождения, кажется, единственная область, где не наблюдалось ни споров, ни ересей, ни темных мест 22 .
Интересно противоречие в рассуждениях Макаренко . С одной стороны, ис­тина вроде бы «стремится к свету» (то есть как бы находится в темноте), а с другой, в «тайне деторождения» вроде бы нет «темных мест» . То есть истина как бы присуща «тайнам деторождения», но в то же время не нужна в отно­шении к ним, так как она не «просвещает» . По сути дела, сама связь этих тайн с «истиной» делает их тем более опасными для сталинской культуры, опа­савшейся всякой «внесистемной» информации (ср . расхожее выражение «возмутительные факты») .
Как бы то ни было, тема «дети и пол» во всех мыслимых интерпретациях — сексуальность самих детей, изменения детского тела в связи с наступлением половой зрелости, так называемое «сексуальное воспитание» — тщательно замалчивалась . С одной стороны, все это как бы само собой разумеется: нет такой культуры, в которой период половой зрелости не был бы на том или ином уровне «табуированным» или запретным . Но в сталинской культуре отсутствовали даже ритуальные или иносказательные упоминания о наступ­лении половой зрелости . Таким образом, официальная сталинская культура отличалась не только от западных культур 1960-х и 1970-х годов (в которых наступление половой зрелости обсессионально обсуждалось в поведенческой литературе, журналах для молодежи, рекламе и проч .) 23 , но и от недавно уста­новившейся традиции «свободного воспитания» в самой России — как яв­ствует из слов Макаренко .
Правда, даже самые убежденные сторонники «вседозволенности» по от­ношению к подросткам начала ХХ века опасались автономности в области сексуальности . В . Розанов, например, твердо верил в то, что маленьким детям нужно воспрещать половые практики . Полемизируя с представлениями Гер­берта Спенсера о свободном воспитании, Розанов привел в качестве ключе­вого аргумента следующую виньетку:
Но вот 8-летний мальчик начинает заниматься онанизмом, случайно испы­тав, пожав рукой или как, его приятность: что же, «мамаша» должна ждать, когда он к 20-ти годам «разочаруется»? Спенсер ничего не слыхал о пагуб­ных привычках детей!! Конечно, дети в «Британской Иллюстрации» она­низмом не занимаются: но матери это знают и мучаются с этим и не знают, как найти средств 24 .
Тем не менее Розанов считал, что в подростковом возрасте половая жизнь не столько допустима, сколько необходима: в 16 лет (в случае мальчиков) и 14 с половиной (в случае девушек) брак, по его мнению, обязателен 25 .
Хотя взгляды Розанова на «половой вопрос» отражали его крайнюю по­зицию, они не слишком утрировали взгляды множества «просвещенных» ро­дителей конца ХК и начала ХХ веков . Если Долли Облонскую приводят в ужас «эксперименты» ее детей в малине («— Они с Гришей ходили в ма­лину и там . . . я не могу даже сказать, что она делала . Вот какие гадости . Ты­сячу раз пожалеешь miss Elliot . Эта ни за чем не смотрит, машина . . . Figurez vous, qu'elle . . .» («Анна Каренина» . Ч . 6 . Гл . 15)), то реакция Константина Ле­вина куда спокойнее («Это ничего не доказывает, это совсем не гадкие на­клонности, это просто шалость» (там же)) . Мысль о том, что «просвещенные» родители должны «просвещать» детей в вопросах половой жизни, была свя­той догмой среди сторонников «свободного воспитания» и педологов 26 .
Не так было в Советской России, где враждебное отношение к «мещан­ской» поглощенности личной жизнью сказывалось и на воспитании детей . 1920-е годы обыкновенно считаются временем торжества «свободной любви» 27 , но расцвет сексологии, появление трактатов о «новой женщине» и зло­бодневность «острых» тем в литературе и искусстве сочетались с достаточно высоким уровнем пуританизма по отношению к телесной жизни детей и подростков 28 . Идеальный пионер и комсомолец чаще всего представлял собой фигуру андрогинную (как, например, на вышеупомянутых фотографиях Александра Родченко) . Предполагалось, что ответственные взрослые будут контролировать «инстинктивные» желания и стремления детей — так, для воспитанников детского дома рекомендовались специальные ночные ру­башки, в которых они не могли бы заниматься онанизмом 29 . Англичанка Беатрис Кинг, горячая сторонница «прогрессивных» подходов к воспитанию, хорошо знакомая с советским образованием и с советским обществом конца 1920-х и начала 1930-х годов, обратила внимание на то, что советские граж­дане, «годами будучи членами коммунистической партии» (Communists of long standing), иногда проявляли удивительную «отсталость» в вопросах сек­суального воспитания: их взгляды были «не прогрессивнее взглядов обыва­телей из буржуазных пригородов Запада» (no more advanced than those of the suburban parents living in other countries) . Кинг была потрясена поведением своего знакомого, который, не рассказав своему одиннадцатилетнему сыну про вопросы деторождения ровным счетом ничего, был озабочен тем, что ему сказать мальчику, уже «посвященному» в главное своими дворовыми друзьями 30 . Даже родители, принадлежащие к педологическому кругу, иногда сму­щались, когда их дети проявляли интерес к сексуальным темам, хотя другие «телесные» темы обсуждались спокойно . Например, автор одного из много­численных «дневников матерей» педологического движения, А .Л . Павлова, без всякой неловкости записывала разговоры со своим маленьким сыном о том, что он хочет делать «пси-пси», но, когда он назвал девочку в своей группе в детском саду «блядькой», Павлова крайне расстроилась 31 .
Тем не менее сами подростки не могли не чувствовать влияния новых устремлений 1920-х годов . Лев Копелев, например, помнил, что успел убе­диться в нормальности феномена ночных поллюций, прочитав трактат под названием «Мужчина и женщина» (а до этого считал, что это симптом скар­латины, которой он страдал в это время) . Он также вспоминал, что пионерские сборы нередко завершались тем, что их участники начинали целоваться 32 . Можно считать, что в 1920-е годы сексуальная тема являлась табуированной , но не запретной . Другое дело — конец 1930-х и 1940-е годы, когда «половая» тема была изгнана даже с уроков биологии и исчезли из продажи бесчислен­ные брошюры о «вреде онанизма» и других физиологических вопросах, опубликованные в 1920-х годах .
Хотелось бы подчеркнуть, что речь здесь идет как раз о словесном табу . Правда, существование табу на словесном уровне, по-видимому, могло вли­ять и на жизненные практики . Характерна реакция матери, выросшей в ста­линские годы, на невинные рассказы ее дочки, узнавшей на школьном дворе, «откуда берутся дети»: «Не берегла я тебя!» 33 Распространены воспоминания о том, как няни в детском саду грозили мальчикам, показавшим во время мертвого часа своим соседкам, чем они от них отличаются: «Я тебе это дело отрежу!» В детучреждениях ситуация всеобщего молчания («…мы как-то этому вопросу не уделяли какого-то должного особого внимания . Это все… ну, вообще вся вот эта вот тема . как-то проходила мимо») могла быть осо­бенно неприятной, так как имела и практические последствия (во время мен­струации «тайком ночью идешь подстирываться < . . .> рвали ватные матрасы и оттуда похищали то, что можно .») 34 . Стандартным форумом для обсужде­ния «полового вопроса» оставался двор («домашний» или школьный), где разговоры чаще всего были на редкость циничны, но свято хранилась от взрослых «тайна» телесных явлений . Обсценные слова, использовавшиеся детьми в этой субкультурной ситуации, само собой разумеется, являлись классическим выражением словесного табуирования предмета на другом уровне и не нарушали, а поддерживали представление о том, что на эту тему нельзя говорить приличными словами 35 .
Но существовала и большая публика, толком не разбирающаяся в догма­тах советской культурности . Например, официальный сталинизм практиче­ски не влиял на правила ухаживания в деревнях, где все еще бывали случаи принужденного сватания девушек 36 , где способы выражать свои чувства оста­вались прямыми и незамысловатыми и где все еще играли в игры, которые любой комсомолец-активист нашел бы крайне неприличными . Следующее воспоминание относится к 1940-м годам:
Инф .: Ну, приходили с шелком, продавать шелк .
Соб .-1: Шелк продавать?
Инф .: Ага . Ага .
Соб .-2: А это что значит?
Инф .: А это .
Соб .-2: Ну, расскажите .
Инф .: Ниток намотано <показывает, как парни наматывали нитки на по­ловой член> .
Соб .-2: Да?
Инф .: Ага . И вот девчонок брали и подводили: «Бери, сколько тебе надо там?» Ну, метр, два, сколько надо . <Смеется, нрзб .>
Соб .-2: А девчонки догадывались, не догадывались?
Инф .: Ну как не догадывались! Ну что они, не видят! Слепые, что ли?
Соб .-1: И что, мотали нитки?
Инф .: Ага, куда ты денешься! За рукав приведена, дак куда ты денешься .
Соб .-1: Это называется «шелк продавать»?
Инф .: Шелк продавать . Шелковые нитки . <Нрзб .>
Соб .-2: Так это ее куда-то уводили или прямо тут в избе?
Инф .: Прямо в дом, приведет в дом, посреди дома стоит, понимаешь ли, зна­чит, а здесь все сидят, и вот так . «Кто желает?» 37
По рассказу другой крестьянки, даже в 1940-е годы гадание часто превраща­лось в не менее рискованную игру:
Инф .: А потом, когда мыться уже, затискают это окошечко и там тепло со­бирается . Вот . И вот гадали, значит <смеется> . Идут к этой бане . Ой, де­вочки, мне стыдно даже вам рассказывать .
Соб .-2: Да ладно .
Инф .: В общем . Девчонка снимает штанишки и задницу ставит в это око­шечко . И вот если погладит гладкой рукой, значит, замуж не выйдешь в этом году . А если лохматой рукой, то значит, замуж выйдешь . Вот . Ну и бывало так . случай, что мальчишки подслушивали, когда они собираются идти, прятались там, ну и кто . кто руку, кто ногой, кто чем <смеется> . Если на девчонку злой кто, дак . . . одной там, говорят, лопатой . . . по заднице . Вот 38 .
Даже среди образованной городской публики в городах результаты табу на разговоры о «половой» теме были неоднозначны . Во-первых, информа­ционный вакуум породил весьма странные легенды и поверья — например, в 1940-х подруга К .С . Карола (поляка, в СССР учившегося в старших классах общеобразовательной школы, а потом служившего в Советской армии) свято верила, что, если заниматься любовью во время менструации или с мужчиной на много лет старше, ни за что не забеременеешь 39 . К тому же, если сексуаль­ные отношения тщательно замалчивались, то совокупление как таковое не было, конечно, под запретом . Последнее, чего хотели политики и адми
Девочка Дрочит Парню Член
Порно Мультик Тутенштейн
Раскачанные Вагины
Порно Фото Юнных Девочек