День переводчика

Раз уж сегодня наш профессиональный праздник, продолжу про мистера Холмса и переводчиков — и про то, что отличает переводчика от человека, который знает язык, разумеется, "в совершенстве", как это принято называть.

Не самый популярный рассказ канона, A Case of Identity, который у нас обычно называют "Установление личности", как в классическом переводе Войтинской, или "Приключение с установлением личности", как у Гуровой, открывается рассуждением Холмса о превосходстве реальности над любым художественным вымыслом; Ватсон с этим, конечно, не соглашается, он всё-таки писатель.

В переводе Нины Войтинской (1946) Холмс произносит следующее:

— Мой дорогой друг, жизнь несравненно причудливее, чем всё, что способно создать воображение человеческое, — сказал Шерлок Холмс, когда мы с ним сидели у камина в его квартире на Бейкер-стрит. — Нам и в голову не пришли бы многие вещи, которые в действительности представляют собою нечто совершенно банальное. Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши и заглянуть внутрь домов, то по сравнению с открывшимися нам необычайными совпадениями, замыслами, недоразумениями, непостижимыми событиями, которые, прокладывая себе путь сквозь многие поколения, приводят к совершенно невероятным результатам, вся изящная словесность с её условностями и заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской и тривиальной.

У Ирины Гуровой (примерно в 60-е) немного иначе:

— Дорогой мой, — сказал Шерлок Холмс, когда мы удобно расположились у камина в его квартире на Бейкер-стрит, — жизнь куда прихотливее, чем способно нарисовать человеческое воображение. Мы сочли бы странной причудой фантазии то, что всего лишь часть будничного существования. Выпорхни мы рука об руку, закружись над этим великим городом, тихонько приподнимая крыши, чтобы исподтишка понаблюдать непредвиденности, творящиеся там — нежданные совпадения, хитрые замыслы, недоразумения, поразительные сплетения событий, которые ведут через многие поколения к самым outrè следствиям, — беллетристика с её банальностями и такими предсказуемыми концовками выглядела бы в сравнении крайне избитой и ничего не стоящей.

Казалось бы, ничего особенного. Но смотрим оригинал:

“My dear fellow,” said Sherlock Holmes as we sat on either side of the fire in his lodgings at Baker Street, “life is infinitely stranger than anything which the mind of man could invent. We would not dare to conceive the things which are really mere commonplaces of existence. If we could fly out of that window hand in hand, hover over this great city, gently remove the roofs, and peep in at the queer things which are going on, the strange coincidences, the plannings, the cross-purposes, the wonderful chains of events, working through generations, and leading to the most outrè results, it would make all fiction with its conventionalities and foreseen conclusions most stale and unprofitable.”

И получаем по физиономии "Гамлетом", цитатой из хрестоматийного монолога во второй сцене первого действия, о если бы моя тугая плоть, спасибо, Аркадий Варламович, а также о если б этот плотный сгусток мяса, o God! God!..

How weary, stale, flat, and unprofitable

Seem to me all the uses of this world.

То есть, не "плоским и тривиальным", не "избитым и ничего не стоящим", а "докучным, тусклым и ненужным", как у Лозинского, или "ничтожным плоским и тупым", как у Пастернака; для гурманов есть ещё Радлова с "жалко, плоско и бесплодно" или даже К.Р., у которого "пошло, мелочно, бесплодно".

Но ладно бы "Гамлет", с прямыми цитатами всегда проще.

Вот эта странная идея — вылететь из окна и поснимать крыши с домов, чтобы посмотреть, как люди живут, отсылает нас к "Хромому бесу", скорее Лесажа, чем изначального Гевары, хотя кто его, мистера Холмса, знает. Приподнимая крыши, "как корку с мясного пирога", Асмодей показывает дону Клеофасу подлинную жизнь Мадрида. Кем себя в этом раскладе видит Холмс?.. ну, точно не студентом.

Однако и это ещё не всё.

С виду невинное и не особенно оригинальное замечание Холмса "Life is infinitely stranger than anything which the mind of man could invent" тоже не в пустоте висит, а тянет за собой Байрона, хрестоматийную цитату из четырнадцатой песни "Дон Жуана":

Tis strange — but true; for truth is always stranger;

Stranger than fiction.

В классическом переводе Гнедич:

Вы скажете, что это очень странно,

Но правда всякой выдумки странней.

"И как это переводить?" — спрашивает нас пытливый читатель.

А никак, отвечаем мы с нервным смешком. Нет, мы напишем примечание, обопрёмся на вечный костыль прим. перев., поскольку читать текст без справочного аппарата — всё равно что принимать лекарства, не ознакомившись с инструкцией: вдруг его нельзя молочными продуктами запивать?.. или рекомендуется принимать с утра, потому что излишне бодрит?.. или у него вообще срок годности истёк.

Растолкуем, сопроводим, обеспечим, переправим через границу языков... но очень многое придётся сдать в багаж, а кое-что и вовсе утратить. Переводчик, вечная почтовая лошадь просвещения, — да хоть бы и самолёт! — лучше всех знает, что не всё переносит транспортировку. И мучается этим больнее прочих.

С праздником, коллеги.

Помогай вам святой Иероним довезти поклажу до места, не побив.

А вот и он, написанный кем-то из круга Йоса ван Клеве, в музее Ипсвича хранится; сразу видно — переводчик.