День, когда цветёт папоротник
Он стоял на самой вершине, с колотящимся сердцем оглядываясь по сторонам. Происходящее начинало казаться ему дурным сном, чем-то иррациональным, немыслимым. Вот же они, следы от протекторов на влажной земле, вот примятая днищем трава. Но где же сам джип… и где Алёна?
Мирная тишина этого Богом забытого места теперь казалась ему пугающей, почти зловещей. Он был уверен, что в такую погоду любой звук должен разноситься далеко вокруг, — но не слышал ни гула работающего двигателя, ни голосов людей. Можно было бы предположить, что Алёне удалось завести машину и сдвинуть-таки её с места, после чего она назло ему уехала назад, однако Стас прекрасно знал, что девушка не умеет водить. Но что же тогда, чёрт возьми, произошло?
Он негромко позвал её, пугаясь звуков собственного голоса. Потом опустился на колени, внимательно осматривая влажную почву. В грязи отпечатались следы рифлёной подошвы Алёниных кроссовок, но она могла оставить их, когда выходила в первый раз. На всякий случай он пошёл по следу, пачкая джинсы в травяном соке.
След сворачивал в лес.
Оглянувшись, Стас нырнул в заросли шиповника. Сначала отпечатки подошв были отлично видны на сырой земле, но скоро грязь уступила место сосновым иголкам и прошлогодним перепрелым листьям, и он сразу же потерял следы. Куда это она направилась так целеустремлённо, хотелось бы знать?
Он завертелся, пытаясь снова обнаружить след, и позвал Алёну, но на его голос не отозвалось даже эхо. А потом яркое пятно, настырно маячившее где-то на пределе видимости, привлекло его внимание. Стас посмотрел туда и увидел странно знакомый предмет, валяющийся в зарослях. Он подошёл поближе, присматриваясь.
Его кепка. Та самая, которую он оставил на панели автомобиля и о которой потом сожалел. Кепка валялась у могучего дерева, и его толстый сук, переломленный почти у основания, свисал вниз, как перебитая рука. Стас огляделся. На нескольких соседних деревьях также были сломаны ветки, и листья осыпали лесную поросль.
Ему не хотелось об этом думать, но он всё равно думал, пока шёл вперёд по образовавшемуся коридору. Что-то сломало все эти ветки. Что-то достаточно большое, чтобы…
Поднять автомобиль.
Стас перелез через молодую осину, вывороченную с корнем, — и замер, поражённый. В этом месте лес обрывался, словно половину холма стесали исполинским ножом, и лишь несколько чахлых деревьев тщились карабкаться по отвесной земляной стене. У подножия обрыва валялся их автомобиль, покорёженный и смятый, как консервная банка. Неведомая сила вдавила крышу внутрь и согнула корпус, от чего нос джипа задрался и смотрел в небо, оскалившись разбитой радиаторной решёткой. На примятую траву вытекало масло, влажно блестевшее на солнце.
Вокруг уничтоженной «тойоты» покоились другие автомобили. Многие из них совсем заржавели и поросли травой, словно лежали тут уже многие годы, а некоторые выглядели почти новыми — но именно их вид ужаснул Стаса сильнее всего.
Ну и дела, Алёна. А ведь эта история, видимо, повторяется из раза в раз. Поворот не туда, отказавший навигатор или неверная карта, покинутая деревушка… вот кто бы только сказал, что стало с хозяевами этих разбитых машин?
Он отступал, пока не запнулся о дерево и не свалился, вскрикнув от испуга. А потом откуда-то сзади донёсся отчаянный вопль, заставивший Стаса похолодеть. Он узнал этот голос.
А потом он побежал.
Ветви мелькали то слева, то справа, норовя выбить глаз или оцарапать лицо, а трава цеплялась за ноги, пытаясь повалить на землю, но Стас всё равно бежал. Крики звучали слабее и глуше, а темнота, сгущавшаяся под древесными кронами, с каждым шагом становилась всё осязаемей, словно засыхающий сироп. Сама земля здесь, казалось, сочилась ядовитыми испарениями, и толстый слой папоротниковых листьев покрывал её тёмно-зелёным ковром. Папоротники были всюду, расходясь в стороны, когда он делал шаг, и смыкаясь за его спиной.
Крики давно стихли, когда невидимая рука поймала Стаса за ногу, и он упал на землю среди солдат папоротникового воинства. Голова нещадно кружилась, и казалось, что земля раскачивается под ним, как корабельная палуба. Он поднял голову, пытаясь сфокусировать зрение…
Перед ним, наполовину вросший в землю, лежал человеческий череп. Стас отшатнулся, сминая папоротниковые побеги, а потом увидел их.
Размытые серые тени заключили поляну в круг; дряхлые, сморщенные лица были обращены к нему, и тяжёлый чёрный туман клубился у их ног. А ещё Стас услышал шаги — тяжёлая поступь, сопровождаемая треском ломаемых веток, приближалась из леса.
— Нет, — прошептал он; по щекам скатились две слезы, прочертив тонкие дорожки. Пальцы сжались в кулаки. — Нет…
Ближайшая сосна наклонилась в сторону, и на папоротниковую полянку ступило нечто. Огромные тупые глаза-наросты уставились на Стаса, в густой травяной бороде кривился грубо вырезанный рот, а по здоровенной свисающей елде стекала тёмно-красная жидкость.
Купайло.
В узловатой лапе чудовища болталось обнажённое женское тело. Длинные светлые волосы Алёны покраснели от крови, из распахнутого рта вывалился распухший язык, окровавленные ноги вывернулись под неестественными углами…
Взмахнув рукой, монстр отшвырнул мёртвую девушку, и она упала рядом со Стасом, распластав руки по земле. Оглушённый, он смотрел в её остекленевшие глаза, в ушах оглушительно бухал молот, и всё вокруг плыло, а потом откуда-то сверху донёсся посторонний звук — длинный, протяжный скрип сгибающегося дерева, и земля полетела куда-то вниз…
Люди, облачённые в праздничные наряды, собирались на священной поляне. Праздник был окончен, и навьи вернулись в своё сумрачное царствие, умиротворённые ещё на один год. Папоротник, примятый танцами летнего бога, успел подняться, и теперь молодые стебельки перешёптывались между собой, возбуждённые полученными подношениями.
На жертвенном кургане образовались два новых холмика, и папоротниковые побеги над ними оживлённо шевелились. Прямо на глазах из земли пробивался новый стебелёк, рос, тянулся к солнечному богу, набухая тяжёлым бутоном. Не прошло и десяти минут, когда бутон распустился прекрасным цветком, — и это было добрым предзнаменованием.
Жители деревни расходились по домам, уставшие, но довольные. Боги приняли их дары. Урожаи в этом году будут тучными, леса — полными дичи, а людей минуют болезни.