Давние знакомые пошалили за встречу
Давние знакомые пошалили за встречу
Оставить комментарий
Гиппиус Зинаида Николаевна
( bmn@lib.ru )
Год: 1913
Обновлено: 20/12/2010. 467k. Статистика.
Роман : Проза Проза
Скачать FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация: История одного начинания
Оставить комментарий
Гиппиус Зинаида Николаевна
( bmn@lib.ru )
Год: 1913
Обновлено: 20/12/2010. 467k. Статистика.
Роман : Проза
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
ЗОНА ОТДЫХА (продолжение повести «Ура! Каникулы!) С.КАСАТКИН
«Сегодня советская литература понесла…» Из газетной передовицы «Сказки датского короля читайте, пионеры!» Из песни
1 Вечером мать собирала мои вещи для лагеря и отмечала их в списке. Он был вывешен в профкоме; и, списав его, можно было облегчить себе жизнь. Список внушал уважение. В нём было тридцать два пункта. Казалось, добросовестный стоматолог пересчитал все твои зубы. Под первым номером значились кеды. В скобочках уточнялось: высокие. И назначение: для леса, для походов. Пункт два: полукеды. И назначение: для занятий спортом. Были в этом списке и трусы, и рубашка… «Лежат на песке». Нет, конечно. Всё лежит на диване: то рядком, как на витрине. А то в стопочку укладывается. То опять раскладывается в ряд – и проверяется по списку. Последним в этом списке значится рюкзак: потому как все вещи в него укладываются – для транспортировки. Да… и повезут нас к морю. На Финский залив. Или это, всё таки, МОРЕ? Ладно, этот вопрос потом уясним. Я сижу у стола и шмыгаю носом – я это делаю в те моменты, когда на меня оборачивается мать. А смотрит она с укоризной. Смотрит только на пятак. Я же – весь, с ног до головы,- ей, вроде как, и не нужен. Я прижимаю пятак к глазу, к скуле, наверное. Когда мать на меня смотрит, я пятак старательно слюнявлю, и обратно прикладываю к кости, которая обнаружилась за щекой: эх, это кость во всём виновата – на мясе, на щеке, то бишь, фингала бы не образовалось! А тут: пучит и пучит. И горит, пламенея, как пионерский костёр. Он и позвал меня в дорогу. Захотелось мне своими глазами поглядеть на это диво ребячьей дружбы: вокруг ЭТОГО костра «дети рабочих» превращаются в ОТРЯД, дисциплинированную дружину,- организованную комсомолом-вожаком. Надо мною всё мать подтрунивала: - Что ты за пионер?! Нет в тебе пламенеющего сердца Данко. Ты – слюнтяй! Улитка! Всколыхнула она во мне негодование масс, и я заупрямился: - В этом году не поеду в деревню! Хватит с меня! Хочу как все нормальные люди, то есть, дети, отдыхать в пионерлагере. Точка! Буду ходить в ночное – жечь пионерские огни: «Взвейтесь кострами, синие ночи!» И заводской волшебник под названием Профком исполнил моё самоё заветное (а я же верен заветам Ильича) желание.
Синяк я заработал сегодня. После уроков. От Жука, Мишки Жукова. Поверил я ему, что он будет честно драться. Он же исподтишка, по-недозволенному меня ухайдакал. Но Жук то ладно – у него натура звериная. Зверёныш он, волчонок: на всех клыки скалит, да лапы свои задирает. Что с него возьмёшь?! Его только отпором остановить-отрезвить возможно. Дав сдачи: - Вот тебе первое блюдо! Вот тебе второе! А вот тебе надбавка, раз попросил! Обидно другое: что друзья-товарищи нас с Жуком стравили, как гладиаторов. И скакали вокруг нас, раззадоривая. Эх! Заведу я себе новых друзей – лагерных.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
2
Наутро на вокзале я хотел провалиться сквозь землю. И я бы провалился, если б она не оказалась заасфальтированной. Я чувствовал себя малолетним преступником, которого вывели на Лобное место - на место казни: казни позорищем, которое мне должны выказывать окружающие. Но мальчишки и девчонки – я приглядывался к ним – не ахти как мной интересовались. Зато родичи мои сгорали от стыда. Отец, заявив, что ему «надо покурить», исчез из поля маминого зрения на все полчаса. Но я-то вижу, как он разглядывает ленинский паровоз за стеклом. Видимо, он решал математическую задачку: «сколько курильщиков равняются одному паровозу и смогут потянуть состав из десяти вагонов, заполненных (гружёных) малолетними оболтусами (палтусами)?» Зато мать была преисполнена убийственного презрения и негодования: ох, уж эти мне опущенные уголки рта! А про себя у неё на уме: «Убить мало этого ребёнка! Что подумают о его родителях другие, глядя на фиолетовый с кровоподтёками профиль. А фас-анфас – тоже не хуже! То-то и оно: протокольная фотокарточка уголовника». Но стали садиться. Тут же объявился и папаша. - Где ты пропадал?! - Да я и не терялся – за тобой стоял. Ну, вот, и ему попадёт – и станет моей матушке легче на душе. И я успокоился: Жить будём! Жизня продолжается!
Я поспешил занять место у окна, слева по ходу поезда. Махнул рукой провожатым. Вагон дрогнул. Вздохнул и я с облегчением: ох, уж эти мне расставания – всю душу вымотают. Гляжу на сходящиеся-расходящиеся пути, на фабричные прокопченные корпуса,- и вдруг рассмеялся. Анекдот вспомнил: ну, про меня, право. Помните: про Василия Ивановича с Петькой. Ну, ещё как он от белых прятался: - Белые, говоришь, близко? Давай, Петька, ещё по стакану! Ну, а теперь ты меня видишь?! – Нет, Василь Иваныч. – И я тебя – нет. Хорошо мы с тобой замаскировались. Вот и я щекой прижался к стеклу – хорошо холодит и «прячет» меня.
А в пути ничего особенного-интересного не происходит. Ну, разве что: одному идиоту оторвало голову. Или чуть-чуть. Вдвоём они выскользнули в тамбур – посмолить отцовые сигареты. Вот и высунулись в форточки дверей. А тут станция. Двери сами открылись. Один то успел отскочить – умный был, с головой. А тот, что безголовый, без головы остался. Визгу, конечно… Беготня. Увезли его – оказывать медицинскую помощь. Нас всех успокаивают: ничего страшного – пришьют, как новую: он ею ещё голы будет забивать в ворота. А то раньше всё ногами футбол пинал… Да и, вообще, он не из нашего вагона.
3
В Приморске нас ожидали автобусы. Нас – это младшие отряды. А трём старшим – мой как раз третьим оказался – говорят: Идите, мол, пешкодралом. А рюкзаки ваши автобус привезёт. Оно и лучше: солнце нещадно жарит шарообразные наконечники тел. Взрослые-присматривающие спохватились – приказали нам: - Всем надеть головные уборы! Если не сделаете – получите тепловой удар. Ага! И всё по голове – у кого ещё она осталась.
А солнце, действительно, палит. Яркое такое, резкое, острое, как кинжал. Я в рубашке иду с короткими рукавами, и чувствую, как солнце своими лучами ко мне прикасается – ощупывает, проверяет: что за новичок в моё царство природы приехал? Можно ли его впустить в лесное безбрежье, в голубое лоно моря? К морю мы всё ближе и ближе – с каждым часом и даже минутой. Это нетерпенье переполняет меня. Отчего мне кажется, что я стал выше на два сантиметра. И не только я такой избыточный, приподнявшийся. Кажется, и сама природа – ну, вот эти сосны – загорелые, как дети острова Свободы,- всё сегодня наново переродилось. Чтобы заиграть красками – вроде бы теми же,- но и другими: приправленными блескуче сверкающей радостью. А тут вдруг впереди идущие отряды рассыпались по шоссе – нам лишь слышны визги и гогот. В нетерпении мы прибавили шаг до полубега. И то, что мы увидели, потрясло всех. Сначала показалось, что поперёк шоссе обозначена пешеходная зона – только она была вместо обычной белой зебры как бы выкрашена сплошь красной краской. И совсем уж стало страшно от вида крови – так показалось вначале мятущемуся взгляду. Приглядевшись, мы поняли, что миллионы миллионов божьих коровок переходили шоссе – мрачно, отрешённо идя в сторону моря: уж, не топиться ли? А две лужи крови, расплескавшиеся вдоль шоссе и поперёк «пешеходной зоны» - это бесчисленные останки насекомых, отряда жесткокрылых и жестокосердных в своём стремлении достигнуть моря. Оторопь оцепенения охватила меня. Я привык считать – это заповедь, данная мне родителями: божью коровку надо любить и спасать, когда ей угрожает опасность. В таких случаях я сажал её на ладонь; она, семеня ножками, забиралась на палец и, достигнув оконечности ногтя, распускала крылья и улетала в воздуся. Но как спасать «миллионы миллионов» неразумных тварей, ищущих гибели? И «тысячами тысяч» уже нашедших себе смерть под протекторами колёс? Сам титанический масштаб выплеснувшейся нам под ноги волны природной стихии внушал не умиление перед ничтожной букашкой, коей до сих пор представлялась божья коровка. Нет, ужас содрогал плечи и мурашки по спине пробегали при виде необъяснимого и потрясающего воображение. Теперь «объединённый отряд еле заметных тварей» был сопоставим по масштабам с человеком. И не совсем понятно становилось: а представляет ли эта напасть человеку опасность?
4
Нас привели к длиннющему широченному бараку. «Вот,- сказали,- это ваш дом: заселяйте!» На месяц – да? Или два… три? Длинная застеклённая веранда тянется вдоль всего дома. На ней даже теннисный стол стоит. Жаль, что я не умею играть. На веранду выходят двери комнат. Сначала располагаются две комнаты мальчиков. Далее – гардеробная, вещевая, комнаты вожатого и вожатой, В конце коридора – девочки.
Я решил застолбить крайнюю комнату – напротив выхода: быстрей мотать удочки. Подсуетился – оказался у окна. Водружаю свой рюкзак на горную вершину: я – первый! Но тут же припёрся с чемоданом один – на полголовы выше и весь из себя толстый: - Чего уселся! - А что? Нельзя? - Моя кровать! Я на ней спал весь прошлый год. Я решил уступить Жирному культурно – отступил в глубь дислокации: наметил себе кровать у дверей. Но и здесь меня ожидала неприятность.
Налетает на меня маленький такой, костистый. А гонор из него так и прёт. Ну, прямо, воробей-задира: - Марш отсюда! Чтоб духу твоего здесь не было! Тогда я определился через кровать. Какие они тут все ершистые!
5
После обеда нас повели на Залив. Увидев прибрежное раздолье песка и бескрайнюю синеву Моря – точно, моря!- меня охватила взволнованная радость. Невдалеке от берега купались в воде слон с гиппопотамом: два огромных валуна, один другого больше, гонялись друг за другом чехардой. Нет, валуны, конечно, стояли, как вкопанные. А, вот, ребятня разбежалась в рассыпную, побросав штиблеты-сандалеты. А я стою рядом с вожатой - зачарованный: упиваюсь красотой и мощью картины; потрясаюсь спокойной самодостаточной силой водного титана, выставившего нам навстречу свой огромный голубой щит. Солнце бросило в мою сторону серебряную нить Ариадны. Идя по ней, я обнаружил на границе моря фишку настольной игры. Это баржа. По её силуэту я стопроцентно определил, что это самоходка класса река-море «Волго-Балт». Такие зимой стоят под окнами нашей школы. - Мальчики-девочки! В воду заходим по моей команде!- раздался резкий для женщины голос нашей вожатой. Она взглянула себе под ноги, взяла горсть песка и, размяв, отбросила в сторону: - Хорош песок! Сколько строительного материала пропадает!
Я побежал к ребятам, толпившимся у кромки воды. Шорты и рубашка образовали очередную цветастую кучку. - Заходим! Мальчики-девочки! За ноги никого не хватать! Но зато можно пяточкой ладошки вдарить по твёрдой жидкости, сотворив водомёт брызг. Получил и я дерзостный обливанс по спине. Меня аж заколбасило от судорог. Так разгорячённому телу стало холодно. Чтобы спастись от повторного покушения на свою особу, я обливаюсь горстями воды: ноги, живот, плечи. Вот теперь вода мне своя. И я могу заходить в глубь без боязни. И всё же я захожу осторожно. Вот вода подобралась к моим плавкам. Сейчас я решительно брошусь на неё – беспамятно, закрыв глаза; и потеряюсь в ней… - Мальчики-девочки! Выходим! Все выходим! Скорее!- решительный приказ вожатой. Как? Мы ещё не искупались. Я поворачиваю к берегу – плавки мои сухие. Да и не у меня одного.
На наши недоуменные вопросы вожатая разразилась педагогической тирадой: - Мальчики-девочки! Пионерлагерь – это зона отдыха. Вы сюда приехали отдыхать. И вы здесь будете активно отдыхать, купаться, заниматься спортом… Но под присмотром взрослых. Ваши родители доверили вас нам. И мы должны оправдать их доверие. Поэтому никаких самоволок за территорию лагеря! Иначе исключение без промедления. Отдыхаем, купаемся, ходим на стадион – организованно. Если будете хорошо себя вести – поведём в поход, с ночёвкой.
6
После купания мы идём «нестроевым» шагом: по тропинке через сосновый частокол. Эти сосны уж точно не хотят подчиняться строю – разбрелись кто куда: сломали всю дисциплину. Я вроде как отстал: хотя у старшОго дисциплина приветствуется – но не ломать же кости, чтоб бежать впереди паровоза? Гляжу: четверо повернули обратно. Среди них и Жирный, и Воробей. Ага, смекнул: разборка будет. Загородили они мне дорогу: - Так, это ты сегодня выступал?- подаёт голос Воробей. - Я ничего против вас не имею.- Я ещё надеюсь на мирный исход. - А чего тогда залупался в палате? - Ребята, бросьте! Чего делить? Кроватей на всех хватило. - Бейте его! Чего его слушать?!- подзуживает Жирный. - Надо тебя проучить! Чтобы знал своё место! Банда надвинулась на меня. Вот, секунда… - Стоять!- Голос у меня зазвенел. Я и сам не ожидал, что у меня с языка такое «железо» сорвется.- Кто у вас тут главный?- Хотя и догадывался, что воробей. А остальные – шестёрки. - Ну, я.- выдвинулся Воробей, переглянувшись с членами своей банды. - Так, вот: драться я буду по-честному – с одним тобой! Он помялся: - Ладно. Не знаю, как он, а у меня опыта драк не занимать. У меня Жук «за спиной стоит». И Васькин опыт я перенял: по-евоному ожесточился и замолотил мельницей по Воробьиной головёшке. Он же сделать мне ничего не успел. Ну, губу в кровь разбил – делов то куча. Воробей отбежал от меня на дистанцию: - Будя! Гуляй, Вася! - Я не Вася. Сергей меня зовут. - А меня Коля. Держи пять! Я оторопел. Но руку подхватил, пожал: с бандюками к чему мне воевать. Хоть какой, да мир.
7
Большой сегодняшний день, кажется, закончился. Но, нет. Колька-Воробей слева от меня подаёт голос: - Ребята, давайте истории рассказывать. Страшные, но настоящие. Кто какие знает? Но все ещё, видимо, стеснялись новой обстановки. - Ну, тогда я свою выдам. Вот она:
В одном городе жил маленький мальчик. И были у него папа и мама. И решили они послать его в пионерлагерь. В первый раз, в младший отряд. А мальчик от рождения был отмечен: у него на мизинце правой руки была буква А. Его за это и назвали Андреем. И, вот, решили родители мальчика сесть после работы ужинать. Сидят они в тёмной комнате за столом. На столе свеча горит. Мать достаёт из авоськи банку тушёнки и ставит её на стол. Отец приносит из кухни финский нож и вскрывает им банку. Мать разложила по тарелкам куски мяса. Взялись они за вилки, чтобы есть. Поднасели за еду. И, когда уже немного оставалось, мать сковырнула вилкой из желе что-то и показывает отцу: - Ноготок! Это же пальчик нашего мальчика!
Мы лежим в кроватях, обливаясь липким потом от страха. И каждый думает про себя: а что если мои родители подзакусят тушёным мясом своего сына? От этой мысли одеяло надвигается на глаза.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
8
После утренней линейки вожатый подозвал меня к себе: - Тебя как зовут? - Сергей. - А фамилия? - Касаткин. - Так вот, Сергей. Ты назначаешься дневальным по кухне. Учти, наряд на кухню – это не наказание за какую-либо провинность, а почётная обязанность, которую я возложил на тебя. Ты с виду – толковый. Вот, я тебя и выбрал – не подведёшь: отряд и меня.
Я отправился в столовую. Повариха там за главного. Она и определила нас к делу. Набралось нас человек пять, из старших отрядов: трое парней да девчонки. Стали мы тарелки расставлять. А моя специализация – стаканы. На каждый стол по восемь. Я ношусь по залу и ору, как оглашенный: - Команда «По стаканАм!» «Кому стаканчик?»- в общем, услужливого официанта изображаю.
Когда пришли завтракать ребята нашего отряда, я присоединился к ним. А после «автобрекфаста» мы, дневальные по кухне, относим на подносах грязную посуду – в посудомойку. Закончив дела, мы вопросительно подошли к поварихе: мол, не отпустите ли вы нас по домам? Но она нашла для нас дело: - Ребята, идите в подсобку, к Николаю Николаевичу. Надо картошку почистить к обеду. Мы погрустнели: попробуй начистить на целый лагерь картошки.
Николай Николаевич оказался лысоватым жилистым коротышкой; картавящим и невпопад подзаикивающим. Он вдруг ни с того ни с сего решил нам выдать все военные государственные тайны – нам даже стало страшно от такой ноши: - Вот, видите этот а-а-а-грегат?- он указал на похожую с виду стиральную машину, только поваленную набок.- Так, вот, - это секретная разработка наших учёных для советской армии и флота. А лагерю она выделена для а-а-а-пробации. Проводятся испытания на надёжность и выработку. Так что, ребята, сейчас проверим: а-а-а-правдает эта махина доверие партии и правительства, или учёные лоханулись. Кухонный работник Николай Николаевич, представившийся ответственным уполномоченным Партии и Правительства, загрузил ведро картошки в барабан машины и оттопыренным пальцем торжественно нажал на красную кнопку. Картошка за стеклом завертелась по кругу, белея на глазах. Николай Николаевич выключил машину, подумал-посмотрел и снова включил. Наконец, остановил двигатель и открыл дверцу. Картошка ссыпалась в подставленный тазик – но какая?!- в разы меньшая той, что засыпали. Зато гладко вычищенная. Лишь краснеют глазки – как у пьяницы, да ротик бусинкой. - Теперь ваша работа – глазки выковыривать.
После обеда строгая повариха – на деле оказавшаяся милейшим человеком – вынесла нам эмалированное ведро, на половину полное косточек урюка. Компот орава выпила. А на дне котла осталось лакомство – косточки: словно ракушки скопились на дне водоёма. Мы устроились на крылечке. Николай Николаевич выдал нам молоток. Долго и гулко раздавались удары «пионерского молота». А что: раз есть пионерские галстук, горн, барабан – так быть по сему и молоту!
9 Уморился я за день от беготни со стаканами. Лежу в кровати – перевариваю впечатления. А Колька-Воробей оказался прямо неистощимым кладезем страшных историй. Преподносит следующую:
Я с одним мальчишкой знаком. Он в прошлом году был в лагере «Дружный». У них такая история случилась. Был в лагере мальчик Петя. Но сам он себя называл Соболем. И лазал он по деревьям: сбивал с сосен шишки. И сосны его признавали за своего. Но однажды ему вздумалось залезть на берёзу. И это ей не понравилось. И, когда уже мальчик забрался на самую макушку, ветка предательски надломилась, и он упал с дерева. Нет, он не умер. Вполне живой мальчик. Только руку сломал. Левую. Запомнил мальчик березе этот случай. Злопамятный он был. И решил наказать берёзу Самым Сильным Проклятием. Тёмной-тёмной ночью, когда не светила ни Луна ни звёзды, прокрался он к берёзе и достал перочинный нож. Вырезал мальчик на берёсте три буквы - кресты косые Х Х Х и произнёс страшное проклятие: БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА! И весь лагерь знал, что эта берёза проклята, и не подходи
Частное ню с голой улыбающаяся девчонкой
Бородатый татуированный коп трахнул сисястую блондинку в теплую мокрую щелочку
Изумительное тело топ модели Celeste Star