Давид самойлов стихи о войне
Давид самойлов стихи о войнеСкачать файл - Давид самойлов стихи о войне
Поэт Лауреат Государственной премии СССР Давид Самойлов родился 1 июня года в Москве. Его отец был врачом, участником Первой мировой и Гражданской войн, в годы Отечественной войны работал в тыловом госпитале. Его московское детство было удивительно похоже на детство другого замечательного поэта — Бориса Пастернака. Мама Бориса Леонидовича - Розалия Кауфман, а отец Давида Самойлова — тоже Кауфман, Самуил Абрамович. Нет, они не были родственниками, просто являлись однофамильцами, но это было очень символично, что в русской литературе фамилии этих поэтов оказались рядом. В году Давид Самойлов окончил среднюю школу и поступил в Московский институт философии, истории и литературы МИФЛИ — объединение гуманитарных факультетов, выделенное из состава МГУ. Там, в МИФЛИ, в то время преподавали лучшие ученые страны — С. Жили пятеро поэтов В предвоенную весну, Неизвестных, незапетых, Сочинявших про войну Ощущение войны в этом стихотворении — поразительно, как и в других стихах, ставших любимыми для миллионов россиян. В начале финской войны Самойлов хотел уйти на фронт добровольцем, но не был мобилизован по состоянию здоровья. Впрочем, и в начале Великой Отечественной войны он не был взят в армию по возрасту, но здесь Самойлову повезло: В первые месяцы войны поэт записал в тетрадь все свои неизданные произведения, которые считал для себя важными: На трудовом фронте Давид Самойлов заболел, был эвакуирован в Самарканд, учился в Вечернем педагогическом институте. Вскоре поступил в военно-пехотное училище, по окончании которого в году его направили на Волховский фронт под Тихвин. Впоследствии в своих воспоминаниях Самойлов написал: В году поэт был ранен, после чего ему спас жизнь друг, алтайский крестьянин С. После госпиталя Самойлов вернулся на фронт и стал разведчиком. В частях 1-го Белорусского фронта освобождал Польшу, Германию, и окончил войну в Берлине. Регулярные публикации его стихов в периодической печати начались в году. До этого Самойлов работал как профессиональный переводчик поэзии и как сценарист на радио. В этом поэтическом цикле воплотился исторический опыт России и одновременно — жизненный опыт поэта, в котором своеобразно отразились традиции пушкинского историзма. Определяя свое поэтическое самоощущение, Самойлов написал: Даже термин у нас бытовал до войны: Их гибель он ощущал как самое большое горе. Если вычеркнуть войну, Что останется - не густо. Небогатое искусство Бередить свою вину. Самообман, Позже ставший формой страха. Мудрость - что своя рубаха Ближе к телу. Нет, не вычеркнуть войну. Ведь она для поколенья - Что-то вроде искупленья За себя и за страну. Простота ее начал, Быт жестокий и спартанский, Словно доблестью гражданской, Нас невольно отмечал. Если спросят нас юнцы, Как вы жили, чем вы жили? Мы помалкиваем или Кажем шрамы и рубцы. Словно может нас спасти От упреков и досады Правота одной десятой, Низость прочих девяти. Ведь из наших сорока Было лишь четыре года, Где нежданная свобода Нам, как смерть, была сладка. В году Давид Самойлов поселился в деревне Опалиха близ Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был также широк, как круг общения. В Опалиху приезжал Генрих Бёлль. Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками — Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Юрием Любимовым, Зиновием Гердтом и Юлием Кимом. Евгений Евтушенко в своеобразной стихотворной рецензии на эту книгу написал: В году он стал лауреатом Государственной премии СССР. Самойлов любил писать и читать письма, вел регулярную переписку с друзьями. В письмах он представал перед нами куда более легким и веселым человеком. В году Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Самойлов очень любил Пярну и Эстонию. До года, пока семья занимала только один этаж на улице Тооме, ему приходилось жить в несколько стесненной обстановке. Купив второй этаж, Давид Самойлович был безгранично счастлив. И, вернувшись из очередной непродолжительной поездки в году в Москву, сказал: В Эстонии ему было легче, спокойнее, поэтому многие знакомые убеждены, что пребывание в Пярну подарило ему еще несколько лет жизни. Может быть, поэтому на одном из званых вечеров он сказал: Давид Самойлович никогда не считался ярым диссидентом, однако в КГБ присматривали за ним. Однажды фотограф Виктор Перелыгин благодаря которому последующие поколения получили целую галерею фотоматериалов о жизни поэта поехал проведать живших в Калининграде родственников. Обедая в ресторане города Черняховска, он увидел за другим столиком подозрительно знакомого человека. Через несколько недель он вспомнил его, увидев выходящим из здания пярнуского отделения КГБ. Самойлова эта новость нисколько не удивила. Самойлов никогда не ставил даты к своим стихам. На вопрос, почему он так поступает, как-то ответил: Но и в письмах дат нет. Только последнее, адресованное Лидии Лебединской, было датировано 14 февраля года. В письме Самойлов рассказывал о бесснежной зиме, касался проблем взаимоотношений Эстонии и России, выражал опасения, как бы обещания эстонских политиков предоставить равные права с эстонцами местным русскоязычным жителям, не остались бы обещаниями. Как совпало — Война, беда, мечта и юность! И это всё в меня запало И лишь потом во мне очнулось!.. Сороковые, роковые, Свинцовые, пороховые Война гуляет по России, А мы такие молодые! Давид Самойлов умер в Таллине 23 февраля года и был похоронен в Пярну. Зиновий Гердт, на своем юбилейном вечере читал стихи Давида Самойлова, которые невозможно было слушать равнодушно: О, как я поздно понял, Зачем я существую, Зачем гоняет сердце По жилам кровь живую, И что порой напрасно Давал страстям улечься, И что нельзя беречься, И что нельзя беречься Текст подготовил Андрей Гончаров Использованные материалы: Или разомнем сначала эдипов комплекс? Я равнодушен к этой проекции души, но все же был готов поискать его в себе. Скорей, его можно заподозрить в паре поколений поэтов, разражающихся инфантильным протестом против Отца. Но мне-то он был - папой. Как раз в детстве, помню, мне недоставало в нем величия и категоричности. Он был легок, весел и смешлив. Таким оставался еще долго, пока в старости не отяжелел, и под грузом лет не начал крошиться его легкий образ. Пожалуй, мое детское чувство к нему было сродни тому, что он испытывал к собственному отцу. Иногда накатывала нестерпимая жалость и желанье уберечь — от кого? Помню вечный дворовый спор: Отец не тянул на командира уже по облику - невелик ростом, лысоватый с молодости. К тому же выглядел старше других отцов. Да и занятие странное — писатель, даже еще экзотичнее - поэт. Я сперва, как и другие, был уверен, что все писатели давно умерли, и живут только на книжных полках. Трудно было сознать, что мой живой, веселый, не торжественный отец словно впечатан в вечность. Впрочем, и книжки его были несерьезные, не тома, а стопки листков и бумажные брошюрки. Возможно, это питало мою жалость к отцу, ненастоящему писателю. Нет, я не стыдился его и его профессии, но было бы спокойнее, если б он, как другие отцы, каждый день ходил на работу. Разумеется, я не подозревал отца ни в чем дурном, скорее за него опасался. Это занятие мне и вовсе казалось странным. Я подозревал, что книги создаются как бы на прававилонском, адресуясь душой к душе. Тогда дело переводчика становилось безусловно второстепенным, хотя и значительным в своей второстепенности, ибо требовало выразить точно намеченное на языке духа. Он, избегая тягостного и невнятного, старался быть человеком света, но тень растягивалась к закату, и отец с годами все хуже помещался в творимый им блестящий и обаятельный образ, в котором скапливал все светлое и благодатное в своей натуре. Это образ носил его детское, дурашливое имя. Упрощая свое виденье мира, Отец, словно бы, разбудил демонов, которых, хочется верить, в конце концов поборол. В его отверженьи изощренных чувств сквозит та же душевная скромность, что была присуща его отцу, но уже не в глубокой и сокровенной прозрачности, а подрываемая страстями. Отец стремился к классической простоте, заслоняясь от сложности собственной натуры. Сколь глубоко он в этом преуспел, свидетельствуют его стихи. А это не только война, но и внешний груз времени, который несет на себе человек, принадлежащий к поколению и вырывающийся из него? Стихи - и причина, и следствие. Отец совершил большой душевный труд, преодолев дьявольский государственный соблазн и гармонизировав хаос войны. Он смирил тьмы демонов, не чураясь их, а мужественно выходя им навстречу, не вооруженный ничем, кроме мудрого простодушия, долгие годы остававшегося цельным. На его стороне была литература? Отец умел отчуждать свою жизнь, видеть ее в литературном обрамлении, словно бы сделавшись героем романа. Даже удивительно, сколь литература, оказалась для него живой, и впрямь став средством гармонизировать жизнь. В литературном строительстве своей души он не был ни эпигоном, ни подражателем. Опираясь на чужое, он возвел свое, создал самостоятельного и мощного героя, ставшего субъектом и объектом его поэзии, который умел распугать мелкую душевную нечисть. Сперва чужая литература предоставляла модели существования, потом отец все больше делался героем, задуманного еще в юности, но так и не написанного романа, из которого осуществил на бумаге только лирические отступления. Гармоническая сердцевина его души постоянно вела бои с ущемленными, мелкими, но вполне человеческими эмоциями и чувствами. Пожалуй, он был истинней самой жизни. Отцу было уютно в сотворенном им упорством и усилием мире разума и света. Неуютная жизнь теребила колючками ревнивую и самолюбивую отцовскую душу, но в отстаивании сотворенного им мира все ярче и гармоничней становилось его письмо, а субъект поэзии, герой и автор, распространился на все пространство души. Мне она казалась неисчерпаемой. Откуда мне знать в ту пору, что не бывает неисчерпаемых истин? Возведенный отцом хрустальный дворец возвышал душу, но таил соблазн. Он смирял демонов эпохи робкой молитвой надеющегося человека. Этот дворец и сейчас стоит на том же месте, можно любоваться красотой его классических пропорций. Однако, настало время, и отцу, как живому человеку, пришлось его покинуть. Сменилась эпоха, и стал тенью взращенный им литературный герой, перестав аккумулировать истину. Но ведь как раз в это время пришло время наибольшей его славы и известности. То есть он как бы был признан, выпав из времени? Он всерьез верил в теорию, что поэт умирает, когда должно. Не то чтобы вправе самолично поставить точку, но жизнь его пресечется тотчас, как иссякнет вымышленный им сюжет. Однако отцу после гибели своего героя довелось прожить еще полтора десятилетия. Может, самых трудных, но и самых обнаженных и подлинных. Собственный яркий образ уже не соблазнял его своей обаятельной срединностью. Он еще сочинил много стихов, но не сотворил новой гармонии. Это был не новый дворец, а пристройки к нему, и отцовская душа в них уже не обитала. Это для меня печальный символ отчуждения творенья от творца, отчуждения прошлого, замкнувшегося в красивой безысходности. Хотел бы я узнать, что познал отец в поздние годы. Отрекся ли от авторства собственной жизни? Мне он не рассказал об этом. Важнейшее открывалось процеженным сквозь его поэзию. Если б им доверился, то носил бы в себе еще более ложный образ, чем просто читатель его поэзии. Но, будучи подозрителен с малолетства, чуял, что взрослые от меня таятся. Детская недоверчивость сродни старческой, когда ослабевший слух превращает чужую речь в зловещий шепот. Я не предполагал губительного заговора. Скорей, наоборот, - стремленье уберечь от жестоких истин. Это не в упрек, - очень даже немало. Мы стоим на их плечах, не гигантов, но какие есть. Вообще, сумели бы мы взгромоздиться на гигантские плечи? Отец был среди тех, кто разгребал завалы лжи и дурмана, чтобы сообщить, что дважды два четыре. Жаль, что гордые своим открытием, они не прислушивались к жизни, которая бы им подсказала, что в иных случаях не четыре, а пять, ноль, десять. Жизнь отказалась сочинить для них роман воспитания. Они же сами ничего не сочинили наперед и ужаснулись непредвиденностью накренившейся жизни. Меня отчего-то греет, что я рос вместе с сознанием страны: Я благодарен уходящему поколению за почти счастливую юность, и отцу, конечно, в первую очередь. Ему-то, слава Богу, не довелось дожить до нового трагического разлома, хотя, умирая, он предвидел беды. Все же сбылась его теория о своевременной смерти поэта. Лучшей и более своевременной кончины, чем та, которой отец удостоился, он бы и сам для себя не придумал. Всерьез перед Пастернаком был виновен как раз Слуцкий, возможно, так и не снесший этого бремени вины. Можно считать, что это покаяние и за него тоже. Смерть старого воина в армейский праздник 23 февраля, словно прощальный залп над могилой. Отец вел вечер Пастернака, и умер едва ль не на сцене, выйдя за кулисы, как и подобает большому актеру. Последние слова, которые произнес отец, на миг вернувшись из смерти, словно всем нам подарок и надежда. Спорт Альпинизм Конькобежный спорт Теннис Фигурное катание Футбол Спортивная гимнастика Бокс Автоспорт Борьба. Наука Исследователи Конструкторы Космос Учёные Философы. Жизнь замечательных людей Путешествия Королевские семьи Меценатство Героизм Подвижничество Театр Кино Необычные достижения. Цирк Эксцентрика Клоунада Иллюзион Дрессировка. Публицистика Журналистика Радио Телевидение. Медицина Земмельвейс Игнац Филипп Пирогов Николай Иванович. Архитектура Шехтель Фёдор Осипович. Катастрофы Терроризм Природные катаклизмы Аварии. Военное дело Авиация Военачальники Партизанская война Флот Женщины на войне Разведывательная деятельность Гражданская война Военные преступления Первая мировая война Великая Отечественная война. Религия Мень Александр Владимирович. Отзывы в LiveJournal Отзывы в Живом Журнале. Искусство Поэзия Самойлов Давид Самуилович Поэт Лауреат Государственной премии СССР Давид Самойлов родился 1 июня года в Москве. Для комментирования необходимо зарегистрироваться! Самойлов Давид Самуилович Поэзия Самойлов умер не в Пярну, исправьте, пожалуйста. Маша Портнова \\\\\\\\\\\\\\\[ Андрей Гончаров \\\\\\\\\\\\\\\[
Самойлов Давид
Поэт Лауреат Государственной премии СССР Давид Самойлов родился 1 июня года в Москве. Его отец был врачом, участником Первой мировой и Гражданской войн, в годы Отечественной войны работал в тыловом госпитале. Его московское детство было удивительно похоже на детство другого замечательного поэта — Бориса Пастернака. Мама Бориса Леонидовича - Розалия Кауфман, а отец Давида Самойлова — тоже Кауфман, Самуил Абрамович. Нет, они не были родственниками, просто являлись однофамильцами, но это было очень символично, что в русской литературе фамилии этих поэтов оказались рядом. В году Давид Самойлов окончил среднюю школу и поступил в Московский институт философии, истории и литературы МИФЛИ — объединение гуманитарных факультетов, выделенное из состава МГУ. Там, в МИФЛИ, в то время преподавали лучшие ученые страны — С. Жили пятеро поэтов В предвоенную весну, Неизвестных, незапетых, Сочинявших про войну Ощущение войны в этом стихотворении — поразительно, как и в других стихах, ставших любимыми для миллионов россиян. В начале финской войны Самойлов хотел уйти на фронт добровольцем, но не был мобилизован по состоянию здоровья. Впрочем, и в начале Великой Отечественной войны он не был взят в армию по возрасту, но здесь Самойлову повезло: В первые месяцы войны поэт записал в тетрадь все свои неизданные произведения, которые считал для себя важными: На трудовом фронте Давид Самойлов заболел, был эвакуирован в Самарканд, учился в Вечернем педагогическом институте. Вскоре поступил в военно-пехотное училище, по окончании которого в году его направили на Волховский фронт под Тихвин. Впоследствии в своих воспоминаниях Самойлов написал: В году поэт был ранен, после чего ему спас жизнь друг, алтайский крестьянин С. После госпиталя Самойлов вернулся на фронт и стал разведчиком. В частях 1-го Белорусского фронта освобождал Польшу, Германию, и окончил войну в Берлине. Регулярные публикации его стихов в периодической печати начались в году. До этого Самойлов работал как профессиональный переводчик поэзии и как сценарист на радио. В этом поэтическом цикле воплотился исторический опыт России и одновременно — жизненный опыт поэта, в котором своеобразно отразились традиции пушкинского историзма. Определяя свое поэтическое самоощущение, Самойлов написал: Даже термин у нас бытовал до войны: Их гибель он ощущал как самое большое горе. Если вычеркнуть войну, Что останется - не густо. Небогатое искусство Бередить свою вину. Самообман, Позже ставший формой страха. Мудрость - что своя рубаха Ближе к телу. Нет, не вычеркнуть войну. Ведь она для поколенья - Что-то вроде искупленья За себя и за страну. Простота ее начал, Быт жестокий и спартанский, Словно доблестью гражданской, Нас невольно отмечал. Если спросят нас юнцы, Как вы жили, чем вы жили? Мы помалкиваем или Кажем шрамы и рубцы. Словно может нас спасти От упреков и досады Правота одной десятой, Низость прочих девяти. Ведь из наших сорока Было лишь четыре года, Где нежданная свобода Нам, как смерть, была сладка. В году Давид Самойлов поселился в деревне Опалиха близ Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был также широк, как круг общения. В Опалиху приезжал Генрих Бёлль. Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками — Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Юрием Любимовым, Зиновием Гердтом и Юлием Кимом. Евгений Евтушенко в своеобразной стихотворной рецензии на эту книгу написал: В году он стал лауреатом Государственной премии СССР. Самойлов любил писать и читать письма, вел регулярную переписку с друзьями. В письмах он представал перед нами куда более легким и веселым человеком. В году Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Самойлов очень любил Пярну и Эстонию. До года, пока семья занимала только один этаж на улице Тооме, ему приходилось жить в несколько стесненной обстановке. Купив второй этаж, Давид Самойлович был безгранично счастлив. И, вернувшись из очередной непродолжительной поездки в году в Москву, сказал: В Эстонии ему было легче, спокойнее, поэтому многие знакомые убеждены, что пребывание в Пярну подарило ему еще несколько лет жизни. Может быть, поэтому на одном из званых вечеров он сказал: Давид Самойлович никогда не считался ярым диссидентом, однако в КГБ присматривали за ним. Однажды фотограф Виктор Перелыгин благодаря которому последующие поколения получили целую галерею фотоматериалов о жизни поэта поехал проведать живших в Калининграде родственников. Обедая в ресторане города Черняховска, он увидел за другим столиком подозрительно знакомого человека. Через несколько недель он вспомнил его, увидев выходящим из здания пярнуского отделения КГБ. Самойлова эта новость нисколько не удивила. Самойлов никогда не ставил даты к своим стихам. На вопрос, почему он так поступает, как-то ответил: Но и в письмах дат нет. Только последнее, адресованное Лидии Лебединской, было датировано 14 февраля года. В письме Самойлов рассказывал о бесснежной зиме, касался проблем взаимоотношений Эстонии и России, выражал опасения, как бы обещания эстонских политиков предоставить равные права с эстонцами местным русскоязычным жителям, не остались бы обещаниями. Как совпало — Война, беда, мечта и юность! И это всё в меня запало И лишь потом во мне очнулось!.. Сороковые, роковые, Свинцовые, пороховые Война гуляет по России, А мы такие молодые! Давид Самойлов умер в Таллине 23 февраля года и был похоронен в Пярну. Зиновий Гердт, на своем юбилейном вечере читал стихи Давида Самойлова, которые невозможно было слушать равнодушно: О, как я поздно понял, Зачем я существую, Зачем гоняет сердце По жилам кровь живую, И что порой напрасно Давал страстям улечься, И что нельзя беречься, И что нельзя беречься Текст подготовил Андрей Гончаров Использованные материалы: Или разомнем сначала эдипов комплекс? Я равнодушен к этой проекции души, но все же был готов поискать его в себе. Скорей, его можно заподозрить в паре поколений поэтов, разражающихся инфантильным протестом против Отца. Но мне-то он был - папой. Как раз в детстве, помню, мне недоставало в нем величия и категоричности. Он был легок, весел и смешлив. Таким оставался еще долго, пока в старости не отяжелел, и под грузом лет не начал крошиться его легкий образ. Пожалуй, мое детское чувство к нему было сродни тому, что он испытывал к собственному отцу. Иногда накатывала нестерпимая жалость и желанье уберечь — от кого? Помню вечный дворовый спор: Отец не тянул на командира уже по облику - невелик ростом, лысоватый с молодости. К тому же выглядел старше других отцов. Да и занятие странное — писатель, даже еще экзотичнее - поэт. Я сперва, как и другие, был уверен, что все писатели давно умерли, и живут только на книжных полках. Трудно было сознать, что мой живой, веселый, не торжественный отец словно впечатан в вечность. Впрочем, и книжки его были несерьезные, не тома, а стопки листков и бумажные брошюрки. Возможно, это питало мою жалость к отцу, ненастоящему писателю. Нет, я не стыдился его и его профессии, но было бы спокойнее, если б он, как другие отцы, каждый день ходил на работу. Разумеется, я не подозревал отца ни в чем дурном, скорее за него опасался. Это занятие мне и вовсе казалось странным. Я подозревал, что книги создаются как бы на прававилонском, адресуясь душой к душе. Тогда дело переводчика становилось безусловно второстепенным, хотя и значительным в своей второстепенности, ибо требовало выразить точно намеченное на языке духа. Он, избегая тягостного и невнятного, старался быть человеком света, но тень растягивалась к закату, и отец с годами все хуже помещался в творимый им блестящий и обаятельный образ, в котором скапливал все светлое и благодатное в своей натуре. Это образ носил его детское, дурашливое имя. Упрощая свое виденье мира, Отец, словно бы, разбудил демонов, которых, хочется верить, в конце концов поборол. В его отверженьи изощренных чувств сквозит та же душевная скромность, что была присуща его отцу, но уже не в глубокой и сокровенной прозрачности, а подрываемая страстями. Отец стремился к классической простоте, заслоняясь от сложности собственной натуры. Сколь глубоко он в этом преуспел, свидетельствуют его стихи. А это не только война, но и внешний груз времени, который несет на себе человек, принадлежащий к поколению и вырывающийся из него? Стихи - и причина, и следствие. Отец совершил большой душевный труд, преодолев дьявольский государственный соблазн и гармонизировав хаос войны. Он смирил тьмы демонов, не чураясь их, а мужественно выходя им навстречу, не вооруженный ничем, кроме мудрого простодушия, долгие годы остававшегося цельным. На его стороне была литература? Отец умел отчуждать свою жизнь, видеть ее в литературном обрамлении, словно бы сделавшись героем романа. Даже удивительно, сколь литература, оказалась для него живой, и впрямь став средством гармонизировать жизнь. В литературном строительстве своей души он не был ни эпигоном, ни подражателем. Опираясь на чужое, он возвел свое, создал самостоятельного и мощного героя, ставшего субъектом и объектом его поэзии, который умел распугать мелкую душевную нечисть. Сперва чужая литература предоставляла модели существования, потом отец все больше делался героем, задуманного еще в юности, но так и не написанного романа, из которого осуществил на бумаге только лирические отступления. Гармоническая сердцевина его души постоянно вела бои с ущемленными, мелкими, но вполне человеческими эмоциями и чувствами. Пожалуй, он был истинней самой жизни. Отцу было уютно в сотворенном им упорством и усилием мире разума и света. Неуютная жизнь теребила колючками ревнивую и самолюбивую отцовскую душу, но в отстаивании сотворенного им мира все ярче и гармоничней становилось его письмо, а субъект поэзии, герой и автор, распространился на все пространство души. Мне она казалась неисчерпаемой. Откуда мне знать в ту пору, что не бывает неисчерпаемых истин? Возведенный отцом хрустальный дворец возвышал душу, но таил соблазн. Он смирял демонов эпохи робкой молитвой надеющегося человека. Этот дворец и сейчас стоит на том же месте, можно любоваться красотой его классических пропорций. Однако, настало время, и отцу, как живому человеку, пришлось его покинуть. Сменилась эпоха, и стал тенью взращенный им литературный герой, перестав аккумулировать истину. Но ведь как раз в это время пришло время наибольшей его славы и известности. То есть он как бы был признан, выпав из времени? Он всерьез верил в теорию, что поэт умирает, когда должно. Не то чтобы вправе самолично поставить точку, но жизнь его пресечется тотчас, как иссякнет вымышленный им сюжет. Однако отцу после гибели своего героя довелось прожить еще полтора десятилетия. Может, самых трудных, но и самых обнаженных и подлинных. Собственный яркий образ уже не соблазнял его своей обаятельной срединностью. Он еще сочинил много стихов, но не сотворил новой гармонии. Это был не новый дворец, а пристройки к нему, и отцовская душа в них уже не обитала. Это для меня печальный символ отчуждения творенья от творца, отчуждения прошлого, замкнувшегося в красивой безысходности. Хотел бы я узнать, что познал отец в поздние годы. Отрекся ли от авторства собственной жизни? Мне он не рассказал об этом. Важнейшее открывалось процеженным сквозь его поэзию. Если б им доверился, то носил бы в себе еще более ложный образ, чем просто читатель его поэзии. Но, будучи подозрителен с малолетства, чуял, что взрослые от меня таятся. Детская недоверчивость сродни старческой, когда ослабевший слух превращает чужую речь в зловещий шепот. Я не предполагал губительного заговора. Скорей, наоборот, - стремленье уберечь от жестоких истин. Это не в упрек, - очень даже немало. Мы стоим на их плечах, не гигантов, но какие есть. Вообще, сумели бы мы взгромоздиться на гигантские плечи? Отец был среди тех, кто разгребал завалы лжи и дурмана, чтобы сообщить, что дважды два четыре. Жаль, что гордые своим открытием, они не прислушивались к жизни, которая бы им подсказала, что в иных случаях не четыре, а пять, ноль, десять. Жизнь отказалась сочинить для них роман воспитания. Они же сами ничего не сочинили наперед и ужаснулись непредвиденностью накренившейся жизни. Меня отчего-то греет, что я рос вместе с сознанием страны: Я благодарен уходящему поколению за почти счастливую юность, и отцу, конечно, в первую очередь. Ему-то, слава Богу, не довелось дожить до нового трагического разлома, хотя, умирая, он предвидел беды. Все же сбылась его теория о своевременной смерти поэта. Лучшей и более своевременной кончины, чем та, которой отец удостоился, он бы и сам для себя не придумал. Всерьез перед Пастернаком был виновен как раз Слуцкий, возможно, так и не снесший этого бремени вины. Можно считать, что это покаяние и за него тоже. Смерть старого воина в армейский праздник 23 февраля, словно прощальный залп над могилой. Отец вел вечер Пастернака, и умер едва ль не на сцене, выйдя за кулисы, как и подобает большому актеру. Последние слова, которые произнес отец, на миг вернувшись из смерти, словно всем нам подарок и надежда. Спорт Альпинизм Конькобежный спорт Теннис Фигурное катание Футбол Спортивная гимнастика Бокс Автоспорт Борьба. Наука Исследователи Конструкторы Космос Учёные Философы. Жизнь замечательных людей Путешествия Королевские семьи Меценатство Героизм Подвижничество Театр Кино Необычные достижения. Цирк Эксцентрика Клоунада Иллюзион Дрессировка. Публицистика Журналистика Радио Телевидение. Медицина Земмельвейс Игнац Филипп Пирогов Николай Иванович. Архитектура Шехтель Фёдор Осипович. Катастрофы Терроризм Природные катаклизмы Аварии. Военное дело Авиация Военачальники Партизанская война Флот Женщины на войне Разведывательная деятельность Гражданская война Военные преступления Первая мировая война Великая Отечественная война. Религия Мень Александр Владимирович. Отзывы в LiveJournal Отзывы в Живом Журнале. Искусство Поэзия Самойлов Давид Самуилович Поэт Лауреат Государственной премии СССР Давид Самойлов родился 1 июня года в Москве. Для комментирования необходимо зарегистрироваться! Самойлов Давид Самуилович Поэзия Самойлов умер не в Пярну, исправьте, пожалуйста. Маша Портнова \\\\\\\\\\\\\\\\[ Андрей Гончаров \\\\\\\\\\\\\\\\[
Давид Самойлов — Стихи о войне
СТИХИ О ВОЙНЕ (Часть I)
Конституция рф функции свойства структура