Дамы девяностых любят стоять в одних лишь чулках
👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Дамы девяностых любят стоять в одних лишь чулках
Роман
Женщину, религию, дорогу,
Каждый выбирает по себе.
Ю. Левитанский.
Сибирь, Сибирь. Западная Сибирь моя родная сторона. Мой родной город Омск. Где я родился и вырос, где прожил почти полжизни. Город, о котором поэт Всеволод Рождественский писал, вспоминая этот город своего эвакуационного детства, город на слиянии речки Омки, Оми и могучего труженика батюшки Иртыша, -
…Где - то есть город тихий, как сон.
Пылью тягучей по грудь занесен.
В Утренней речке вода как стекло,
Где – то есть город, в котором тепло….
А классик русской литературы карточный игрок и каторжанин Федор Михайлович Достоевский писал об Омске, глядя из щелей острожного сарая, в котором лепил кирпичи для новостроек Омска, уныло глядя на свинцово – с прозеленью волны Иртыша, вспоминал в своих «Записках из мертвого дома»,
- «Гадкий, грязный, развратный городишка».
Что ж господа, разные времена, разные оценки. Разные причины пожить в Омске.
И все - таки я бесконечно благодарен городу моего детства. Городу, из которого я уехал после школы в Москву учиться, в институте легкой промышленности и куда вернулся, окончив ВУЗ, по распределению работать инженером – конструктором в НИКТИ, А потом была работа на заводе, работа в Горкоме комсомола. И вот служба в МВД, которую я начинал в УИН Омского УВД, в должности заместителя начальника СИзо №1. И вот по окончанию Омской Высшей Школы Милиции вновь женился в 1990 году и этот перевод в Ленинград, Петербург. Потом октябрь 1993 года, командировка в перепуганную, пришипившуюся Москву, по возвращению из которой мне в самом начале ноября было досрочно присвоено звание подполковника милиции.
Да, Питер, Питер мой город. Здесь я стал мудрей и с городом дождей мы уж точно мазаны одним миром. И те несколько лет, что я прослужил в Большом Доме – Литейный проспект 4 памятны для меня еще и тем, что прямо напротив, стоит, некогда Императорское Михайловское артиллерийское училище, которое в 1914 году окончил мой дед, участник Брусиловского прорыва, награжденный Георгиевским крестом и медалью - За храбрость. Погибший в 1943 году, защищая Ленинград. И вспомнились, причитания моей бабули Раисы Семеновны, Питерской курсистки. Как они с ее папенькой Статским Советником, моим прадедом Резуновым Семеном Андреевичем, да с ее маменькой Марией, ее старшим братом Ваней, который только, только окончил в Петрограде институт, инженер путеец, да еще и с тремя ее сестрами в марте 1917 го, бросили все и бежали от этой Питерской заварухи. Причем я от бабули, да и вообще в доме прадеда таких слов, как Великая Октябрьская Социалистическая революция никогда не слышал. Питерская заваруха, охватившая всю Страну. Заваруха, переросшая в трагедию братоубийственной Гражданской войны.
Уехали господа Резуновы всем семейством в такой далекий, далекий и вроде бы тихий Омск, где Стацкий Советник, мой прадед купил большой, добротный дом в казачьей слободе, недалеко от своих Питерских приятелей Чирековых и Заблотских. А потом бабуля Рая, встретила в Омске своего Мишу, моего деда, молодого офицера артиллериста, который приехал с близкими друзьями, сослуживцами в Омск с развалившегося фронта, из разлагающейся Армии. Но в отличие от своих друзей мой дед Миша не стал служить у Колчака. Сказал молодой жене и ее родителям, что самое подлое и глупое, кровавое дело это воевать со своим народом. Не знаю, уж как пережил дед эту Гражданскую войну? Но, уж точно не прятался. Просто артиллерист – математик работал сначала у Сибирского купчины – хлеботорговца Прохора Шубина, потом в Советской потребкооперации, а в 1941м Власть видимо вспомнила про этого поручика артиллериста и призвала его в Красную Армию, послала защищать город Ленина, где он командир противотанкового артдивизиона и сложил свою голову в марте 1943 года. И тут же его сын, мой отец Виктор Михайлович, не закончив, свою учебу в Омском автомобильном техникуме рванул добровольцем на фронт. Воевал на Дону, освобождал от фашистов Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию, брал Будапешт. А вот на самой границе с Австрией головной танк лейтенанта Витьки Мизина напоролся на фугас. В Московсковский госпиталь, где в конце 44-го, лечился порядком обгоревший отец, приехала со спектаклем труппа самодеятельных артистов, в основном девчонки ткачихи с Трехгорки. Ставили пьесу «Васса Железнова» Горького. И Витька не смог не влюбиться в такую развеселую, озорную певунью, плясунью Женьку, которую играла моя мама Аня. По выздоровлению отец опять уехал воевать. И только в апреле 1945 го на танцах в клубе летчиков, в подмосковном Монино, они случайно встретились вновь. Анну с Трехгорки перевели на Купавенскую тонкосуконную фабрику, а база спецподразделения НКВД, где теперь уже служил Виктор, находилась здесь же, на аэродроме в Монино. Эта встреча в Монино, как знак судьбы не остался не замеченной молодыми. Они поженились, в самом начале мая 1945 – го. Война для моего отца закончилась аж в 1948 году, его отдельный 52 - ой полк НКВД, что стоял в польском городке Зборов, на самой границе с Украиной, наверное, до сих пор еще помнит этих спецов ЭНКаведешников, что крошили всякое бандеровское отребье по Буковине, в Карпатах, на Западной Украине. Досталось и бандитам Армии Краевой в Польше на Мазурах, и «Лесным братьям» в Литве. В конце 47- го года отец отправил маму, беременную мной к своей матери, моей бабуле, Раисе Семеновне в Омск, где я в начале октября 48 – го и родился, куда после демобилизации и вернулся мой отец Сталинский опричник. Где он прослужил в МВД до 1967 года, часто ездил на Украину праздновать день своего полка, ездил с мамой в Молдавию, в Тирасполь к своим приятелям сослуживцам. С мамой и со мной ездили в начале пятидесятых к тетке отца, сестре деда Миши Нине Ивановне в Подмосковное Лионозово, на родину деда Миши.
Часть первая.
Глава 1.
Эта история началась в конце восьмидесятых, начале девяностых. На очередном изломе, и без того переломанной, скособоченной, часто перевранной истории нашей Страны. Но ведь Родину, как и родителей не выбирают. А история и настоящие подвиги в жизни нашей Страны есть, и придумывать, ни историю, ни подвиги не надо. Как и не надо гадить на Страну, ее историю, ее народ.
Как некоторые, вот сняли у себя на этой кинофабрике грез спорные во многом кинокадры и уже они «на луне высаживались». Наснимали эпизоды «Звездных войн» и вот вам тут же СОИ. Кого решили попугать господа? Вот не станем вас больше катать на своих ракетах до МКС, тогда и посмотрим, кто ж первый в Космосе. А воевать с нами, так это дело дохлое, хоть для кого. Никакие океаны, проливы не спасут. Придем и улучшим вашу нацию, породу, тогда уж, свои волоса вам рвать, хоть где будет поздно. Вон ваши же политики, стратеги, философы прошлого предупреждали - Россию не трогать! Не задирать! Кровушкой умоетесь!
Сашка Драгунов, не шкет, но и не больно рослый, русый худощавый парень родился и вырос в старинном Сибирском селе Екатерининском, что на берегу Иртыша в Муромском районе, на Севера - Востоке Омской области. Почти сразу после школы Сашку призвали в армию и он, отслужив два года в отдельной бригаде 7484 Внутренних Войск СибВО, что стоит в Омске, у стадиона «Динамо», после демобилизации остался здесь же в городе инспекторам режима и охраны в СИзо № 1 , проще говоря, контролером в тюряге. Острог, построенный еще в 1852 году, теперь находился почти в центре города – миллионника. Города флагмана Сибирской нефтехимии, машиностроения и крупного железнодорожного узла Транссиба. Городе, который в 1918 году был объявлен исследователем Севера, путешественником, героем Первой мировой, минером Балтики, Георгиевским кавалером, авантюристом, наркоманом и убийцей тысяч Омских работяг, особенно железнодорожников. ( Под Омском, декабрь 1918 года, полный расстрел железнодорожного поселка Куломзино. Расстрел, всего работоспособного населения, включая стариков, женщин и детей. Да и забредших туда, попавших под горячую руку господ Депутатов Первой Государственной Думы, двенадцать персон, сбежавших от революции и вот так погибших.) Омск, объявленный Адмиралом Колчаком, - Столицей единой и не делимой Российской империи. Горд переживший интервенцию всех стран Антанты, включая Японию и США.
Город Омск в период Великой Отечественной 41-45 годов, принявший сотни тысяч эвакуированных, сотни заводов из Европейской части СССР. Город, ковавший Победу, да и сейчас вносящий свой вклад в создание щита России. Чего только нет в Омске и объединение заводов – «Полет», - авиационных предприятий значит, и крупнейший в Росси танковый завод имени Ворошилова, и большущий завод имени « Баранова» - авиационных, и еще бог знает каких двигателей. Еще есть с десяток радиозавов. Крупнейший в стране шинный завод и завод пластмасс. Объединение «Техуглерод». Но Сашка вот, как - то прикипел к тюряге. Службе не больно суетной, но твердой, привычной в сравнении с другими работами в это суматошное, мутное время Горбачевских «реформ», компаний и «перестроек». Ельцинских запойных свершений и измов. Сержант внутренней службы Сашка Драгунов неспешно «тащил» службу в нарядах на вышках и в режимных корпусах Следственного изолятора. Правда, жить приходилось в общаге, аж на улице Энтузиастов. Что в городке Нефтяников, остановок пятнадцать, на расхлестанном, стареньком, скрипучем и вечно переполненном троллейбусе по улице Нефтезаводской, по Красному пути, а там от Сибзавода еще минут пятнадцать, двадцать пехом по улице Тарской. Но Сашка приноровился и на службу не опаздывал. Общага была за лесополосой прямо у колонии строгого режима УХ - 16/3 рядышком со штабом колонии и в общаге проживали в основном служащие в этой колонии. Тем более что Сашка жил в комнате вдвоем с Юркой Шнякиным, инспектором режимной части этой же колонии, его прежним сослуживцем еще по бригаде ВВ. Жили они степенно, без выступашек и заморочек. В меру квасили по вечерам, после службы и водили, но не часто в комнату, на ночь не больно скандальных, крикливых подруг. Сашка так попривык к такому раскладу его нынешней городской жизни, что эта телеграмма от матери, ну прям, перевернула все, - «Приезжай. Срочно. Умер дед. Отец совсем плохой. Люська дурит. К тебе собирается. Ждем. Мама». Сашка, скривив физиономию по кислее, написал рапорт и пошел с ним по начальству. Телеграмма от матери, несомненно, имела вес в его пользу. Только вот его начальник смены Женька Панчишный злобно хмыкнул, читая его рапорт, проворчал,
- Эва причина. Дед помер. Поди, дед - то сто лет в обед. У меня вон тоже мать все по больницам так, что мне тоже теперь все отпуска справлять. Вот тебя отпущу, Голиков на сессию уйдет, Дорофеева в декрет собралась, Гришка Фокин в запой свалит и смена почти голая. Ладно, иди к заму по режиму. Майор подпишет, что ж будем исполнять, как нибудь выкрутимся, - сунул рапорт назад Сашке под нос младший лейтенант.
-Ну, мамлей! Сука ушлая, хоть бы чего на рапорте чиркнул! Вот, мол, где пролет какой, так вы сами и выкручивайтесь товарищ начальник! А я И.О. начальника смены вроде, как и не при делах. Хохол скользкий! На ровном месте проблему придумает! Точно, надо на смену кого самостоятельного искать! Толкового, ответственного! Принципиального! - сопел и матерился, подписывая, Сашкин рапорт заместитель начальника СИзо по охране и режиму майор Белов.
-Ты там смотри сержант, тоже вот за семь суток управься! Не влезь во что, там в своей деревне!
- Слушаюсь товарищ майор! Я не опоздаю! Не подведу! – щелкнул Сашка каблуками и, взяв свой подписанный рапорт, пошел к двери кабинета, услышав, за спиной, как майор, наверное, в трубку телефона весело, нарочито строго рычит, кому-то,
- Любаня! Ты чего там утром у «хозяина» на сходняке пела про учебный центр, ну так вот готовь материалы на сержанта Драгунова. За неделю управишься? Ну, порядок! Вот, как он вернется, так по врачам его и погонишь! Ну, а как жи! Куем кадры! Молодым везде у нас дорога! Ага! Заходи на рюмку чая! Бывай! Ну, а как же слушаю, слушаю! Внематочно, слушаю вас мадам. Ха, ха. Ну, вечерком как обычно. Ха, ха.
Сашка, неплотно прикрыв дверь, прижался к косяку, может еще чего майор сболтнет в сексуальном угаре. Интересно ж, что он ему Сашке надумал, куда его заслать хочет?
Но за дверью раздался только злобный рык,
- Да ну тебя! Сама в своих, этих колготках вечно запутаешься! А я ей их вечно, вроде, как и порвал! Что б сняла к моему приходу! Ну и вали к своему подполу «сетчатому» Вове – Венику!
Точно, ведь Люба кадровичка старлей, женка подполковника Берзикова, зама начальника Управления. Одного из замов по производству, «осчастливившего» Управление организацией производства сетчатых мешков под картошку, - вспомнил Сашка. А что? Ведь точно. Новых производственных площадей минимум. Капронового шнура на Омских хим-шарашка, тоже хоть жопой ешь. А главное занятость, загруженность работой спецконтенгента 100 %. Затраты минимальные, а ликвидность произведенного товара полная. В период уборочной такие мешки - сетки селу только дай под картошку, свеклу, капусту. Да и выбросить вроде не жалко. Пусть себе зечье сидит, эти сетки вяжет. Так Вова Берзиков и «связал» себе и должность, и погоны подполковника, и новую машинешку «Москвич 2141», новую квартирку у «тюрьмы», у УИН. Рядышком со службой, куда он и перебрался с новой, молодой женой, во вновь возведенный дом. Ну, а новая жена Любаша. Вроде и по моложе, по красивше прежней. Ну, а насчет верности, так это никто и не обещал. Да и какие тут измены среди офицеров НКВД. Все люди братья. Чего тут делить. Дело житейское. Сашка стоял под дверью размышляя, пока не получил дверями по затылку.
-Ты чего Драгунов? Прибалдел? Под дверями торчишь, - рыкнул майор, - будим, значит, это из тебя прапорщика делать! Ага! Иди, ка до дежурки, да по тихому скажи там старшему сержанту Галине Новиковой пусть подойдет ко мне сейчас. Дело есть. Ага.
Сашка кивнул и побежал по лестнице в низ. Исполнять поручение.
Отправив, всегда готовую Галюню к майору Сашка, не затягивая время на всякие не нужные согласования и посторонние дела, тут же смотался до общаги, скидал, собрал свой чемоданчик. Предупредил вахтершу, черкнул Юрке пару строк и уже вечером удобно устроился в уютной, чистенькой каюте на второй палубе беленького теплохода «космонавт Гагарин». Теплоход шел на Север, до Ханты-Мансийска, аккурат мимо Екатерининского, верняком с остановкой для хрен знает какой дозаправки. В общем, Сашка плавал, ходил так, уже не раз. Всех дел – то меньше суток и дома. Без этой канительной тряски по вонючим, скрипучим автобусам с крикливыми, потными тетками и вечно бухими мужиками. Пусть чуть подороже, но зато, как белый человек. А там от пристани до его дома всего-то пять минут ходу. Вторым пассажиром в его каюту, влез какой – то крендель в капроновой, как еще у кукурузника Хрущева мятой шляпе и при засаленном галстуке, скрученном в трубку. В одной руке мужичонка не нес, а буквально пер потертый, угловатый черный чемодан, а в другой помахивал потертым коричневым портфелем. Плюхнув на койку свай багаж, попутчик, уставившись на окно открытого элюминатора, за которым уже уходило, проплывало здание речного вокзала, противно прогундосил,
-Закрыть бы надо, а то за ночь продует. У меня, знаете ли, горло слабое. Ангина сразу может быть. Температура, кашель, насморк. В общем, давайте сразу договоримся, что б все закрыто было! И не курить! Мне сказали вы тоже до Екатерининского. Вот и мне туда же, командировка. У вас там, в селе большой детский дом.
-Есть такое, - хмыкнул Сашка, - старинное заведение.
- Вот и прекрасно, - пропищал сосед, снимая большущий двубортный серый пиджак с мятыми, скрученными острыми лацканами. Под пиджаком оказался еще и толстый шерстяной, голубой джемпер.
Сашка едва глянул на соседа и хмыкнул про себя, - во, упаковался дядя. Клеенчатые коричневые сандалии, да еще и с толстыми серыми носками а, под широченными брюками голубые кальсоны с начесом. Командировочный, какой - то тифозный. Как на Северный полюс упаковался, видать с проверкой какой. В июле, по теплу, ребятню пугать, да Петру Степановичу и его училкам голову морочить. Проверяльщик хренов. Зануда сразу видно.
В восьмом часу утра Сашка слез с койки, надел бриджи, рубашку и натянул сапоги. Теплоход уже торкался у деревянного причала брандвахты с белым щитом, на котором было написано «Екатериновское» и под надписью намалеван черный корявый якорь, на котором мелом каким – то местным хулиганом, проказником было давным-давно выписано короткое матерное слово.
Ну, вот и прибыли, - хмыкнул Сашка, - а соседа - то уже и нет. Слинял и постель не застелил, даже не простился хмырь. Вон уже и по палубам матросики забегали. Ну и мне пора, а то так и до Тары упрут. А от туда добираться назад черт знает как, опять только время терять.
-А сосед – то твой, чего там все еще дрыхнет? Сходить - то не собирается? То все ныл, уговаривал кэпа, что б пристали здесь. А нам все равно отсюда, как всегда еще и кой какой груз, и людей брать. А этот дядя, сосед твой, как банный лист приставучий, все ныл, проехать боялся, - ворчал вахтенный матрос у сходен теплохода.
-Так нет его в каюте уже, - пожал плечами Сашка, - я думал, что он уже сошел. Шубутной, гундливый дядька.
-Ну, Витька гад, поди, опять к этой сучке Варке щупаться бегал! – проворчал вахтенный, - во, гад, ничего попросить нельзя. Так точно, сержант этого пассажира на месте нет?
-Точно, - хмыкнул Сашка и спрыгнул на причал, не слушая матерки и упреки у себя за спиной вахтенного в адрес неуемного кобеля Витьки.
Родное село уже проснулось. В дали, где-то за заборами добротных пятистенков лаяли псы, горланили запоздалые, будто ошалевшие петухи. Со столба, на горушке у магазина Сельпо из мятого репродуктора вопил, вроде, как пел, какой-то столичный вечный весельчак, наверное, постоянно поддатый, … - Хмуриться не надо Лада! Хмуриться не надо Лада! Для меня твой смех награда! Лада моя!
Сашка поднялся от пристани на дорогу и, помахивая своей легкой, потертой «балеткой» зашагал к дому, который уже было видно в конце улицы, за березками.
Сашка видел, как его младшая сестра Люська, вытолкав из ворот упирающуюся Зорьку с ведерком пошла к колодцу у дороги.
Эва, сеструха заспалась, - хмыкнул Сашка, - чего ж теперь сама корову на выпас в стадо к Ермишке погонит? Этот пастух всегда стадо часов в пять, в шестом собирает стадо, а тут почитай к обеду корову выгнали. Точно Люськи всыпать надо. Проспала. Видать до поздна с кем шароборилась.
Так не заметно, рассуждая и озираясь на родные картины, вспоминая свое такое, еще вроде совсем недавнее детство Сашка и дошел до своих ворот.
Простоволосая, заспанная мать в ночной рубахе с коричневой, клетчатой шалью на плечах, зевая, вышла на крыльцо, видно с намереньем поорать на Люську, но увидев в калитке Сашку, выплеснула руками и тут, же скуксившись, заголосила, жалобно завсхлипывала с крыльца.
Вот уж точно деда нет, так и в доме полный распердеж, - подумал Сашка, - батя «больной», наверное, опять на полевом стане ночует. А по правде сказать, бухает верно, с такими же механизаторами, что и он. Ладно, если каких девок не притащили. Шалуны седожопые. Мать – то вон, как разнесло с такой нервной жизни. Да и она, судя по мешкам под глазами, сальным волосам на всклоченной голове, тоже не редко бухает. Эт, надо же и когда это было, когда ж это дед, все упрекал свою бабку Нюру за дочь, Сашкину мать, пигалицу и свиристелку. Что вот, мол, наденет девка эту голу, ну сильно прозрачную, сваливающуюся с плеч кофту, да эту, толи мимо, толь мину юбку и шастает по селу. Мужиков смущает и его участкового, лейтенанта милиции позорит. Подрывает авторитет! А мать, бабка Нюра ей еще и мед, повидлу на стол тычет, когда вон сахар есть.
Телка в ванной показала что одна сиська больше второй
Парень накормил спермой анальных проказниц | порно и секс фото с молоденькими
Клевые жены умело обрабатывают елду ротиком | порно и секс фото с мамашами и мамочками