Цветок, который не распустился

После четырех дней темноты, когда небо было затянуто тяжелыми дождевыми тучами, солнце чудилось предвестником рая на земле. Лучи в последний месяц осени грели слабо, но своим светом дарили ощущение безмятежного покоя. Легкий ветер едва касался пожелтевших листьев, сохраняя еще на миг золотую красу.

Весь город ожил, встрепенулся после мрачных будней и задал новый ритм – живой, веселый. Если бы человек, который торопился на автобус и был обурён сотней повседневных мыслей, остановился и прислушался, то какофония звуков наверняка очаровала бы его. Детский смех, такой звучный и яркий, охватывал всю округу – неподалеку стояла школа, куда шел беспрерывный поток людей.

Мужчина, опаздывающий в 73-й автобус, все же успел заскочить в него. Лёша заметил, как расслабилось его лицо, когда двери захлопнулись за спиной, а транспорт тронулся. Этот человек вкусил немного счастья, Лёша был за него рад.

Как много надо для счастья? Вопрос, который задавали тысячи раз и зададут еще столько же. Лёша думал над ним постоянно, сканировал людей, пытался распознать их мысли и чувства. Многие радовались мелочам – не опоздать на автобус, погреться в лучах осеннего солнца, съесть пирожок из лавки на углу – и это было правильно. Большое счастье состоит из сотни маленьких счастьев – так считал Лёша, но сам радоваться мелочам не умел.

Лёша сидел на скамейке у автобусной остановки и пытался – честно пытался – порадоваться солнечному дню. Он, как и многие другие, хандрил в промозглую погоду. Но когда тучи расступались, он продолжал хандрить. Яркие блики слепили его, причиняя боль глазам, делая его уязвимым. Желтая листва, что так радовала детей, приносила ему только мысли о работе. Каждый падающий лист отнимал минуту его времени – того, что еще не настало, но в мыслях уже было потрачено.

Лёша хотел бы порадоваться, но причин для радости не находил. Его жизнь была темна как зимняя ночь. И ни один фонарь не освещал его путь. Лишь мертвые цветы.

Напротив остановки висел огромный баннер, где большими буквами кричала надпись «Наше будущее в наших руках». Люди по-разному реагировали на это – кто-то читал и недоверчиво хмыкал, кто-то читал и задумывался, а кто-то не читал вовсе. Лёша читал – уже который день эта надпись пестрила перед глазами – и не мог понять, когда всё пошло не так.

Кажется, всё было не так с самого начала. Его рождение было ошибкой – ужасной, жестокой ошибкой.

Лёша родился в неблагополучной семье. Каждый, кто вдруг бы посмотрел на него сейчас, понял это. Неблагополучие сквозила в закрытой позе, в затравленном взгляде голубых глаз, в чистой, но застиранной почти до дыр одежде, в жестких соломенных волосах и легком треморе музыкальных пальцев. 

Его отец, когда не пил, любил повторять, какой позор вырастил. Не пил он несколько дней в году. Его мать, когда в голове прояснялось, не била его, а просила сгонять к тете Лене за новой партией. Если отказывался – била. Всем вокруг было, в сущности, плевать на голодного ребенка в обносках. Таких как он – десяток на районе, а средства государства ограничены. Так ему сказали в школе, куда родители всё же сообразили его устроить. 

Единственным проблеском добра в кромешном аду была соседка – милая старушка, которая иногда кормила, реже одевала, но часто повторяла фразу «Ты цветочек, но живешь в грязи». Лёша видел цветы – ярким пятном они сияли среди сточных вод. Весь его мир был серым, но ромашки, одуванчики и зверобой оставляли цветастые желтые кляксы в памяти. 

В школе он попал в плохую компанию – немудрено. Жизнь, которую мальчик видел, не предполагала усердную учебу и мысли о прекрасном. Зато предполагала мысли о еде и деньгах. И порой – о любви.

Лёша любил своих родителей, знал, что любить не за что, но любил. Он пытался их понять. Почему день изо дня они пьют и курят? Почему не прекратят, не устроятся на хорошую работу, не поднимут на ноги собственное дитя? Набравшись смелости, он спросил об этом отца.

«Жизнь – безжалостная сука, прям как твоя мамаша, а ты в ней – грязь. Ты не отмоешься, зачем тогда пытаться? Помяни моё слово, ты закончишь так же, как и мы», – так он сказал. Лёша не поверил.

Зерно, что посеяла милая старушка-соседка, укрепилось и взошло.

Он хотел выбраться из низов, попытаться прожить лучшую жизнь. Хотел помочь родителям – и, может, тогда они бы подарили ему немного заботы и любви.

Лёша ушел из дома, когда ему стукнуло шестнадцать – поселился в общежитии на другом конце города. С трудом окончив девять классов, он со скрипом пропихнулся в самый низ списка о зачислении в техникум на механика. Специальность ему не нравилось, но он жил не ту жизнь, где предоставлялся выбор.

Он старался день изо дня, взращивал пока еще тонкий, но сильный стебель. Мысли, что родители будут гордиться им, грели изнутри.

Работать Лёша начал еще в четырнадцать – брался за всё. К восемнадцати годам, когда техникум остался позади, он мог позволить себе снимать комнатку и не голодать. К двадцати, работая в автомастерской, скопил на мотоцикл.

Изредка он навещал родителей – эти встречи не приносили ему радости, но он приезжал вновь и вновь. Отец все еще считал его позором, мать все еще одаривала оплеухами, а Лёша все еще их любил. Он так отчаянно хотел заслужить родительской любви.

Однако жизнь распорядилась иначе, и в его памяти осталось лишь одно теплое воспоминание: в последнюю встречу мать, будто предчувствуя скорый конец, ласково потрепала его по голове, кривовато улыбнулась и прошептала, чтобы отец не услышал: «Ты молодец». Тогда он ощутил, как набухший бутон приоткрылся – ярко-желтый, с вкраплением оранжевых точек. Так выглядело счастье.

А потом случился пожар.

Лёша продал мотоцикл, чтобы устроить похороны. Несколько дней провел у аккуратных могилок с безликими крестами, отчаянно борясь со слезами. Он плакал не по тому, что было, а по тому, что не было и уже никогда не будет. Он не успел.

Вся борьба потеряла смысл. Полевые цветы больше не радовали глаз, а завывающий ветер доносил издалека еле слышное «позор».  

Солнце спряталось за пушистым облаком, дерзкие лучи перестали колоть глаза. Лёша вынырнул из воспоминаний и огляделся. Он всё так же сидел на лавочке у остановки, жизнь вокруг всё так же била ключом.

Лёша покосился на бутылку, стоящую рядом. Пива осталось на три глотка.