Chapter XII: What Is to Be Done? | An Open Letter to Open-Minded Progressives
НеореакцияПредставьте, что за всё двадцатое столетие у нас не было вообще никакого технического или научного прогресса. Представьте, что государствам в 2008-м году нужно было бы использовать технологии 1908-го года. Разумеется, если качество государственного управления улучшилось или хотя бы осталось постоянным, с теми же инструментами оно должно было быть не хуже. И с более хорошими технологиями оно бы было ещё лучше.
Но без компьютеров, мобильных телефонов и даже машин Америка девятнадцатого столетия могла моментально отстраивать разрушенные города — по крайней мере, моментально по нынешним стандартам. Представьте себе, чего это исчезнувшее общество — общество, которое, если бы мы могли его увидеть, поразило бы нас ничуть не меньше, чем любая существующая ныне страна — смогло бы добиться, будь у него в руках всякие технологичные штуки из двадцать первого столетия — без всякого сопутствовавшего им общественного и политического прогресса.
Когда мы думаем о прогрессе, мы представляем себе сочетание двух кривых. X — наше понимание природы и способность ей управлять, всегда (кроме самых тяжёлых ситуаций, например, падения Рима) стремится вверх. Однако X — фактор, искажающий итоговый результат. Интересует нас Y, изменение в качестве нашего государственного управления. Найти Y из X+Y непросто.
Однако общие мысленные эксперименты — такие, как «что случилось бы с Америкой 1908-го года, если бы этот континент вдруг оказался бы в Средне-Атлантических штатах в 2008-м году и начал бы модернизироваться и участвовать в глобальной экономике» — кое-что нам говорят. Я весьма уверен, что Старая Америка за десятилетие превратилась бы в ведущую промышленную державу мира, и я подозреваю, что она привлекла бы много иммигрантов из Новой Америки. Семена разложения уже были посажены, однако тогда они только начинали прорастать. По крайней мере, если сравнивать с нынешней ситуацией.
Разумеется, здоровое, стабильное общество должно быть способно процветать в стабильном технологическом состоянии без всякого прогресса. Однако если мы представим себе двадцатое столетие без технического прогресса, мы увидим почти что целое столетие-катастрофу. Даже если мы ограничимся только второй половиной двадцатого столетия, Америка 2008-го года с технологиями 1950-го года была бы местом очень, очень мрачным. Если вы всё ещё пьёте синие таблетки, действию какой силы вы приписываете этот странный упадок?
Тогда как красная таблетка даёт нам простое объяснение: упадок в государственном управлении был замаскирован и смягчён благодаря технологическим достижениям. Разумеется, X может превзойти Y и привести нас к Сингулярности, в которой плохое государственное управление — мелочь уровня прыщей. Или же Y может перебороть X и породить Антисингулярность — новое падение Рима. Придумать ИИ, который был бы способен к самоулучшению, несколько проблематично, если вы едите замёрзшие бобы в лагере беженцев в Redwood Shores, а Пало-Альто гремит от выстрелов из миномётов и РПГ, затянутый клубами чёрного дыма: Нортеньос и Зетас наконец приступили к выяснению отношений на руинах того, что некогда было вашим офисом. Да, это маловероятно, но достаточно хорошо ли вы понимаете зависимость между X и Y для того, чтобы исключить этот вариант? Потому что я — нет.
Проглотив же красную таблетку, мы, словно Нео, попадаем в совершенно иную реальность. В реальности этой таблетки плохое государственное управление совсем не было побеждено. История не закончена. О нет. Мы всё ещё живём в ней. Может быть, мы — французы в 1780-м году или русские в 1914-м, и мы совершенно не представляем, что мир, в котором мы живём, может так быстро выродиться в ужас и страдания.
Неужели бездна настолько близко? Не думаю, но материалы для неё явно на месте. Наша искра далеко от бензина — Айерс и ему подобные большинству американцев кажутся в первую очередь клоунами, и наши современные революционеры никогда не отрывались так сильно от люмпенизированного класса городских жителей (для которых у Джона Дербишира есть чудесное шекспирское слово «безонианцы»). Тем не менее, первый полит-предприниматель, у которого получится задействовать гангста в роли своих штурмовиков (SDS часто угрожали подобным, но осуществить это так и не смогли), получит инструмент, подобный настоящему динамиту.
На мой взгляд, самый вероятный сценарий — постепенный упадок в брежневизм, в котором запрещено всё хорошее, новое, интересное и красивое. X стагнирует. Y продолжает свой путь. И лишь спустя много, много десятилетий — может быть даже, не при нашей жизни — жизнь начнёт по-настоящему превращаться в антиутопию. Или же система может полностью сломаться и породить не утончённый алгоритмический авторитарный режим, о котором так много пишут на UR, а какой-нибудь ужасный неофашизм в духе Штормфронта. (Почему чем больше вы нацист, тем более некрасивый у вас сайт? Впрочем, неважно, кажется, я догадываюсь). А, может, всё будет хорошо.
Но можем ли мы полагаться на эту возможность? Не можем. Поэтому у нас, людей предусмотрительных и небезразличных, есть три причины думать о возможных решениях описанных проблем. Первая: мы люди предусмотрительные и небезразличные. Вторая: рассматривать государственное управление в пост-демократическом контексте — это отличный способ очистить мозги от антиномианской бессмыслицы, которую в нас столь старательно закачивали наши учителя. И третья: после того, как мы очистимся от этой лжи, мы увидим, что на самом деле теоретизировать о государственном управлении весело и интересно. Проблема эта не новая, но в последнее время к ней никто не притрагивался.