Chapter XI: The Truth About Left and Right | An Open Letter to Open-Minded Progressives
НеореакцияАнтиномианство позволяет молодым аристократам участвовать в своём любимом (по крайней мере, ещё с тех пор, когда Алкивиад под стол ходил) занятии: борьбе за власть. Например, если верить этой статье, в местности вокруг залива Сан-Франциско находится «свыше 7500 НКО», «3800 из которых занимаются вопросами вопросами экологии и заботы об окружающей среде». Они, кажется, нанимают примерно половину всей золотой молодёжи нашего славного города, забирая себе лучшие годы их жизни и платя им шиш с маслом. Тем временем, грузовые судна, полные пустых коробок, громогласно проносятся под Золотыми воротами — вместе с зелёными бумажками, стоящими примерно два триллиона долларов в год. Однако если вам 23, и всё, что вас интересует — как бы с кем-нибудь переспать, стажировка в НКО — явно вариант хороший.
Посреди всего этого ужасающего безумия, у людей производительных получается не высовываться и даже умудряться находить себе какое-нибудь продуктивное занятие. Номос всё ещё жив. И даже если Хорошего парня изберут президентом, гильотина и чёрные воронки для осуждённых на казнь вряд ли вернутся в обозримом будущем.
Однако антиномианство всё ещё оставляет свои шрамы. Почти буквально.
Простота и гибкость номоса создают (или должны создавать) бесконечный поток «разнообразия» в лучшем смысле этого слова. Например, почти невозможно представить себе всё многообразие школ, которые бы появилось, если бы родители смогли обучать своих детей так, как они считают нужным. Структуры добровольных соглашений обычно активно зависят от банальных личных решений, и блага, которые они порождают, обычно воплощают собой чей-то личный стиль. Например, одна из многих причин, по которым здания Прекрасной эпохи обычно намного приятнее зданий послевоенных, на мой взгляд, заключается в том, что дизайн определённого здания намного чаще утверждал конкретный человек, а не комитет.
Антиномианство, со всей его любовью к встреванию в эти структуры личных соглашений и их слому с номинально благородными целями, как правило, подменяет личные решения решениями коллективными, личную ответственность — процессом, и личный вкус — официальной эстетикой. Его заключительный этап — худшая форма бюрократии: судопроизводство, незримый тиран, который с каждым годом всё крепче и крепче сжимает нас в своих тисках. Это склероз, рубцовая ткань, Дилберт, Брежнев, скука и некомпетентность для всех и везде.
Большинство наблюдателей считают, что бюрократический склероз — это признак слишком сильного государства. Но на деле это признак слишком слабого государства. Если для того, чтобы перекрасить забор у себя во дворе, вам нужно собрать подписи семнадцати чиновников, это не потому что Джордж Буш, El Máximo Jefe [Верховный лидер — пр. пер.], был настолько обеспокоен насчёт токсичности красной краски, что он захотел семнадцать раз убедиться, что никакие плодовые мушки в ней не запачкаются. Это потому что многим людям удалось создать себе рабочие места, и эта работа достаётся всем и каждому из них. Они процветают благодаря крошечным отверстиям, сквозь которые власть вытекает из Государства. Сильная невласть бы заткнула эти утечки и отправила бы их на пенсию.
За пределами собственно коммунистического блока чемпионом по утечкам власти и образующейся из них бюрократии было, конечно, печально известное индийское Царство лицензии, которое всё ещё в каком-то смысле существует. Само собой разумеется, если бы этот субконтинент управлялся бы на коммерческой основе, Царство лицензии бизнесу не особо бы помогало. Более того, меня очень развеселило то, что наша любимая газета недавно — по видимому, без капли иронии — опубликовала статью, в которой появляется следующие слова:
Основное достоинство Вьетнама для многих компаний — это его политическая стабильность. Как и Китай, Вьетнам формально управляется коммунистической партией, которая подавляет несогласных, твёрдо контролирует армию и нечасто меняет государственные курсы и государственных лидеров.
«Коммунизм — это большая стабильность», утверждает мистер Шу, финдиректор Texhong; с этой позицией согласны многие азиатские топ-менеджеры, принимающие решения об инвестициях. Как минимум, несколько американских топ-менеджеров согласны с ним, хоть они и никогда официально не скажут об этом.
Демократии — такие как Тайланд и Филиппины — оказались более уязвимыми к военным переворотам и нестабильности. За военным переворотом в Тайланде в сентябре 2006-го года вскоре последовала так и незавершённая попытка ввести националистические законы, которые бы применяли санкции по отношению к иностранным компаниям.
«Эта ситуация была неправильно истолкована: будто бы нам не нужны иностранные инвестиции; это уничтожило доверие как местных, так и иностранных инвесторов», заявил министр финансов Сурапон Субвонгли в интервью в Бангкоке.
Какова ирония! Разумеется, в конечном счёте эта история становится не так уж и ироничной, если учесть, что, наверное, основная причина, по которой старые китаисты — люди (такие как Оуэн Латтимор), которые своей «манипуляцией результатами процедур» отдали Китай Мао — думали, что коммунисты были столь круты, потому что они, очевидно, были столь сильны. Америка могла бы проворачивать по-настоящему масштабные операции в Азии, если бы на её стороне были дивизии НОАК с беспощадно промытыми мозгами, а не Чан Кайши, которого будто бы интересовали в основном опиум и маленькие мальчики.
Если с тех пор что-то и сохранилось после пятидесяти миллионов смертей и уничтожения традиционной китайской культуры, так это та самая сила. В Китае осталось не так много антиномианства: все тоталитарные поползновения Партии в итоге свелись к одному простому и лёгкому в соблюдении правилу: «не боритесь с нами за власть». Хотя у получившейся в итоге страны и есть свои глубокие проблемы, эта страна — самая успешная капиталистическая страна в мире. С учётом всех обстоятельств её явно можно назвать одной из самых подходящих для ведения бизнеса — о чём статья и говорит.
И антиномианство приводит ещё и к такому.
«Вот как здесь развлекаются, чувак!» Я бегло просмотрел страницы нашей Правды и не нашёл никаких аргументов в пользу того, что на видео запечатлены реальные события. Следовательно, я вынужден заключить, что это постановка.
Потому что представьте себе, какой бы это был масштабный пролом в лимесах между варварством и цивилизацией! Если бы вы показали это видео американцам из 1908-го года, они бы просто пришли к выводу, что цивилизация пришла в полный упадок. Этого не случилось. 580-я автомагистраль безопасна. По большей части. Мне кажется. Подобного просто не может быть.
Однако подобное случается, и оно может случаться достаточно долго, не влияя при этом (наверное) на мою жизнь (слишком сильно), Тем не менее, ситуация не становится лучше. Она становится хуже. И никто не предлагает и близко ничего полезного для её разрешения — не считая, конечно, меня. И я безумец.
Наш Q — это, конечно, левая идея, а M — правая. Т.е., M — прономианство — основополагающий принцип правой политики. Мы почти не встречаем M в неразбавленном виде. И всё же: зачем разбавлять его? Зачем искать частичные решения? Почему бы не решить всю проблему целиком?
У подобного беспримесного торизма есть одно скрытое преимущество: это точка Шеллинга. Да, убедить людей отказаться от всех и вся сортов антиномианства, которые обосновались в их головах, и каждый из которых убеждает их, что простая реставрация номоса, с суверенным банкротством и безоговорочным подчинением Управляющей — «немыслимо» и «фашизм», довольно тяжело.
Однако вечная проблема в организации любого реакционного движения заключается в том, что если вы можете собрать в одной комнате двух «консерваторов», как правило, они сформируют три политических партии. Диссиденты — это, по определению, люди, которые думают своей головой. В своей координации они не могут полагаться на Q-вирус, который бы объединял их вокруг Хорошего парня. И как все нормальные люди, они нередко не соглашаются друг с другом.
И именно поэтому найти основополагающий принцип, номос, философский камень правых, так важно. Если вы можете убедить всех, кто не доверяет существующей системе, отбросить всё — как либеральные, так и консервативные идеи — не только «разнообразие», Хорошего парня и братающихся с преступниками полицейских, но и Конституцию, Флаг, Мировые войны, Демократию, Клятву, Билль о правах и все остальные устаревшие символы и понятия; если вы можете убедить свою аудиторию вернуться к самым основам, убедить её, что её политическая система — просто мусор, что эту систему невозможно восстановить даже частично, и затем предоставить им единственный принцип управления, который был бы примерно столько же прост и понятен, у вас будет группа людей, мыслящих на идентичной с вами волне.
Одним словом, у вас будет организация. И организация — это то, что способно приносить результат.