Chapter XI: The Truth About Left and Right | An Open Letter to Open-Minded Progressives
НеореакцияТеперь давайте рассмотрим антиномианцев.
Как вам, возможно, известно, «антиномианизм» — реальное слово (и «номос» есть в греческом; ладно, я соврал, впрочем, я вас предупреждал). Обычно оно применяется в устаревшем контексте религиозных законов, однако этимология у него вполне чёткая, и его можно использовать и сегодня.
Антиномианец — любой, кто (сознательно или нет) хочет подорвать, разрушить номос. Он нарушает клятвы, сжигает договоры, насмехается над законами — по крайней мере, с точки зрения прономианца. Со своей точки зрения он защищает свободу и справедливость.
Признаюсь: я прономианец. Я безоговорочно поддерживаю номос. К счастью, мне не нужно выступать в поддержку наследственного рабства, потому что любое восстановление номоса начинается с существующих прав собственности, и сейчас потомственных рабов нет. Однако если вы хотите продать себя и своих детей в рабство, я не верю, что у меня есть право что-либо возразить. Хотя бы поторгуйтесь как следует (Слегка ослабленная форма прономианства, возможно, более приемлемая в эту эпоху, может включать в себя обязательную эмансипацию в двадцать один год).
Поэтому моё описание антиномианских позиций может звучать цинично. Однако я попробую быть справедливым.
Возможно, самая утончённая форма современного антиномианства — либертарианство. Либертарианство — это хороший пример антиномианства, потому что те части номоса, которые либертарианство не принимает, определены очень элегантно — как нам и стоит ожидать от основателя современного либертарианства, возможно, величайшего политического теоретика двадцатого века: Мюррея Ротбарда.
Ротбардианское либертарианство не принимает два аспекта номоса. Во-первых, он отрицает всю концепцию невластей: выражаясь земным языком, принцип суверенитета. Ротбардианцев не случайно называют анархо-капиталистами: они считают, что легитимны только те государства, которые работают по ротбардианским принципам. Обратите внимание: они не требуют от Диснея, чтобы он заправлял Диснейлендом по либертарианским принципам. Потому что с точки зрения ротбардианца право Диснея на Диснейленд легитимно, тогда как право (скажем) Исландии на Исландию — нет.
У Ротбарда есть очень замысловатая система — позаимствованная у Локка — для определения легитимности права. То, что эта система не очень хорошо подходит для объективной интерпретации — это еще мягко сказано. Однако согласно ей все права владения существующих невластей, кажется, нелегитимны. Поэтому либертарианство — революционная идеология. Однако поскольку его антиномианство так сильно ограничено, и оно не слишком сильно жаждет крови, это не самая опасная (или эффективная) революционная идеология.
У отрицающих суверенитет антиномианцев есть две основных альтернативы. Либо они поддерживают частные, аморфные и даже работающие на пересекающейся территории «охранные предприятия» (проект, вероятность успешной реализации которого с военной точки зрения, мягко говоря, крайне мала), либо они верят, что государство легитимно тогда и только тогда, когда оно следует некоторому набору «естественных законов». Мы снова замечаем близость к прономианству. Однако ротбардианская концепция естественного права упускает тот гоббсианский факт, что в настоящем номосе не существует никого, кто мог бы заставить государство выполнять данные своим клиентам обещания.
Это важно: легализм без суверенитета приведёт к очень простому результату: личной власти судей. Ошибка здесь заключается в вере в существование сверхчеловеческого правового органа, который бы смог обязать государство подчиняться самому себе и привести к появлению «правительства, состоящего из законов, а не людей». Как демонстрируют причудливые наросты прецедентов, которые с ходом истории появляются вокруг каждой писаной конституции, это просто-напросто вечный двигатель с политической точки зрения. Все правительства состоят из людей. Если все окончательные решения принимает совет из девяти людей, именно эти девять людей будут править. Как именно их зовут — суд, хунта или политбюро — значения не имеет.
Однако поскольку я немного нёрд, самая интересная для меня часть ротбардианства — это подход Ротбарда к договорному праву. Обратите внимание: Ротбард отрицает идею о том, что обещания могут иметь какую-либо обязательную силу, и поэтому он вынужден выстраивать какие-то невероятно запутанные структуры прав собственности. Если я обещаю покрасить ваш дом, на самом деле я продал вам право на покраску, и если я не покрашу его, я буду виновен в краже этой самой покраски. Что-то такое.
Ротбардианская структура полностью ломается в одном часто встречающемся случае: случае инсайдерской торговли. Вот случайно нагугленный пример иезуитской талмудистики, к которой либертарианцы вынуждены прибегать, когда они сталкиваются с этой проблемой. С точки зрения прономианца решение простое: если вам предоставляется существенная непубличная информация, вы обещаете, что пойдёте в тюрьму, если раскроете её кому-либо. Обратите внимание: ровно так всё сейчас и работает (также обратите внимание: любому человеку, где-либо когда-либо работавшему, идея легализовать инсайдерскую торговлю покажется очевидно нелепой).
Тактическая ошибка либертарианцев (неважно, ротбардианцев или нет) — это предположить, что ослабление государства уменьшает и упрощает его. С исторической точки зрения обычно происходило обратное: попытки ослабить невласть либо уничтожают её, приводя к хаосу и смерти, либо вынуждают её расшириться для компенсации своего ослабления, что приводит к всем знакомому «государству-красному гиганту». Прономианец предпочитает маленькое, простое и очень сильное государство. Оно будет уважать права своих клиентов не потому что его к этому кто-то может принудить, но потому что у него есть финансовые стимулы уважать его, и оно подчиняется этим финансовым стимулам, потому что оно управляется ответственно и эффективно.