Chapter 7: The Ugly Truth About Government
НеореакцияНа Вике есть и множество других страниц, посвящённых обсуждению раннего прогрессизма: страницы про сетлементы, фабианцев, разгребателей грязи. Возможно, вас значительным дозам подобного на уроках обществознания в одиннадцатом классе (если вы ещё в одиннадцатом классе, и у вас есть эти уроки, затянитесь покрепче перед тем, как начнутся эти темы: лишним явно не будет).
Сегодня занятно обратиться к источникам из той эпохи и перечитать, скажем, Линкольна Стеффенса. К сожалению, Google Books подводит нас в вопросе доступности его «Shame of the Cities», но вот отрывок оттуда. И «Автобиографию» Стеффенса (которая больше похожа на набор тирад, имеющих некоторых отношение к его жизни) легко достать. В первую очередь в них замечаются грандиозные самодовольство и высокомерие. Стеффенс, например, описывает, как он общался с Тедди Рузвельтом. Своим хорошим другом. Однако Президент не всегда слушает советов Стеффенса. Иногда он идёт на компромиссы. Всё потому что он слабый, высокомерный или коррумпированный; быть может, всё сразу.
Тон Стеффенса может оказать какое-нибудь воздействие, лишь если считать его слабой стороной. Однако представители слабой стороны нечасто появляются в Овальном кабинете, и послезнание показывает нам, что эта слабая сторона победила. Что делает её сильной стороной. И хотя его давно уже упокоившийся дух можно легко почувствовать в риторике, скажем, Майкла Мура, беглый взгляд на работы Стеффенса покажет, что ничего и близко похожего на политическую традицию, против которой он выступает, в современном мире не существует (если у нас и существуют этнические политические машины, они принадлежат наследникам Стеффенса).
Тогда как традиция Стеффенса процветает. Он был наставником, например, Уолтера Липпмана. Если вы набросаете граф социальных связей современной журналистики, все линии рано или поздно приведут вас к Стеффенсу и его дружкам. И эти линии могут перенести вас в том числе за океан: Стеффенс побывал в России в 1919 году, и ему там понравилось. Как он писал в 1930 году,
«Советская Россия была революционным государством с планами по эволюции. Их план не подразумевает прямого сопротивления таким порокам, как бедность и богачи, взятки, привилегии, тирания и война; он подразумевает обнаружение их причин и устранение их. К настоящему моменту они лишь закладывают основу для этих добрых дел. Им пришлось установить диктатуру, опирающуюся на власть небольшого, квалифицированного меньшинства, для того чтобы на протяжении нескольких поколений осуществлять научно обусловленную реорганизацию экономических сил, которая приведёт сначала к экономической демократии, а затем и к политической».
«Экономическая демократия». Подумайте над этой концепцией, дорогой читатель. Чем бы «экономическая демократия» ни являлась, она явно не имеет никакого отношение к практике поручения контроля над государством избранным представителям народа.
После этого Стеффенс позволяет интервьюируемому им Ленину выдать несколько параграфов о необходимости убийства буржуазии и, наконец, выдаёт свои знаменитые слова:
«"Итак, были ли вы в России?", спросил меня Бернард Барух, и я совершенно искренне ответил "я был в будущем, и оно работает". Это было в студии Джо Дэвидсона, где мистер Барух позировал для портретного бюста. Скульптор спросил, был ли я рад вернуться. Я был рад. По возвращении мы почувствовали не какие-то физические перемены, но перемены в сознании. Буллитт в удивлении спросил меня, почему же, так ликуя от происходящего в России, мы были так рады вернуться в Париж. На мой взгляд, дело было в том, что хотя мы и побывали на небесах, мы так привыкли к нашей собственной цивилизации, что мы предпочли им ад. Мы были испорчены: мы могли распознать спасение, но нас нельзя было спасти».
И действительно: то, что Стеффенс называет «прикладным христианством», и то, в чём читатели UR узнают нашего старого доброго друга — скрытое квакерство, редко остаётся незамеченным в его работах. Думаю, суть вам понятна, но позвольте мне всё же подытожить его позицию (обратите внимание: в 1930-м году у слова «пропаганда» ещё не было отрицательных коннотаций).
«В России конечной целью этого сознательного процесса объединения политики и предприятий является устранение политического государства, как только люди перестанут нуждаться в нём для достижения единственных целей, для которых оно может быть необходимо: оборонительной войны за границами страны и внутри них самих, а также замещения через пропаганду и новые условия жизни старых идей и привычек новыми. Политическая структура служит своего рода защитным каркасом, в рамках которого временная диктатура объединяет всё сельское хозяйство, всю промышленность и все предприятия в одну большую централизованную организацию. Они укажут вам на то, что наши предприятия тоже сливались и продолжают сливаться вместе, объединяя трасты в комбинаты, а комбинаты, в свою очередь — во всё более крупные монополии. Они считают, что когда мы, западные реформаторы и либералы, сопротивляемся этой тенденции, мы встаём на пути естественного, неизбежного экономического стремления сформировать из всех предприятий "одно большое объединение". Единственное, что они делают по-другому — они по-другому решают вопрос о том, кому будет принадлежать это объединение; они (как и Генри Форд) считают, что основная проблема именно в этом. Разве они не правы в содействовании этому процессу? Разве мы не ошибаемся, мешая ему?».
Обратите внимание, как он отмывает свои идеи через Россию. В мечте, которую излагает Стеффенс, нет вообще ничего русского. Её всю можно увидеть у Эдварда Беллами. С самого начала существования Советского Союза значительная и влиятельная часть американской интеллигенции являлась его интеллектуальными и политическими покровителями, который все восемьдесят лет своей жизни мужественно пытался воплотить видение Беллами в жизнь.
Представьте, как, скажем, либертарианцы, отреагировали бы, если бы Россия вдруг решила стать либертарианской утопией. Представьте, с какой лёгкостью они бы закрыли глаза на то, что так получилось, что для достижения либертарианской утопии ей пришлось бы самую малость прибегнуть к смертоубийству, в старом добром русском стиле. Ради самозащиты, конечно. Либертарианцы верят в самозащиту, разве нет? Да и мы убиваем только государственных чиновников… ну и так далее.
Ваше понимание связей между американской аристократией и Советами искажают и правые, и левые. Левые сделали всё возможное для того, чтобы предать забвению своё соучастие в чудовищных преступлениях своих славянских эпигонов. Правые помогли им, исказив структуру этого соучастия, которое никогда — даже в таких очевидных случаях, как дело Элджера Хисса — не было простым предательством. Американская сторона всегда была главной в этом браке. Престиж именитых западных покровителей Советов был ключевым ингредиентом в советской формуле, обеспечивающим легитимность и внутренний контроль, и всё большая зачерствелость этого альянса, на мой взгляд, повлияла на коллапс Советов гораздо сильнее, чем большинство людей ныне готовы признать.