Церкви, озера, небеса.

Кенозерский край — мир пронзительной красоты русского севера

Такое бывало только в Италии. Бесконечная и абсолютная красота. Кажется, уже все, насытился, а тут снова и снова. Это тоже Юг. Юг Архангельской области. Кенозерский национальный парк — деревянные часовни, озера, небеса и другие «небеса» — расписные деревянные потолоки в храмах. Это не один открыточный вид. И не два. Это непрерывная лента прекрасного — природа, архитектура, люди, особый северный говор. И еще прозрачная тишина. И только отвратительная грунтовая дорога способна утрясти впечатления и возвратить тебя на землю.

Для зверей и для людей

Кенозерский национальный парк — это заповедник, но непростой. Он защищает не только живность и природу, но и храмы, и народные былины, и живущих на этой земле людей, и как бы пафосно это ни звучало — русский дух.

Парк занимает огромную и малодоступную территорию. Если ехать в Плесецкий сектор — это самая красивая часть Кенозерского парка, то от станции Плесецкая, если повезет, можно добраться за 3 часа на автомобиле. По пути частный понтонный мост — владелец прикупил разобранную конструкцию у военных и организовал переправу за 350 руб. в одну сторону. Альтернатив, кажется, нет.

Хозяйственная деятельность для местных жителей тут не только не запрещена, но стимулируется. Они могут ловить сетью (гости — только удочкой), ездить на моторке по озерам, держать гостевые дома и т.д. Все местные жители так или иначе работают на национальный парк и его посетителей. Гостям можно даже встать с палаткой и разжечь костер, но только в строго отведенных местах. Еще там есть мини-гостиницы, несколько изб, где бабы накормят пирогами, а мужики выловят и закоптят для тебя рыбу, протопят баню и по-черному, и по-белому (для особо привередливых), отвезут на моторке в самую красивую деревню России и т.д.

«Как мера и красота скажет»

Первое удивление — храмы и часовни не видны издалека, маковки не торчат над избами и лесами. Они, наоборот, прячутся за деревьями, а порой и просто стоят в глухой чаще, в километрах от любого жилья. Часовня святого Николая в Вершинино, красующаяся на холме, — визитная карточка Кенозера — скорее исключение, чем правило.

Причем ладно ⁠часовенка. Вот мы подъезжаем к Бережной Дуброве, где ⁠обещан шедевр ⁠деревянного зодчества. Уже и деревню ⁠почти всю проехали, и Онега проглядывает ⁠сквозь деревья, и кладбище началось. Понятно, храм где-то рядом. ⁠А его ⁠нет и нет. И тут как из-под земли вырастает огромная девятиглавая церковь Рождества Богородицы (1678 года): мощный куб, на котором где-то высоко пламенеют главки, а рядом прилеплена бочка очень больших размеров (под ней оказался алтарь). Строили без планов, «как мера и красота скажет», не раз повторяли нам в поездке.

Главная гордость кенозерцев — сохранившийся «тройник» (летняя церковь, зимняя церковь и колокольня) на Почозерском погосте. Таких «тройников» на всем Русском Севере осталось шесть.

Оговоримся сразу, погост — это не кладбище в северном понимании. Погост — он от слова «погостить». Это храм и некая территория вокруг него, где отмечали праздники, устраивались ярмарки. Даже куст деревень вокруг церкви тоже называли погостом. На Почозерском погосте восстановлена часть церковной ограды, в ней специальные крытые ниши. Мужик мог приехать на ярмарку, встать в этой нише с телегой и спокойно торговать.

Судьба Почозерского погоста, как и большинства храмов, была стандартна. Закрытие в советские годы и медленное разрушение. Правда, в отличие от Центральной России, на Севере из храмов чаще всего делали амбары для зерна — самое щадящие перепрофилирование, или школы (как в Предтеченской церкви на Почозерском погосте). А еще у каждого храма оставался хранитель или попечитель из местных. Например, на Почозерском погосте в 1930-е годы таким хранителем был Филипп Антонович Ликотов (его фото хранится в храме) — на вид полуслепой простой бородатый мужичок, а на деле — человек огромной смелости, и как рассказывают местные, доброй души.

Но никакой хранитель не мог спасти закрытый храм от времени. В 1949 г. шатер колокольни снесло бурей («колоколенка-то пала погодошкую»). На зимней Предтеченской церкви уничтожили главку с крестом, кровля начала протекать, «небо» в шатровой церкви Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня (Боже! Какое название!) обрушилось…

Первыми деревянные храмы в середине 80-х начал как-то консервировать студенческий отряд Архангельского университета под прекрасным названием «Атеист» (неверное, отряд с другим названием вообще бы к храмам не подпустили). Отряд «Атеист» спас не одну церковь Кенозерья.

Только в 2001 году Кенозерский национальный парк смог возобновить реставрацию ансамбля Почозерского погоста. И тут очень помог художник Иван Билибин. В 1903 году он объезжал Русский Север и сделал очень подробные фотографии, в том числе и Почозерского погоста (и потом, естественно, еще и нарисовал). Так что образец перед глазами был.

А тут еще соседняя Норвегия выделила грант и прислали своих плотников (на фотографиях это просто северные боги из эпоса) и реставраторов. Норвежцы привезли свою технологию лифтинга: огромную 200-тонную шатровую церковь Происхождения Честных Древ как бы подняли домкратом и заменили венцы.

Вот такая получилась веселая компания спасателей: Иван Билибин, Филипп Антонович Ликотов, отряд «Атеист» и норвежские плотники.

Когда архангелы отвернулись

А где же, вы спросите, рассказы, так сказать, про интерьер, про иконы, про «небеса»? Икон ни в одном из встреченных нами деревянных храмов нет. Что-то спасли, что-то взяли местные при закрытии, что-то украли\купили за бесценок и вывезли за границу, а что-то, как например, одиннадцать икон XVII и XVIII веков церкви Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня с 1971 года находятся в музее им. Андрея Рублева в Москве.

А вот «небеса» пока кое-где есть. Главное открытие — «небеса», какой бы высоты ни была церковь, висят очень низко. Небо, святые — они очень близко! Иногда в храме «небес» по два — и в основной части, и в алтаре. А кое-где находили даже несколько слоев!

«Небеса» — это потолочное перекрытие, конструкция из 12 или 16 секторов, в одном из которых изображен Господь Бог (иногда Троица, иногда распятие), а в других Богородица, евангелисты, архангелы, а иногда и другие святые. Причем евангелисты и архангелы расположены так, что лики немного повернуты к Христу. А наверху над ними всеми зависли серафимы. Такая общая схема. Хотя в деревне Зехновой архангелы почему-то отвернулись от распятия… Жестких правил нет. На Севере как всегда все очень свободно.

Вот не знал живописец-самоучка Федор Иок, как выглядел лев, написал его с человеческим лицом (в заповеднике сохранилось шесть его небес, самое раннее — в часовне Николая Чудотворца в Вершинино). А вот иконописец Платон Булатов, крестьянин Фатьяновской волости Воезерского прихода, взял за образец гравюры Юлиуса Шнорра фон Каросфельда. И перенес немецкую романтическую живопись на небеса Никольской церкви в деревне Ловзанги (сейчас эти небеса в Каргопольском музее).

Самое красивое небо, как принято считать, в деревне Зехновой, в часовне апостола Иоанна Богослова. Темно-голубое небо, звезды, строгие иконописные лики (сайт заповедника подсказывает, что оно написано в традициях выговской старообрядческой живописи на основе древних иконописных образцов). С этой часовней связана уникальная, чисто северная история. При создании этнографического парка «Малые Корелы» под Архангельском часовню хотели отвезти туда. Создателей привлекли не только самое древнее в Кенозерье «небо», написанное в конце XVIII века олонецкими мастерами, но и, например, единственная в Архангельской области галерея на консолях. Но жители деревни не захотели расставаться с Иоанном Богословом. Окружили часовню живым кольцом — бабы с вилами, мужики — с ружьями. И стояли несколько дней и ночей. Прилетал вертолет, чтобы подцепить бревна часовни сверху. Приезжала милиция. Но на силовой конфликт власти не пошли. Так и отстояли часовню.

Особый люд

Эту историю нам рассказала экскурсовод парка Елизавета Ивановна Нечаева-Аникеева. Умная, образованная и высокопрофессиональная (настоящий знаток архитектуры), но вместе с тем она осталась своей для этой природы, этого уклада, этих озер и лесов. Она умеет и петь, и вышивать, и корить стволы (вся юбка в смоле потом). И такие женщины тут не редкость: хозяйка гостевого дома и пироги в русской печи испечет, и экскурсию проведет, и про восьмерик на четверике расскажет. Откуда же они взялись?

Хотя первыми на Севере жили финно-угры, прозванные «чудь белоглазая», они смешались с многочисленными людскими потоками с юга. Сюда бежали новгородцы и староверы, проходили через эти земли каторжане и купцы. В итоге получилось уникальное сочетание разных вер, которые слились в один очень гармоничный жизненный уклад.

Язычество и по сей день чувствуется в обычаях. В часовнях женщины оставляют «заветные» платочки — собственноручно (теперь уже не всегда, увы) вышитые платки с крестом. Завет — это тот самый библейский договор между богом и человеком, перенесенный в северную часовню. Женщина просит о чем-то Бога, но и обязуется выполнять какой-то завет (обет до определенного христианского праздника).

Близ деревни Тырышкино святая роща, в ней стоит часовня во имя великомученицы Параскевы. Такая же есть в Зехнове. И вообще святых рощ встречается много. В них, например, нельзя собирать грибы и ягоды. Зато есть особые деревья.

Кладбище на Кенозере находится на острове. Человек, который везет гроб на кладбище, должен взять в лодку топор. Если озеро начнет волноваться, надо воткнуть топор в гроб (это покойник был чем-то недоволен, надо его угомонить). А в Каргополе до сих пор с размахом проводится летом «Баранье воскресенье» с активным поеданием кушаний из героя — оно соответсвует первому воскресенью после Ильина дня.

С другой стороны, и советская власть не могла искоренить христианские и дохристианские обычаи. Престольные праздники, несмотря на закрытие церквей, праздновали в деревнях всегда. В Духов день не работали даже колхозы. Бабушка еще в 70-е годы давала нашему экскурсоводу Елизавете Ивановне заветный платочек, чтобы она девчонкой пролезла в окошко закрытой часовни и оставила его там.

Неподчинение даже самой жесткой власти, желание жить по-своему — это было всегда. Отсюда, кстати, и спрятавшиеся в лесах часовни. На Севере было много староверов, Церковь с ними упорно боролась. Запретила строить шатровые храмы. Но кто же Москву слушает? Строили сами, без разрешения, в лесу, в глуши. Кто же ее кроме местных найдет?

Почему надо ехать туда как можно быстрее

Архитектура Русского Севера исчезает. Многие, наверное, помнят пожар в карельском городе Кондопога, когда 10 августа 2018 года в огне погибла деревянная церковь Успения Пресвятой Богородицы 1774 года постройки. Но и в Архангельской области утрат не меньше.

На пожаре в деревне Лядины, что в 40 км от Каргополя, в 2013 году на Пасху сгорели две трети «тройника» — шатровая церковь и колокольня, чудом уцелела только многоглавая (единственная в округе) приземистая Богоявленская церковь 1793 года. Пожар начался от удара молнии в крест. Казалось бы, просто судьба. Но, как рассказывает местная жительница Надежда Федоровна, этому предшествовала горе-реставрация, где сначала с храма зачем-то сняли обшивку, а потом забыли водрузить на верх шатра молниеотвод. Пожар начался не сразу, сначала долго тлел крест. МЧС и другие службы приехали вовремя. Но вертолет не прилетел, а на такую высоту струи не добивали. Местные жители успели вынести несколько икон, но небеса сгорели. Огонь переметнулся на колокольню… «Тройник» был последним подобным памятником, сохранившимся в Каргополье и одним из шести на всю Россию.

Медленно разрушается церковь церковь на погосте Архангело. Храм ни у кого не стоит на балансе — ни у Церкви, ни у музея. Но волонтерам никто не дает разрешение провести не только реставрацию, но даже консервацию. Хотя там сохранились прекрасные небеса. И это не исключение, а скорее правило. Такая же ситуация, например, в деревне Жилино Холмогорского района. Деревянная часовня уже заваливается, местные жители готовы все поправить, но не дают.

Впрочем, и реставраторы иногда дело знают слабо. На уникальной веранде у церкви в Лядинах вместо красивых балясин поставили просто палочки. В доме XIX века на Ошевенском погосте зачем-то сорвали обшивку и штукатурку внутри, мол, чистое дерево красивее, и дом, естественно, перестал держать тепло. Но это ерунда по сравнению с храмом в Волосово — там приехавшие художники-реставраторы попытались сперва разобрать «небеса», чтобы было удобнее реставрировать. А они оказались несущей конструкцией колокольни («небеса» бывают двух типов — те, которые расписывают на земле, а потом собирают, и цельные конструкции, которые расписывают на лесах, как потолок. Тут был второй вариант). Шатер рухнул. А небеса отвезли в музей в Каргополе.

На плохом заканчивать не хочется. Да это и ненужно. Потому что есть совсем не призрачная надежда на то, что люди на Севере не дадут красоте пропасть. В том же храме в Волосово профессионалы укрепили сруб и сделали крышу, а жители сами вставили окна и настелили пол. Не говоря уже о хранителях Кенозерского национального парка, которые постоянно отбивают заповедник от просьб «с самого верха» построить новый дом в природоохранной зоне, поохотиться, вырубить немного векового леса и т.д.

А пока над озером стоит абсолютная тишина. А в часовни все несут и несут заветные платочки. А северный говор с «оканием», «цоканьем» и мягкими согласными так западает в душу, что на третий день ты и сам начинаешь «окать» и «цокать».

P.S. Другое деревянное зодчество.

Скорее всего, на Русский Север вы отправитесь на поезде, идущем в Архангельск. (Не пытайтесь ехать туда не своей машине, если не собираетесь сдать ее после путешествия в утиль. Повторяю, дороги в Архангельской области ужасны). И начиная с Вологды — смотрите в оба! Почти на каждой станции вы встретите образцы русского деревянного модерна. Строя эту железную дорогу, Савва Мамонтов решил сделать на станциях хорошие новые дома не только для начальников станций, но и для работников, врачей, учителей. «Я враг всякой роскоши, — писал Савва. — Но здесь, на дальнем Севере, где цинга и тундра, никаких радостей жизни нет, хорошее жилье — неизбежная, необходимая приманка для хорошего персонала». Мамонтов сделал руками архитекторов Льва Кекушева и Иванова-Шица настоящую красоту. Больше всего домов сохранилось в Няндоме, где вы, скорее всего будете или садиться, или выходить из поезда. В них по-прежнему живут люди.