Как устроено наше телевидение на примере Бурятии
партизан.media
Интервью с Анной Зуевой - бывшей сотрудницей местных телеканалов
Мне было 17 лет, и выбор стать журналистом, если честно, был спонтанным. Родители хотели, чтобы я была экономистом, и предложили попробовать поступить на экономический факультет, но давления не было. К счастью, я завалила экзамены.
Тогда подумала, а что я люблю делать? Я люблю читать, хорошо пишу, знаю все правила русского языка и решила поступить на филфак. В приёмной комиссии узнала, что открывается новое отделение журналистики, куда – впервые в истории Бурятии – набирали будущих журналистов.
«Вау, классно, журналистика – это что-то невероятное, – подумала я, – пожалуй, я хочу стать журналисткой. Наверное, у меня получится, почему бы и нет».
Я сдала вступительные экзамены и поступила на бюджет.
Собственно говоря, всё. Вот такой вот совершенно неосознанный в какой-то степени выбор профессии.
Сейчас, будучи уже взрослой, я с трудом представляю, как можно в 17 лет определиться с будущей профессией. Мне кажется, в этом возрасте человек ещё совсем ребёнок. По крайне мере я была совершенно неопытна и не знала, кем мне стать.
О начале карьеры
Когда я училась на последнем курсе, то уже набивала руку – делала сюжеты для спортивной пятиминутной программы, которая выходила на местном БГТРК (это отделение ВГТРК в Республике Бурятия) по заказу пресс-службы агентства по спорту правительства республики.
Карьера моя началась сразу же после выпуска из Бурятского государственного университета. Я пришла с красным дипломом на местный канал «Тивиком» и сказала: вот, возьмите меня работать, я хочу быть журналисткой. Меня взяли сначала на стажировку, потом – через пару месяцев – в штат, а ещё через восемь месяцев мне предложили вести новости – началось лето, телеведущие разошлись в отпуска, нужно было их подменить.
Я была ещё очень юной и не хотела этим заниматься [вести новости], считала себя недостаточно некомпетентной. Новости ведь выходили в прямом эфире, а это была грандиозная ответственность. Тем не менее я всё-таки провела эти новости и влюбилась окончательно вот в этот эфир, в эту магию. С тех пор я регулярно вела новости и отработала на канале ещё 6 лет.
Конечно, в 22 года, когда я только закончила университет, я ещё понятия не имела, что телеканал принадлежит комитету по управлению имуществом администрации Улан-Удэ. Я была наивна и не думала о том, что телекомпания должна принадлежать какому-то честному, порядочному человеку и не должна никак быть аффилирована с властью. В университете педагоги ничего не рассказывали нам ни про свободу слова, ни про цензуру, ни про то, как устроены медиа в Европе, ни про то, что СМИ не должны зависеть от государства или от какого–то бизнесмена, аффилированного с властью. Сама я не интересовалась этим вопросом.
— Какими были твои задачи во время работы на телевидении?
— Задач было несколько в зависимости от того, в какой роли я выступала. Если я корреспондентка, то должна была снимать сюжеты. Темы распределялись на ежедневных утренних планёрках, и мне могло достаться всё, что угодно. Пожар на какой-нибудь помойке или прорванная труба у какой-то бабушки, которая жалуется на управляющую компанию. Бывали съёмки в правительстве Бурятии, где глава награждал пожарных или волонтеров, сессии народного Хурала Республики Бурятия — это наш законодательный орган, заседания Горсовета города Улан-Удэ. Мог быть какой-то автопробег или пресс-конференция.
Пресс-конференций и брифингов у мэрии и правительства Республики было очень много. То есть мы освещали невероятное количество всяких брифингов – что будет делать мэрия в пожароопасный сезон, как правительство региона отчитывается о темпах строительства жилья или какие изменения грядут в предоставлении субсидий родителям, чьи дети ходят в частный детсад, как пройдёт фестиваль, условно говоря, «Голос кочевников», который организует министерство культуры вместе с прекрасной, мной обожаемой, филармонией города. Вот такие были новости.
Если я была выпускающим редактором, то мне нужно было следить за корреспондентами, чтобы они вовремя отправились на съёмку и ничего с собой не забыли, и ставить им задачи. Если ребята ехали на съемку по заявке мэрии, то мне нужно было эту заявку (или темник, как сейчас принято говорить) им прочитать или отдать этот листочек. На этом листочке с официальной «шапкой» городской администрации всегда было написано время и место события, что происходит и кого нужно проинтервьюировать. Обычно это был мэр или его заместитель, либо руководители комитетов или рядовые специалисты. Конечно, журналист на выбор мог взять ещё кого-то, каких-то простых, так скажем, людей [для комментария]. Но вот этого спикера, которого помечают в заявке, интервьюировать необходимо было обязательно.
Когда я была телеведущей, у меня была другая задача. Я собирала подводки от корреспондентов и переписывала их. Они мне нравились далеко не всегда. Потом я шла на укладку, брала жакет в магазине, который с нами сотрудничал, настраивалась и в прямом эфире выдавала тридцатиминутный спич вместе с командой режиссёров и видеооператоров, работающих со мной в студии.
— Как устроена работа на государственном телевидении?
— Всё чрезвычайно просто. Различные комитеты или пресс-служба мэрии формируют заявки на освещение своей собственной деятельности – работы муниципальной и республиканской власти. Этих заявок было много. В ежедневном тридцатиминутном выпуске телекомпании «Тивиком» примерно 10-15 новостей, треть из них будет про мэрию. Иногда больше, иногда меньше. Есть, конечно же, сюжеты и на какие-то остросоциальные темы, но только в том случае, если они не противоречат информационной политике мэрии или региона. Но даже если и противоречат, государственные телевизионщики выдадут такие репортажи, что в них не будет острых углов.
Будут рекламные сюжеты и какие-то так называемые «бантики» – это сюжеты про концерты, выставки, танцевальные конкурсы, фестивали, эко-фестивали и прочее. Такие материалы обычно завершают выпуск. Обязательно будет сюжет про спорт и про ДТП, разумеется – кто с кем столкнулся в Улан-Удэ, на какой скорости, пьяные водители, рейды ГИБДД и т. д.
Вот из этого состоял выпуск городского телеканала «Тивиком». Наверное, сейчас он состоит из того же, плюс добавилась спецоперация. Я просто с того момента, как в 2016 году ушла оттуда, ни разу не посмотрела их выпуски.
Кроме этого, нужно понимать, что хоть «Тивиком» и является муниципальным СМИ, у него есть контракт, причем неплохой, с правительством Республики, потому что невозможно отделить муниципальную власть от региональной. Поэтому заявки на информационное обслуживание есть и от регионального правительства, которые формирует информационно-аналитический комитет администрации главы и правительства республики Бурятия.
Естественно, и правительство Бурятии, и мэрия города Улан-Удэ формируют бюджет на освещение своей деятельности. Этот бюджет достаточно большой. И от года к году растёт. Государственные деньги в конце зимы пилятся между всеми медиа – государственными, не государственными.
Как это ни странно, в какой-то момент стало перепадать даже пабликам в соцсетях. В руководстве информационно-аналитического комитета поняли, что за социальными медиа на платформах Instagram, Telegram – будущее, что там тоже очень много аудитории, причем молодой. Поэтому сейчас есть провластные Telegram-каналы и паблики в Instagram с большим количеством подписчиков. Подавляющее большинство из них сидит на госбюджете.
О выборах и выборе
Осенью 2015-ого года - параллельно с работой на городском телеканале «Тивиком» - я начала сотрудничать с другим государственным каналом – «ОТР» («Общественное телевидение России»). Я стала собственным корреспондентом этого канала в Республике Бурятия. Спустя год я уволилась с «Тивикома». Мне перестало нравиться то, что я делаю. Надоели постоянные заявки, где нужно было снимать мэра – сначала одного, потом другого, когда они сменялись. Это, на мой взгляд, не журналистика, а видеолетопись руководителя города и мэрии. Кроме этого испортились отношения с директором телекомпании – ему не понравилась одна из тем, которую я снимала для «ОТР». Тогда я решила, что уйду и буду только собкоррить (сокращение от собственный корреспондент).
Через полтора года - весной 2018-ого - меня пригласили вести новости на другой государственный канал – «АТВ Байкал». Он наполовину принадлежит правительству Бурятии. Я была приходящей ведущей – вела новости один-два раза в неделю в зависимости от ситуации. Платили мало, но мне всё равно было интересно. Я любила процесс создания телевизионных программ, эту магию, эфир, подготовку к нему, макияж, укладку. Это всё ещё меня привлекало, хотя уже в меньшей степени, но мне было приятно. И мне нравилось общаться с людьми, которые приходили в качестве спикеров в программу «Актуальная тема». Я ее тоже вела.
Летом 2019 года началась предвыборная компания кандидатов в мэры Улан-Удэ. В самом начале сентября я пришла вести новости, подготовила выпуск, чтобы его начитать. Но за пару часов до того, как выйти в эфир, редактор сказал, что пресс-служба правительства просит кое-что соврать в эфире про главного оппонента кандидата от «Единой России» – коммуниста В.М. Якобы он напал на журналистку «РЕН ТВ» во время встречи с жителями одного из многоквартирных домов.
Я сказала, что не готова читать такую подводку в эфире, потому что… Ну, это ложь! Было видео, которое сняли сами жители на телефон. Там было видно, что В.М. ни на кого не нападал, а наоборот отстранялся от журналистки «РЕН ТВ». Как ты знаешь, [сотрудники] «РЕН ТВ» – это настоящие телекиллеры. Журналистка вместе со своим оператором жила в Улан-Удэ всё лето. Она снимала сюжеты про В.М.
Получается, политик журналистку не трогал, а мне нужно было в эфире своим зрителям рассказать, что он на неё напал и чуть руку ей не сломал. Я решила, что моя репутация дороже, поэтому подошла к руководству телеканала и сказала, что эту информацию озвучивать не буду.
Директор ответил, «мы всё понимаем, но это же выборы, ты прочитай один раз, да все всё скоро забудут». Тогда я предложила два варианта событий – либо я увольняюсь прямо сейчас и ухожу домой, либо ухожу в короткий отпуск на недельку, и пусть вместо меня эту лживую подводку прочитает другой ведущий.
Директору это всё очень не понравилось. Мы так ни о чем толком и не договорились. Я ушла домой, а подводку про «нападение» прочитал коллега. Он, конечно, тоже этого не хотел, но выбора ему не оставили.
— Сталкивалась ли ты с цензурой?
— Да, но это было уже под конец моей работы на муниципальном телеканале. Как я уже говорила выше, я стала сотрудничать с «ОТР», и нужно отдать должное этому телеканалу – коллеги позволяли мне делать очень много вещей, которых я не могла сделать на муниципальном канале. Например, про недостроенные и разворованные очистные сооружения в поселке Максимиха на Байкале, про неутепленный туалет, которым вынуждены пользоваться ученики школы в Нижнем Саянтуе, про то, что учителям мало платят, что не работают государственные программы, про плохое качество дорог в городе и многое другое. Все эти темы я сумела сделать благодаря «ОТР» – и я им за это очень благодарна.
Однажды для «ОТР» я снимала некачественно построенное жильё для детей-сирот в Сотниково - пригороде Улан-Удэ. Директор «Тивикома», узнав об этом от застройщика, запретил мне публиковать его на федеральном «ОТР». Видимо, они были дружны. Я спросила: «какая вам разница, что я делаю в свободное от работы время со своим оператором?». Я не помню, что мне ответил руководитель телеканала. В итоге я все таки сделала этот сюжет. Директор был взбешён и вскоре после этого я уволилась. Вот такая была цензура.
Конечно, были какие-то правки в сюжетах, которые мы снимали в рамках заявки от мэрии и от правительства. Периодически что-то не нравилось сотрудницам пресс-служб, которые вычитывали тексты. Со временем каждый сотрудник «Тивикома» или «АТВ» набивал руку и писал примерно то, что хочет правительство или мэрия: сухо, скучно, однообразно. Хотя многие пытались делать из говна конфетку – и таких сюжетов мы сделали немало. Можно ли назвать это цензурой? Да. Сам факт отправки заявки – это акт цензурирования и формирования нужной государству информационной повестки. Делая заказные сюжеты, мы тратили силы и ресурсы на производство контента про мэра и главу Бурятии, но не создавали по-настоящему важный контент, который ждут от нас зрители. Или не ждут, но наш долг - всё равно доносить общественно значимую информацию. И поверьте, это точно не новость про то, какое совещание провел руководитель региона или мэр.
Естественно, никогда на «Тивикоме» не было сюжетов и репортажей про какие-либо протесты, несанкционированные акции, одиночные пикеты. Про одиночные пикеты если и были, то это скорее всего сюжеты про людей, которые требовали лечения или ещё чего-то – но ничего политического в эфире не было. Были, если не ошибаюсь, сюжеты про акции протеста из-за повышения пенсионного возраста, но это было скорее что-то согласованное, выглаженные интервью с людьми. Человек может говорить очень много, резко и эмоционально – но сюжет всего две минуты, и корреспондент под давлением выпускающего редактора, главного редактора, директора или под влиянием внутренней цензуры выбирает кусочек менее эмоциональный, более спокойный, где нет слов: «Долой ******» и т. д. Ну, то есть ты прекрасно понимаешь, что такое монтаж и как можно сделать сюжет: он вроде бы и про акцию протеста, но в то же время там все такие интеллигентные, говорят, что не хотелось бы работать до 65, а в 66 умереть, но в целом, если так надо стране, то, конечно, мы войдём в положение… Сделанный таким образом материал – тоже цензура.
Мне кажется, работа на госСМИ – это одна такая сплошная цензура. Я сталкивались с тем, что хочу снять сюжет на какую-то тему, но мне запрещают, потому что герой сюжета – друг директора или какой-нибудь важный для региона инвестор, или родственник крупного регионального чиновника. Я ничего не могла снять про коррупцию, потому что «в России коррупции нет». Про взяточника можно снять, но только, когда это спланированное мероприятие силовиков. Они его разрабатывают, снимают оперативное видео, потом присылают ссылку на него редактору, и выходит минутный сюжет про борьбу с коррупцией в Бурятии.
Если ты будешь заниматься расследованием, то на это уйдёт два месяца. Но тебе нужно же снимать про мэра каждый божий день. Поэтому работа в госСМИ – это постоянный компромисс с самим собой… И в какой-то момент, устав от внутренней борьбы, ты просто вынужден смириться и не думаешь ни о чем. Потому что человек так устроен: он не хочет быть частью чего-то плохого. Он же хороший, он считает себя хорошим – и я считала себе хорошей, я же не делала ничего плохого. Ну, подумаешь, я рассказываю про то, что мэр открыл школу, или про то, что глава Бурятии открыл ФАП (фельдшерско-акушерский пункт), разрезал ленточку… Потом ещё несколько чудесных новостей, а вот серьёзные темы: недостроенный ипподром, ай-ай-ай, как нехорошо, вот этого человека посадили, и над ним идёт суд. Вот, спортивные новости, культурные: посмотрите, как дети рисуют в детском саду «Колокольчик», которому в этом году исполняется 50. Ты как будто не делаешь ничего плохого, согласись, – нормальные такие новости.
Просто ты не замечаешь другой реальности, других людей, которые против режима, которые хотят другой жизни, которые не могут свободно выражаться, мыслить, высказываться. Ты таких людей как бы не замечаешь и живёшь в той реальности, в которую сам себя погрузил. Ты не можешь быть частью плохого – ты хороший, и значит, всё, что ты делаешь, – хорошо. А какие-то компромиссы – ну, куда без них, ну, вот вся жизнь – один большой компромисс. Потому что человеческая психика не может выдержать, чтобы человек сказал: «Да, я делаю какое-то дерьмо, я работаю на госСМИ». Ты не можешь себе так сказать. Ты же хороший, участвуешь только в самом прекрасном.
О точке невозврата
8 сентября 2019 года в Улан-Удэ состоялись выборы мэра, на которых были зафиксированы нарушения. Разумеется, результаты признали легитимными. Жители Бурятии, не согласные с итогами голосования, устроили мирный сход на главной площади - Советов.
В это время у нас ещё шаман Александр Габышев шёл в Москву изгонять президента, а его соратников задерживали правоохранительные органы. Поэтому люди вышли на площадь сразу по двум причинам – фальсификации на выборах и задержание сторонников якутского шамана.
На площади было много людей для Бурятии – несколько сотен человек, может быть, даже ближе к тысяче. Я живу в Бурятии всю жизнь и никогда не видела таких акций протеста в республике. Причём она была не краткосрочная, а шла несколько дней. Видимо, в какой-то момент у силовиков лопнуло терпение и сотрудники Росгвардии в касках и с оружием решили разгонять протестующих.
Я оказалась единственной из всех телевизионных журналистов на площади Советов в тот момент, когда начался разгон мирного схода. Мне и моему коллеге удалось это снять на камеру. Как это ни странно, я снимала сюжет именно для провластного «ОТР», который меня туда собственно и отправил.
Коллеги показали в эфире государственного канала маленький кусочек видео, где мужчины в балаклавах нападают на безоружных людей, разбивают топориками машину, заталкивают «зачинщиков» в «ГАЗель» без опознавательных знаков и увозят в неизвестном направлении.
В общем, это выглядело как настоящее преступление, никаких опознавательных знаков на этих людях не было, но это, разумеется, были силовики. Они не вели диалога, просто разбили стекла в машине, вытащили из нее мужчин и уволокли их, неизвестно куда.
В эфир «ОТР» попал маленький фрагмент того, что мы сняли с коллегой на площади. У меня был YouTube-канал и я решила выложить туда полную версию – это около 13 минут. На следующий день я удивилась, увидев, что просмотры и количество подписчиков у канала растут.
После разгона росгвардейцами мирной акции протеста я решила, что на государственный телеканал «АТВ» больше не вернусь, поскольку ни единого слова про разгон безоружных людей в эфире сказано не было. Я специально даже включила посмотреть новости, там ни разгонов, ни протестов.
Я поняла, что не могу и не хочу работать на этом телеканале, потому что это не соотносится с моими ценностями, и я больше не готова быть частью этой системы. Пафосно, но так.
На следующий день я сдала удостоверение и попрощалась с коллегами. Никаких вопросов и разговоров с руководством не было. Мой директор всё понял.
Про Крым, Донбасс и Украину
Если ты спросишь меня «Где я была эти 8 лет?» или «Где был мой телеканал в 2012-2014 годах?», когда присоединяли Крым, когда начался конфликт на Донбассе… В конце октября 2013-го я родила сына, который сейчас превратился в прекрасного тинейджера, и ушла в декрет на полтора года. Поэтому, что происходило на Донбассе, я, честно говоря, не знала и не интересовалась. Уход за ребенком отнимал всё мое время. Изредка я смотрела «Россию-24» и удивлялась тому, что транслирует этот канал. Но в истинные причины конфликта я не углублялась. Материнство, сложные взаимоотношения с отцом ребенка и отсутствие критического мышления не позволили мне тогда разобраться в ситуации – и, скажем так, мне было не до Донбасса.
Как освещался российско-украинский конфликт в бурятских государственных и частных СМИ в период моего отпуска по уходу за ребенком.… Предполагаю, что там не было ничего истинного и правдивого. Это были государственные каналы, там не могло быть ни слова про то, что Россия и развязала этот конфликт, поставляла туда оружие, вербуя в зону боевых действий людей, пичкала жителей, так называемых, ЛНР и ДНР российскими паспортами, создавала там квазиправительства. Новостей про начавшуюся гражданскую войну в Украине, уверена, было мало. Бурятия расположена очень далеко, здесь маленькие локальные СМИ и медиа. Предполагаю, что коллеги делали материалы про украинских беженцев и сбор гуманитарной помощи, которую отправляла Бурятия на Донбасс. Потому что стиль телекомпании – это что-то про жизнь города и в городе, про горожан, про настроения в городе и т. д.
Когда было присоединения Крыма – в марте 2014 года – я была еще в «отпуске» с пятимесячным сыном на руках и не понимала, что происходит. Было ощущение, что жители Крыма, действительно, хотят стать частью России. О том, что это нарушение суверенитета другой страны, я не думала.
— Считаешь ли ты то, что делает госТВ, пропагандой?
— Конечно. Государственные СМИ (в том числе локальные) – это пропаганда. Это информация, которую намеренно распространяет государство про себя само, про то, какое оно хорошее, замечательное, и часто выдаёт желаемое за действительное. Показывает только то, что считает необходимым, нужным и формирует определённую картину реальности у миллионов людей, блокируя другие источники информации и лишая людей права выбора, права искать и получать информацию из разных источников, тем самым нарушая свободу человека, свободу на поиск информации – а это, между прочим, я считаю, – одно из базовых прав человека, и в России миллионы людей этого лишены.
Государство монополизировало почти все СМИ и медиа. Те, что не смогло монополизировать, заблокировало с помощью решений Роскомнадзора, а Минюст признал некоторые из них иностранными агентами.
Отсутствует освещение объективной реальности, т. е. показывают только тех, кто за спецоперацию или за безумные законы, но не показывают тех, кто против. Порой в новостях, которые передают госСМИ, нет логики и последовательности, зато есть откровенные фейки. Часто в таких СМИ действуют принципы непрерывности и повторения одного и того же только другими словами. Непрерывность и повторение – отличительные черты пропаганды.
Плюс очень часто это разжигание ненависти к другим людям по их полу, национальности, месту проживания – это тоже элемент пропаганды. И люди очень уязвимы в этой ситуации, они верят, они обманываются: кто-то рад обманываться, кто-то не рад, но обманывается. Привычка смотреть телевизор есть, а критического мышления нет. Часто нет и возможности читать/слушать/смотреть независимые медиа и СМИ. У многих нет времени разбираться в политике, у кого-то нет желания. Власти слишком долго и настойчиво - опять таки через госСМИ – транслировали россиянам, что им лучше не лезть не в «своё дело». Безусловно, это большое зло.
— «Новая газета: Европа» взяла интервью у Юрия Шевчука, в котором он сказал следующее: «Отчасти наше нынешнее состояние следствие пропаганды. Она очень сильно влияет на людей, к сожалению». Согласна ли ты с ним?
— Да, я считаю то, что пропаганда и федеральные госСМИ ( локальные в меньшей степени) привели к тому, что некоторые люди, в том числе неглупые, поддерживают спецоперацию. Поддерживают насилие, убийства… Это огромная беда. Если бы не было оголтелой политической пропаганды в течение 22 лет – а последние 10 лет она стала просто безумной, – то, конечно, не было бы такого количества людей, поддерживающих боевые действия. Если бы государство не блокировало крутые, честные и независимые медиа, у россиян был бы доступ ко всей журналистской информации, а не только к государственным сводкам.
В Улан-Удэ есть СМИ/медиа, которые якобы свободны от влияния региональных и муниципальных чиновников, но это, конечно, ложь. Такие СМИ/медиа не принадлежат ни правительству, ни мэрии, но получают деньги за выполнение государственных контрактов по информационному обслуживанию. Об их независимости говорить не приходится.
Ответственность на государственных СМИ и медиа, аффилированных с российским правительством/госкомпаниями, лежит огромная. Я полностью согласна с Юрием Шевчуком.
О своём проекте
С 2016 года у меня нет никакой записи в трудовой книжке. На АТВ я работала без трудового договора, договора гражданско-правового характера со мной тоже на заключали, а зарплату выдавали наличными в конверте. Вот так работаешь на государственном телеканале, а у тебя ни записи в трудовой и зарплата серая.
С 2019-ого я развиваю свой собственный медиапроект в YouTube. На моём канале почти 30 тысяч подписчиков. У меня есть маленькая медиакоманда – режиссёр и пара операторов. Время от времени мы снимаем выпуски на те, темы, которые волнуют жителей Бурятии и меня лично. Я также сотрудничаю с негосударственными независимыми медиа.
— Возможно ли бороться с пропагандой? Если да, то как и есть ли в этом смысл?
— Очень, конечно, сложный вопрос, потому что 22 года чудовищной пропаганды дают о себе знать. Людей, которые смотрели в последние годы телевизор, не так легко переубедить. Пример тому – мои родители, они пожилые люди, их единственный источник информации – телевизор. Моя мама слушала «Эхо Москвы», но в марте «Эхо» перестало существовать. Теперь мама отрезана от адекватной информации, несмотря на то, что «Эхо» принадлежало «Газпром-Медиа». Телефон у мамы старый кнопочный. Сейчас ее единственный источник информации – это провластные газеты и госканалы.
Папа тоже смотрит телевизор. Иногда у нас возникают споры по поводу «спецоперации». Недавно у меня был день рождения, и мы прямо на празднике с папой зарубились. Он не хочет слушать мои аргументы, поэтому я впадаю то в эмоции, то в ступор. Когда он мне говорит, что «азовцы вспарывали беременным женщинам животы», я теряюсь. И, правда, что тут скажешь?! В общем, мне пока не удается переубедить родителей. Я, дочь, не могу на них повлиять. Кажется, пожилых людей уже не переубедишь и нужно оставить их в покое, продолжая любить.
Сейчас крайне важно не рвать отношения с близким. Общество и так атомизировано, властям/правительству нужно, чтобы мы все переругались, были разобщены, чтобы у нас было меньше горизонтальных связей, меньше поддержки, чтобы мы чувствовали себя одинокими и у нас не было сил бороться. Я считаю, что нужно попробовать принять наших близких такими, какие они есть, и, возможно, вернуться к диалогу позже. Сегодня важно позаботиться о своей психической устойчивости, не рвать рубаху на дне рождения, как я это делала, и сохранить близкие связи.
Нужно понимать, что люди, которые подвергаются многолетней пропаганде, не могут мыслить логически – и отчасти эта пропаганда используется ими как обезболивающее от их страхов и тревог. Потому что, когда люди слышат слова «нацизм и фашизм в Украине», для них это что-то немыслимое: как же так, мы же победили нацизм и фашизм, как это в родимой Украине нацисты и фашисты. Власти очень умело манипулирует страхами и людьми, давят на человеческое достоинство. И разрушать эту картину мира у людей, моих родителей, например, – это возвращать их в какую-то тяжёлую реальность, что российские военные могут тоже делать плохие вещи. Они этого не примут.
Что делать? Я не знаю. Может быть, попробовать апеллировать к разуму, к фактам. Подкинуть им статьи про то, как читать новости в военное время. Есть замечательная рассылка у медиа Kit, которую делает команда медиаменеджера Александра Амзина. Есть разоблачители фейков – фактчекеры. Можно скидывать ссылки на их посты/материалы. Опять же, если есть куда скидывать ссылку. Например, маме я не могу ее отправить. Но могу отправить папе в Viber. Правда, есть ощущение, что мне будет сложно объяснить папе, кто такие фактчекеры – ему 72 года. А когда я говорю ему: вот «Медиазона», вот Insider, вот «Важные истории», – он говорит, что это тоже пропаганда, просто с другой стороны.
Если говорить о более молодых родственниках - можно попробовать скидывать им эти ссылки, что-то попробовать донести. Можно рассказать про своих друзей/коллег/родных, которые пострадали в Украине, про антивоенное движение в России. Главное – общаться с любовью и уважением и не пугаться, когда получаешь агрессию в ответ. Мы рушим привычный мир человека – и нужно быть готовым отхватить агрессии, потому что это очень сильно злит. Нужно так любя и с уважением рассказывать, что спецоперация – это совсем не то, что нужно России и Украине.
Можно утроить саботаж - смотреть программы и трансляции честных журналистов и медиапроектов в YouTube, подключая их к телевизору и делая звук громче. Если бы я жила с родителями, то я бы так и сделала. А еще для родителей я оформила подписку на «Новую газету» в марте. Однако через две недели издание прекратило выпуск печатной версии. Это была идеально спланированная акция, но, увы, ни один номер газеты не дошёл.
Есть ли смысл разговаривать? Я думаю, что да. Люди будут узнавать, будет прорываться информация, сколько погибло военнослужащих. У людей будут открываться глаза, всё меньше будет одобрения спецоперации – потому что это происходит в каждой войне: во Вьетнаме, в Афганистане. Все меньше и меньше с каждым месяцем и годом было тех, кто поддерживал войну. Я уверена, что здесь будет также.
А наши тактичные, чуткие, бережные разговоры и участие в акциях солидарности («зелёная лента», «тихий пикет», «женщины в черном»), которые показывают, что мы против войны, будут разубеждать и наших друзей, и родственников, и окружение (в автобусе, в трамвае, в такси), будут давать сигнал, что есть те, кто ПРОТИВ, что мы есть, что не все ЗА, – и это тоже будет выбивать из колеи тех, кто поддерживает спецоперацию. Может быть, в них что-то проснётся, они захотят что-то почитать, мы подскажем какие-то ресурсы, поможем установить бесплатный VPN. Не знаю, сработает ли всё это на 100%, но мы должны пробовать!
партизан.media | здесь не молчат
Медиапартизаны. Кто мы и «зачем»
Подписывайтесь на наш инстаграм и телеграм
Еще нам можно писать на почту partisan.media@protonmail.com
Поддержать наш проект:
5536 9141 4842 6491 Тинькофф Банк
*** *****
16/06/2022