Цель эта — не «всех посадить», а «посадив немногих, всех контролировать»
Член Совета ЦЗПЧ «Мемориал» Александр Черкасов принял участие в дискуссии «Оценка ситуации с правами человека в России через дела преследуемых членов научного сообщества», которая была организована Комитетом Азата Мифтахова и ЦЗПЧ «Мемориал».
«Число политзаключённых в современной России — около полутысячи. Много это или мало? Ведь если эти репрессии имеют какую-то цель, то цель эта — не „всех посадить“, а „посадив немногих, всех контролировать“. Говоря о „контроле“, надо учитывать также такие системные факторы, как пытки и жестокое обращение в ходе следствия и в заключении, и практику политических убийств (в каком-то смысле заменивших действовавшую в СССР смертную казнь)», — читайте полностью выступление Александра Черкасова ниже.
Необходимое условие
Благодарю вас за приглашение выступить. Наша встреча посвящена делу Азата Мифтахова, но я не буду говорить собственно об этом деле. Те, кто здесь собрались, полагаю, знают и это имя, и это дело. И вообще, после 24 февраля 2022 года, после начала Россией масштабной [....] в Украине, вряд ли можно говорить о чем-то другом, кроме этой [....]. Или, если это слишком сильное утверждение, то: вряд ли можно, говоря о чем-то, не говорить при этом о [....] в Украине. Но верно и другое: говоря о [....] в Украине, о десятках тысяч погибших и миллионах беженцев, о военных преступлениях и преступлениях против человечности, нельзя забывать о причинах [....].
Об условиях, сделавших эту немыслимую [....] возможной. А политические заключённые, политические репрессии в России, — одно из таких условий.
*****
Государство, грубо и массово нарушающее права человека внутри своих границ, рано или поздно становится угрозой миру и международной безопасности. Это, если угодно, теорема, — казалось бы, окончательно доказанная опытом Второй мировой войны. На этом опыте была выстроена система международного сотрудничества, система международных организаций, которая должна была предотвратить повторение 1939 года. Предотвратить не получилось: снова в центре Европы развязана [....]. Наивно звучит вопрос: почему в самой России не запущена процедура импичмента, почему нет ярких выступлений оппозиционных лидеров в парламенте, ни антивоенной кампании в общенациональных масс-медиа. Парламентская система и партийная системы давно демонтированы, остались лишь декорации, а медиа контролируются государством и превращены в орудие пропаганды. Не сработали обратные связи, которые должны были ее предотвратить. Как и почему не смогли, не успели, не пытались остановить этот процесс трансформации России в агрессора, в «больного человека Европы» — отдельная больная тема.
Но вот вопрос, который задают постоянно все эти месяцы: почему нет массовых уличных антивоенных выступлений? В чем причина столь эффективного контроля государства над обществом?
Причина, не в последнюю очередь, — те самые политические репрессии, уголовное осуждение и заключение за мирную деятельность. Но есть и контекст этих репрессий, который делает их столь эффективными.
*****
Это, во-первых, политический террор. Да, в России не действует смертная казнь, но я назову несколько имен. Журналист «Новой газеты» Анна Политковская, адвокат и левый активист Станислав Маркелов, сотрудница «Мемориала» Наталья Эстемирова. Все они боролись с насильственными исчезновениями людей в зоне вооруженного конфликта на Кавказе, в Чечне, — и все они были убиты. Оппозиционный политик Борис Немцов, ставший после 2014 года одним из лидеров антивоенного движения в России — убит. Казалось бы, эти смерти можно было отнести на счет маргинальных групп или властей Чечни. Но после попытки отравления другого лидера оппозиции, Алексея Навального, и во многом благодаря ему была вскрыта система политических убийств с использованием ядов, отравлений, совершаемых агентами российских центральных властей. Навальный выжил после отравления, расследовал это отравление, и сейчас находится в заключении. Зачем я говорю здесь о политических убийствах, — казалось бы, другой, совсем особой теме? Но эта «совсем особая тема» придает важное значение всему остальному, — как «существенно особая точка» функции много говорит о поведении этой функции в других точках. Это накладывает отпечаток на всё общество. Точно так же, как наложили свой отпечаток на современную Чечню насильственные исчезновения людей, ставшие распространенной и систематической практикой. Полвека назад советский ученый и диссидент Валентин Турчин назвал это «инерцией страха», говоря о советском обществе послесталинского периода. Но ведь и теперь, рассуждая, например, о Чечне, о «кадыровцах», о всевластии Рамзана Кадырова, надо помнить о многих тысячах исчезнувших людей, смерть которых легла в основание нынешней «стабильности» и управляемости Чечни.
*****
В России арестовывают и судят тех, кто открыто выступает против [....]. А вот другой российский политик, выживший после двух попыток агентов российских властей отравить его — Владимир Кара-Мурза. Он активнейшим образом занимался продвижением в мире темы российских политзаключённых. Теперь он арестован за выступление о [....] в Украине. Выступал он в американской глубинке, в Аризоне! — и сейчас находится в российской тюрьме. 7 июля в Москве состоится очередное судебное заседание по делу московского муниципального депутата Алексея Горинова. На заседании муниципального совета он заговорил о [....], о жертвах [....], об убитых детях, — и был за это арестован. В ближайшие дни будет вынесен приговор, и он, скорее всего, будет суровым. Им вменяют новую статью уголовного кодекса о «фейках об армии». Оцените логику: любое утверждение, которое не соответствует официальным заявлениям официальных представителей министерства обороны, объявлено в России ложным. За такое утверждение можно получить до 10 лет заключения. Или другой московский депутат, Илья Яшин, прямо и систематически высказывавший свою антивоенную позицию. Сейчас он арестован по административному дел. Но, скорее всего, административное дело здесь — такая полицейская лемма перед доказыванием теоремы, уже с использованием статьи 207.3 уголовного кодекса. Человека задерживают по административной статье, и при этом готовят основания для возбуждения уголовного дела — «фейки об армии, до 10 лет». И тут я хотел бы обратить ваше внимание на второй важный момент — на соотношении и взаимосвязь административных и уголовных репрессий в современной России. 7 Это соотношение, эта структура сравнима с тем, что было в позднесоветские годы — с конца 1950-х по конец 1980-х.
В послесталинское время власти Советского Союза встала перед проблемой: как эффективно контролировать социум (пусть и находящийся в ситуации «инерции страха»), не используя при этом массовые репрессии? В итоге в 1959 году была введена система «профилактики», при которой на одного осужденного «за политику» по уголовной статье приходилось около ста человек «профилактированных», подвергнутых репрессиям внесудебным. Административным, неофициальным, но с очевидной угрозой репрессий уголовных в случае продолжения деятельности.
В выстраиваемой в последние месяцы и годы репрессивной системе видна если не та же, то похожая логика. За выход на митинг или пикет раньше Вам грозила статья административного кодекса 20.2.5, со штрафом в несколько десятков тысяч рублей. За повторный выход на пикет — статья 20.2.8 того же кодекса, до 300 тысяч рублей штрафа, или до 30 суток ареста. А если Вы трижды задержаны в течение полугода, то может наступить уголовная ответственность по статье 212.1 — до пяти лет лишения свободы. Эту статью ещё называют «дадинской» — по фамилии Ильдара Дадина, который был первым по ней осужден.
В самом начале [....] в Украине, 4 марта 2022 года, была введены специальные статьи о «дискредитации российской армии», статья 20.3.3 административного кодекса (штраф до 50 тысяч рублей, или до ста тысяч, если Вы призываете к публичным акциям), и статья 280.3 уголовного кодекса (до пяти лет заключения). То есть, хотя нигде тут нет слова «профилактика», перспектива уголовного наказания в случае продолжения деятельности в обоих случаях прописана явно. По этим административным статьям за прошедшие месяцы были задержаны многие тысячи человек. Только за «дискредитацию» — больше двух с половиной тысяч. Эти люди не осуждены и даже не обвиняются по уголовным статьям, но они уже находятся под угрозой посадки, если ещё раз выйдут на улицу. При этом даже не обязательно, чтобы их задержали полицейские. Мы живем в XXI веке, прогресс не стоит на месте, и в Москве действует система распознавания лиц по камерам, установленным на улицах и в метро. В прошлом году записи с таких камер использовались при оформлении административных дел «за митинги и шествия». Месяц назад по данным с таких камер полицейские останавливали людей, не вышедших ни на какой митинг, а просто входивших в метро, чтобы ехать в центр города. Отмечу тут ещё один момент, который особенно повеселит математиков. В случае такой ступенчатой ответственности — сначала административные дела, а потом уголовные, — на втором этапе, в суде по уголовному делу, решения по административным делам (то есть доводы, заведомо более «слабые») используют как полноценные доказательства при последующем уголовном осуждении. В административных судах у защиты нет такой возможности, как в уголовном процессе. Обвинение представляет судья, то есть они выступают в одном лице. Но при этом действует административная преюдиция!
*****
Третье, — по порядку, но не по значению, — важное обстоятельство: условия содержания в ходе следствия и после осуждения. Проще говоря, пытки, жестокое и унижающее человеческое достоинство способы обращения и наказания. Вот что происходит прямо сейчас, в эти дни. Первый пример.
Упомянутый выше депутат Алексей Горинов, признанный «Мемориалом» политическим заключённым, после ареста был помещен в четырехместную камеру, где находились семь человек. Он не мог нормально спать. Будучи больным, не получал требуемого лечения и ухода.
Второй пример. Ученый физик Дмитрий Колкер 30 июня был арестован ФСБ. Мы не успели включить его в списки политзаключённых. У него была четвертая стадия рака, его увезли из больницы, и на третий день он умер в тюрьме.
Тут а должен сказать, что даже в темные времена, когда главой Советского Союза был Юрий Андропов, Комитет государственной безопасности СССР не арестовывал людей с тяжелой онкологией! Когда в 1983 году «громили» солженицынский Фонд помощи политзаключённым, не арестовали Андрея Кистяковского, распорядителя Фонда, потому что он был смертельно болен.
Я могу продолжать этот список. Тогда это казалось неприличным перед всем миром. Теперь — нет, уже не неприлично. Наоборот: все знают, что и больного, умирающего могут бросить в тюрьму.
Третий пример. На днях стало известно, в каких условиях содержат политического заключенного Алексея Навального. В колонии строгого режима для него создана «тюрьма в тюрьме». Шестиметровый глухой забор, строгая изоляция. Максимально неудобные условия для человека с больной спиной, в рабочее время и после работы. Слушать песни, прославляющие ФСБ. Сидеть под портретом Путина. Это, возможно, лучше, чем «особые условия», созданные для Навального в предыдущем лагере. Но, заметим, это — Навальный, человек, к которому приковано внимание. С «простыми» политзаключёнными всё проще.
Упомянутого выше Ильдара Дадина в заключении пытали сотрудники лагерной администрации. Это не исключение: пытки в российских местах заключения давно уже стали системой, — не для «политических», а для всех, кого не удается сломать. Точно так же, как системой давно уже стали пытки в ходе дознания и следствия. Выше я говорил о Фонде помощи политзаключённым — так вот, в 1983 году его распорядителя Сергея Ходоровича после ареста полгода пытали — но делали это его сокамерники, уголовники, сотрудничавшие со следствием. Это называлось «пресскамера», такое есть и теперь.
Но, в отличие от позднесоветских времен, системой давно стали пытки «без посредников», которые применяют «люди в форме». И это не секрет — о том, что в России пытают, сегодня, в общем, знают все. Знают и те, кто выходил протестовать против войны в Украине.
*****
Подводя итог, я могу сказать, что политические репрессии, — уголовное осуждение за ненасильственную деятельность, — стали в России важнейшим методом управления социумом, «социальной инженерии».
В том числе (сейчас — прежде всего) способом подавления антивоенного движения. Есть десятки таких уголовных дел, но эти репрессии косвенно касаются и тех тысяч человек, которые были осуждены административно, — что напоминает советскую практику «профилактики».
Но такая «профилактика» неэффективна без продолжающихся уголовных репрессий. Это позволяет также иначе взглянуть и на число политзаключённых в современной России — около полутысячи.
Много это или мало? Ведь если эти репрессии имеют какую-то цель, то цель эта — не «всех посадить», а «посадив немногих, всех контролировать». Говоря о «контроле», надо учитывать также такие системные факторы, как пытки и жестокое обращение в ходе следствия и в заключении, и практику политических убийств (в каком-то смысле заменивших действовавшую в СССР смертную казнь).
«Профилактика» неэффективна без уголовных репрессий, контроль над обществом невозможен без репрессий, [....] невозможна без репрессий. И последнее. Число пленных и насильственно удерживаемых граждан Украины составляет сейчас свыше шести тысяч человек. Но украинские пленные сидят, хотя и отдельно, но в тех же тюрьмах. Их допрашивают те же следователи. Их пытают так же, как до того пытали граждан России. Репрессии есть необходимое условие [....]. Пытки и политические убийства суть условие эффективности репрессий. Значит, борьба за свободу политзаключённых, борьба против пыток и политических убийств в России есть неотъемлемая составляющая борьбы за мир.
[....] — то, о чём мы с вами все знаем, но цензура запрещает называть своим именем. Известное как «спецоперация».
Подписывайтесь на канал Центра защиты прав человека «Мемориал» и следите за новостями!