Царь Петр, враг прогресса, и купеческие палаты города Гороховца

Провинциальный город как памятник несостоявшейся России.

Начнем, чтобы не вводить в заблуждение публику, с того, что царь Петр никогда в городе Гороховце не бывал. А я, кстати, был, мне есть, что рассказать. Вам тоже надо ехать. Если можете — лучше сейчас, пока листья еще желтые. Это важно.

Тут нужен, видимо, какой-нибудь незамысловатый переход: «а теперь обо всем по порядку», что-то вроде того. Но порядка в нижеследующих заметках не будет, предупреждаю сразу. А переход будет.

Старый, советских времен переход через железнодорожные пути. Турист, впервые пребывающий на станцию Гороховец, рассчитывает немедленно увидеть древний город. Напрасно. От станции Гороховец до города Гороховец — километров 12. Маленький автобус, видавший виды, 38 рублей за билет, и те самые виды, которые повидал автобус — просторы, деревни, леса, коровы.

Автобус останавливается на главной площади города (площадь Патоличева). Рядом с Благовещенским собором. И начинаются чудеса.

***

Гороховцу кое в чем повезло. Он действительно древний, основан в XII веке, когда Андрей Боголюбский воевал с Волжской Булгарией. Великому князю понадобился опорный пункт на границе, и старое поселение превратилось в новую крепость. Место удобное — холмы. Никольская гора, Пужалова гора… Никольская — потому что наверху Никольский монастырь, чуть позже зайдем. Пужалова — потому что однажды — в XVI веке — когда городок осаждали казанские татары, на горе появился огромный воин с мечом в руках. Татары испугались и бежали. Ну, так рассказывают, по крайней мере. На самом деле, даже с именем города ясности нет — одни ученые считают, что Гороховец — искаженное русскими финно-угорское словосочетание, «деревня в снегах», что-то такое. Другие незамысловато связывают имя города со словом «горох».

Но да, я же про везение хотел. Гороховцу повезло, потому что он всегда был вне большой истории. Татары жгли, поляки жгли, это все было, но это обыденность былых времен. Он всегда оставался тихим и провинциальным. Возможно, поэтому тут и сохранились в невероятном количестве памятники XVII века, ради которых стоит приехать.

Повторю то же, что пишут во всех путеводителях, — в России от XVII века осталось примерно 20 гражданских зданий. Из них 7 (!) в Гороховце.

***

Сразу накрывает ⁠ощущение особого какого-то уюта (отчасти ложное, но о плохом ⁠позже). И покоя ⁠— это настоящее: машин мало, людей ⁠тоже. Никто никуда не спешит. ⁠Дальнобойщики мчат, конечно, по трассе Москва-Нижний, но трасса ⁠чуть ⁠в стороне от старого центра.

Озираясь, рассматриваем площадь: возможно, вы ее видели, даже если до Гороховца до сих пор почему-то не добрались. Здесь Никита Михалков снимал, изувечив бунинский текст, свой пошлейший — а как иначе? — «Солнечный удар». Площадь, впрочем, ни в чем не виновата. Сквер, памятник комбригу Семену Михайловичу Патоличеву (в честь него и площадь до сих пор называется). Крестьянин из села под Гороховцом. По призыву попал в Павлоградский лейб-гусарский полк. Остался в армии, прошел Первую Мировую, полный георгиевский кавалер. В царской армии дослужился до прапорщика, в 1-й конной, у тезки своего Семена Михайловича Буденного — до командира бригады. Лихо бил белых на всех фронтах Гражданской. Погиб в бою где-то на Волыни, далеко от Гороховца. Там и похоронен.

Памятник, кстати, сделан не без вкуса — профиль героя и рядом плоские игрушечные кавалеристы. Похожие солдатики у меня были. Как раз в конце семидесятых, когда этот памятник появился.

Тут же, в сквере — будочка с книгами для буккроссинга. За стеклянной дверцей — сборник рассказов о Ленине, «Жизнь Иисуса» и потрепанные детективы в бумажных обложках. Как-то так и должно выглядеть гражданское примирение, наверное.

***

Но мы, конечно, не на памятник комбригу любоваться приехали. Просто глаза разбегаются слегка. Не знаешь, с чего начать. Вот Благовещенский собор, мощный, основательный, прочно вставший на эту землю. Такими, наверное, были купцы, жертвовавшие на его строительство. Если повернуться лицом к собору, справа от вас окажется один из сохранившихся купеческих домов конца XVII века, принадлежавший некогда купцу Ершову. Дома здесь принято называть по именам первых владельцев, но этому еще и фамилия последнего владельца нужна — дом Ершова (Судоплатова), потому что есть другой, более знаменитый дом Ершова (Сапожникова). Дома живут долго и дома меняли хозяев. Купцы, мещане, дворяне, советские учреждения… Сейчас там гостиница, кстати, неплохая. Не сочтите за рекламу — это не реклама. Ну и вообще, любопытно ведь переночевать в доме, которому триста с гаком.

Дом Ершова, впрочем, много перестраивался, с фасада и не опознаешь в нем древность. Нужно зайти на задворки, чтобы увидеть остатки каменных наличников, намекающих, что да — давно здесь этот дом стоит.

Это справа, слева — бывшие торговые ряды, бывшая Городская дума, купеческий модерн, красный кирпич. Чуть дальше, в таком же симпатичном здании — отделение полиции. А вот за спиной — Сретенский монастырь. Тоже XVII век. Ничего древнее тут нет. Весь город — словно бы памятник нашему запоздалому Возрождению. Чуть тяжеловесная шатровая колокольня, внутри великолепный, изящный собор, церковь, что-то вроде садика. Вплотную к стенам монастыря — белокаменные палаты, пожалуй, даже изысканные. Дом купцов Ширяевых. Говорят, купцы Ширяевы, в отличие от прочих богачей Гороховца, тяготели к западным модам, поэтому парадный второй этаж сделали на европейский манер — с анфиладной планировкой. Но внутрь не зайдешь: монастырь действующий, кельи пока не отремонтированы, в купеческом доме живут сейчас монахини.

***

Я все подбираюсь к главной своей мысли. Тихий провинциальный Гороховец, который пощадила большая история, — это еще и памятник чему-то не случившемуся. Он обычный, не самый богатый, не самый заметный — тут просится слово «типичный», типичный русский городок конца XVII столетия, но я не решаюсь его произнести, теперь-то ведь это не правда, теперь он совсем не типичный, слишком много древних камней тут для нас уцелело.

Царь Петр, великий реформатор, как все мы знаем из школьных учебников, развернул Россию лицом к Западу. Или, если по Пушкину, — «уздой железной Россию поднял на дыбы». Мережковский, к царю-преобразователю относившийся сложно, предлагал, презрев условности стихотворного размера, ударение в слове «дыбы» ставить на первый слог. Остроумно.

России нужны были технологии, конечно, кто бы спорил. Флот, новая армия, новые методы управления. Кстати, в действиях Петра куда меньше случайного, чем некоторые думают. Смута, грандиозная катастрофа начала XVII века, наглядно объяснила неповоротливым московитам, что их привычный мир не выдержит еще одного столкновения с Европой. История первых Романовых — это как раз история попытки войти в Европу, осторожно, наощупь, не всегда понимая, куда, собственно, идти. Полки нового строя, солдатские и рейтарские, завел уже царь Михаил, царь Алексей построил первый корабль, открыл «комедийную хоромину». Молодые бояре и до Петра, печаля патриарха и собственных стариков, таскались на Кукуй — туда, где легкомысленные красотки в открытых платьях и трубки с табаком. Иконописцы искали вдохновения в западных гравюрах, пытаясь примирить древнюю традицию с новыми хитростями. Петр действовал резче предшественников, а на традицию — так и вовсе плевать хотел, однако направление движения Россия выбрала до него.

***

Но вернемся на время из большой истории в маленький Гороховец. Вот главная, наверное, достопримечательность — еще один дом купца Ершова, настоящий дворец в три этажа. Палаты не хуже итальянских (ладно, это спорно). Но уж точно — не хуже тех же палат бояр Романовых в московском Зарядье.

Тут — еще пару слов про везение. Когда в середине XIX века Федор Рихтер занялся восстановлением романовских палат, в России (да и не только в России) довольно смутно представляли себе, что такое научная реставрация. Разумеется, целая комиссия копалась в источниках, но в итоге получилось нечто, что отражает не столько русскую старину, сколько представления людей эпохи Александра II о том, как эта самая старина должна выглядеть. Дом Ершова в двадцатые годы ХХ века осматривал и пытался сохранить академик Грабарь (великий человек, которого мы обязаны благодарить за спасение многих и многих памятников русской истории и практически всех памятников Гороховца). Но всерьез реставрировать его взялись только в 1970-е, когда про научную реставрацию знали уже достаточно.

Экономический подъем второй половины XVII века превратил купцов в людей по-настоящему влиятельных. Даже в захолустном Гороховце они жили не хуже, чем столичная знать. Вспомним Ленина, книжка рассказов о котором ждет своего фаната в будочке на площади имени красного комбрига, перейдем на его язык. В России начала появляться буржуазия, и это были по меркам своего времени вполне передовые люди: устроили же купцы Ширяевы из тихого Гороховца анфиладу комнат на немецкий манер в своем белокаменном доме. Именно на деньги купцов строились великолепные храмы в русских городах (и все, кстати, храмы Гороховца). И эти дивные храмы, которыми мы и теперь любуемся, были не только данью традиции, не только попыткой замолить грехи — грехов, понятно, у торговых людей хватало, ушлые были люди. Это еще и мощное эстетическое высказывание, которое подменяет собой высказывание политическое.

Но ведь и к осознанию своих прав, и к претензии на участие в политике они непременно пришли бы. Однако царь Петр в социальном плане оказался как раз консерватором, на полтора столетия оторвав элиту и от купцов, и, тем более, от низов. Отбросив этот зарождавшийся средний, извините, класс на обочину политической жизни. Бесконечными прожектами и войнами изрядно подразоривший страну — про это тоже не будем забывать.

Бессмысленно гадать, был ли у России шанс на выживание в довольно-таки людоедском мире Нового времени без его стремительных преобразований. Но можно ведь помечтать — всего лишь помечтать — о том, как выглядела бы другая Россия, входящая в Европу без лишней спешки, без зверств, без крови. И как островки, на которые можно в ходе этого сентиментального путешествия по несостоявшейся России высадиться, — каменные купеческие дома Гороховца. Уютно стоящие среди спокойной жизни, среди зарослей крапивы, среди тишины, про которую житель большого города мало что знает.

Да, вот еще что. Один из Ширяевых, Михаил Иванович, сделал как раз при Петре придворную карьеру. Даже стихи писать научился. Сочинил, например, похвальное слово самодержцу после Полтавской победы. Царь его очень ценил. Специальный указ издал о предоставлении приближенному своему особой охраны, когда тот собрался посетить родной Гороховец.

***

В XVII веке третий (жилой, хозяйский) этаж дома купца Ершова был деревянным. Предки в каменных хоромах предпочитали не спать, считали почему-то, что дело это вредное и небогоугодное. Но его перестроили уже в XVIII веке. Все остальное — как триста лет назад, несмотря на то, что у дома — непростая судьба. Остались даже деревянные ворота!

Рядом стояла привратная каменная изба, она вот не уцелела. Семен Ершов был настоящим богачом, поднялся на винных откупах, жил с размахом. И строился надежно: после революции в доме устроили коммунальные квартиры, однако новые жильцы не смогли окончательно доломать то, что осталось от времен первого владельца. Мощные железные двери второго этажа его помнят. И упрятанные в стены узкие крутые лестницы — тоже.

Сейчас там музей купеческого быта, обязательный к посещению, очень толковый. И смотрительницы — не всегда на такое наткнешься — явно любят свое дело и в нем понимают. Первые два этажа — про XVII век, третий целиком посвящен памяти Михаила Федоровича Сапожникова, последнего владельца. Тоже, кстати, показательная история. Стоило государству при Александре II чуть ослабить хватку, и вовсе не дворяне, а купцы, разночинцы, крестьяне двинулись к свободе и к процветанию. Государство, опомнившись, и при Александре III, и при Николае II всячески этому мешало, конечно, но был ведь и подъем экономики, и борьба за права, кончившаяся появлением парламента. Потом, правда, не сложилось, ну, да что уж теперь.

Сапожников, отправленный родителями в Казань, в мальчики при лавке кого-то из знакомых семьи, сделался в итоге миллионером. Владел магазинами и домами в Казани и в Нижнем. Вел торговлю по всей России. И вкладывал громадные деньги в родной Гороховец. Особенно много — в народное образование. Здания учебных заведений, которые он построил и содержал, до сих пор стоят. Умер в 1913-м, в юбилейный для династии Романовых год.

А его дочь Надежда — это та самая Надежда Сапожникова, которую любил рисовать знаменитый Николай Фешин. Он даже был одно время влюблен в нее, а она, похоже, всю жизнь его любила. Он, как известно, уехал в Америку и там сделал карьеру, она осталась в России, но переписывались они до самой ее смерти (1942).

***

Дом Ершова — под горой, а нам вверх, мимо огромной Воскресенской церкви. Ее построил Семен Ершов, как, кстати, и собор в Сретенском монастыре (в том, который на площади имени комбрига).

Мимо деревянных домиков, мимо ошеломляющей осени. Там Никольский монастырь с прекрасным, к небу устремленным, легким, что ли, храмом (не знаю, надо ли говорить, что его построил Семен Ершов).

Но тут природа побеждает искусство. Вид с горы — на Клязьму, на лес, который сейчас — как желтое море. Берегите себя, легко можно получить передозировку осени, слишком это все красиво.

На другом берегу — еще один монастырь, Знаменский, в нем уцелела церковь, которую построил… Ну да, да. Семен Ершов оставил много по себе памяти.

Выше — кладбище, и здесь — задела все-таки большая история городок крылом. В центре — аккуратные памятники, неброские подписи: «Братская могила №1», «Братская могила №2» и так далее. И фамилии, фамилии, фамилии… Великая Отечественная война не дошла до Гороховца, но здесь — в домах, которые строил благотворитель Сапожников, — были госпитали. В них и умирали бойцы, лежащие теперь под аккуратными памятниками.

На кладбище — в неовизантийском стиле, из красного кирпича — церковь Всех святых. Ее начал строить (и не успел достроить) Михаил Сапожников, достраивал его сын Константин. Работы велись даже в 1919-м, видимо, наследник казанского миллионера рассчитывал, что новая власть — ненадолго. Напрасно, конечно.

***

Вниз (по дороге нам встретятся еще два каменных домика XVII века, но они в удручающем состоянии), от монастыря к Благовещенскому собору.

Собор как раз реставрируют сейчас. А построил его… Да, естественно. Тут есть городская сплетня — купец Ершов был в скверных отношениях с купцом Опариным, дом которого стоял на берегу Клязьмы. И громадный собор начал строить с тем расчетом, чтобы закрыть Опарину вид на город. Опарин нашел выход из положения — вывел крыльцо своего обиталища на реку, словно бы развернув дом к собору спиной.

Так появился один из главных памятников русской гражданской архитектуры конца XVII века, фотографии дома Опарина — во всех учебниках по истории градостроительства. А сейчас внутри ЗАГС.

Понимаю, что бесконечное перечисление утомило, наверное, читателей, но что делать — рядом еще один дом из тех же времен, принадлежавший купцу Канонникову. Много повидавший, едва не погибший, но спасенный, отреставрированный. Он скромнее, аскетичнее, чем дома Ершова и Опарина, но внимания стоит. Тем более, что внутри — вполне приличный археологический музей. Тут тоже своя байка, про то, как раскидала наших по миру русская катастрофа ХХ века. Один из потомков владельца, Всеволод Канонников, морской офицер, после Гражданской войны оказался в Парагвае. Служил в армии, стал героем Чакской войны с Боливией (1932–1935). Одна из улиц Асунсьона, парагвайской столицы, носит его имя — улица лейтенанта Канонникова. Вернее, Teniente Kanonnikoff.

Странная такая перекличка получается с площадью имени комбрига Патоличева.

***

Надо ехать, но будьте готовы: фотографии города часто мелькают в сообществах, посвященных путешествиям по России, однако туристу там не просто. С уютом проблемы. С кафе все плохо. Есть (рядом с тем домом Ершова, в котором одна из гостиниц) кафе «Изба», незамысловатая советская столовка. Есть пельменная и шаурмичная, с которыми все понятно. После восьми пойти просто некуда. «А вот если посидеть, выпить?» — спросили мы у таксиста. «Ну, пиво разливают кое-где, да и то, — задумчиво сказал он, — мало где. А так, тяжелое, — негде. В магазин идите, а дома пейте».

Такси тоже не то, чтобы много. Впрочем, городок маленький, 12 тысяч жителей, работы нет, упадок ощущается. Все как везде.

Но ехать надо. Я ведь просто не успел ни слова сказать про купеческий модерн, деревянный и каменный, не все музеи перечислил, но главное — там сейчас эта вот сумасшедшая осень. Возможность с Никольской горы посмотреть на желтое море леса.

P.S. И на прощание — короткий этюд о провинциальном уюте. Я покупал в местном супермаркете (есть супермаркеты, даже не один) бутылку воды. Передо мной стояли двое. Молодой сержант полиции и еще один мужчина, пожилой, которого я тоже сначала принял за полицейского: во-первых, он был в сером камуфляже, а во-вторых, сержант как-то очень бережно его поддерживал. Практически приобнимал.

Они страшно долго возились — сначала все кассирши магазина искали им спички, потом они спорили, нужно ли брать пакет, можно ли унести в руках бутылку газировки и батон колбасы. Выбирали самые дешевые сигареты. А потом вдруг все стало на свои места.

Старый повернулся, дохнул перегаром. А молодой сказал:

— В камеру тебе пакет все равно нельзя. Вот чего ты нажрался, чего буянил? Таскайся теперь с тобой.

И, не ослабляя объятий, повел арестанта через дорогу, в отделение. Красный кирпич, модерн, бывший дом купца Носкова.