Чувство нетронутое коррозией страдания

несколько слов о книге моего коллеги Владимира Новосадюка

Фигуры речи и выбранный стиль повести настолько опрятно скрыты за лишенным парадной красоты словесным рядом, что тянет, воспользовавшись правом ехидного критика, назвать её талантливым репортажем. Смущает однако элегантная эстетическая мантия, на которую автор наложил грубые заплаты, оставив нам самим определить их назначение. Что излишне протекает в смысловых разрывах под этими заплатами: вымысел в действительность или наоборот? Сказать, что это приём поп-арта язык не поворачивается: ткань истории любви тонка, нет навязанных поворотов сюжета, драматичность текста возникает с самого его начала от ясного представления неминуемого трагического конца.

В то же время в этом полувымышленном полуреалистичном мире имена главных героев книги соответствуют действительным именам знакомых нам молдавских журналистов Вадика и Маргоши, благо наша гильдия не так многочисленна. А продолжение книги можно почти ежедневно увидеть в последних постах ФБ Владимира Новосадюка, в которых он с щемящей грустью вспоминает покинувшую его любимую женщину. Он продолжает тосковать по своей героине, но не по персонажу книги, а по своей жене, по ранившей сердце возлюбленной. Слово «бывшая» противится духу сочинения, так как становится разрушительным орудием поэтического слога автора произведения «Он и Она. В тени Алоиза».

«Когда мы уйдём в мир иной, я хочу, чтобы на нашем памятнике было высечено: «Вместе всегда». Надвигающаяся порой тень мелодрамы поглощается сильным светом любви к обреченной на смерть женщине. Ну, и что нового? - спросит искушенный читатель. Отсекая от себя частицы энергии, Создатель сотворил каждого человека уникальным и все в его жизни уникально в соответствии со своим единственным кодом ДНК. Банальность возникает не от повторения видимой действительности, а от невозможности выразить невидимую неповторимость. Ведь самые великие писатели от Данте до Кафки, упоминаемые в повести, были предупреждены на определенном этапе своей творческой карьеры, что всё великое было уже написано до них.

Эта истинна известна конечно и моему коллеге Новосадюку, но никто не может отнять у него право доказать свою писательскую оригинальность. Повествование ведётся поочерёдно от лица героев (Он и Она), читатель имеет возможность следить за повествованием из двух точек наблюдения, постоянно меняя фокус зрения. Может на выбор этого приёма рассказа повлияло журналистское чутьё, которое всегда заряжено на проверку и перепроверку информации? 

Самая важная метафора книги связана со страданиями жены, с патологией, мягко говоря, забывчивостью. Разрушению памяти подвержено всё, даже необходимость принимать пищу, но живое сознание продолжает цепляться за главное – за неостывшее чувство любви. И «Апокалипсис» у каждого человека или у каждой человеческой пары свой - неповторимый. В повести Новосадюка конец света выражен в рождении-возрождении любви, как явление и как воссоздание истории чувства. На наших глазах прошлое и настоящее рушатся. Прошлое уходит болезненным угасанием былых эмоций, воспоминаний о Симферополе, Флоренции, Онтарио, Дубае и других излюбленных героями прекрасных уголков мира... А настоящее исчезает в искреннем но бесполезном сострадании близких. Так погибает всё вокруг при рождении новой горы, в адских тектонических мучениях.

«- Хочу уйти первым.

Маргоша долго молчала и смотрела мне в глаза печально незнакомым взглядом.

- Ну, во-первых, ты законченный эгоист. А, во вторых, ты знаешь, что первым уйдешь не ты. И давай прекратим этот разговор.

Я увидел слезинку, засверкавшую в уголке глаза моей девочки. Подошёл. Присел у колен и слизнул её.

- Прости старого дурака. Поверь, всё будет хорошо!

- Сам-то ты в это веришь?»

Читать здесь: http://www.airo-xxi.ru/-2020-/2992