Чудик

— Опять все вещи перебуроблены!

Кричу от обиды не столько для себя, сколько для Альки. Не может так быстро заползать в ящик с вещами бардак! Ну не может! Это я вам готова сказать хоть сейчас, хоть почти тридцать лет назад. Алька злорадствует как любая противная старшая сестра, но никак не комментирует хаос в моём ящике. Придётся начинать перепалку самой:

— Это ты сделала!

— Нет.

— Мы вчера вместе убирали. У тебя порядок, а у меня — нет!

— Просто я аккуратная.

— Просто это ты сделала!

— Не я!

— А кто?

На лице Альки появляется улыбка, от которой ничего хорошего можно не ждать. Она зловеще заявляет:

— Чудище!

На глаза наворачиваются слёзы. Я боюсь чудищ, и Алька специально меня пугает:

— Оно чёрное, когтистое и мохнатое. Приходит по ночам и перебуробливает все наши вещи! — Алька так противно пучит глаза, что сама становится похожа на чудище.

— Мама! — бегу на кухню, где в сковородке шкварчит зажарка для борща и обхватываю маму сзади за фартук. — Алька меня пугает!

— Дети, не ссорьтесь.

Мама продолжает суетиться на кухне, водя корпусом вместе с висящей мной туда-сюда, туда-сюда. Будто мы вместе пароходик с трусливой шлюпкой. Даже деревья в лесу похожи на жалких истеричек рядом с мамой троих детей. Её выдержке, когда она занята, могут поучиться даже буддийские монахи. Жаль, что у неё нет времени наводить справедливость в наших с сестрой отношениях, и Альке не попадёт за её противные выдумки.

Ну и ладно! Лучший способ отвлечься от мыслей о монстрах — поиграть с Родамоном. А Альку мы с собой не возьмём. Пусть одна скучает со своими чудищами.

— Защищайтесь, сударь!

— Это вы защищайтесь, сударь!

Стучат друг об друга длинные деревянные брусочки от конструктора. Зелёный и голубой. Жаль, что каждого цвета только по одному, и нельзя сделать два голубых, чтобы оба были как мушкетёры. Ну ничего, один из нас д’Артаньян, ему можно и зелёный взять, потому что он пока не носит мушкетёрскую форму. Главное — красный не брать. Он злой. Прямо как Алька. Но ей не нравятся мушкетёры. Эти бруски похожи чем-то и на световые мечи, но про “Звёздные войны” нам родители не разрешали смотреть. Только про “Мушкетёров”.

— По пальцам не бей!

— Ой, прости.

Портосу пора спать днём, он куксится и уходит.

Заглядываю в комнату как шпион, чтобы посмотреть нет ли там чудищ. Ну и заодно узнать, что делает Алька. Она играет с одной из папиных бобин.

— Это нельзя брать! Это папино!

— Он сам мне разрешил! — прячет от меня бобину за спину.

Корчиневая плёнка от бобины блестит и забавно шуршит.

— Я тоже хочу.

— Тебе нельзя, ты поломаешь.

— Ну пожа-а-а-алуйста!

Глядя на мою смешно оттопыренную губу Алька соглашается. Похоже, ей самой надоело быть злой и одинокой.

— Если засунуть в середину карандаш и крутануть, получится как волчок.

— Ух ты!

Настоящий волчок у нас тоже есть. Размером с ладошку. Когда его запускаешь, в центре крутятся спиралями зелёные, жёлтые и красные полоски. Его можно использовать для игры в гипнотизёра. Но крутить бобину гораздо веселее. Пока она вращается, плёнка шуршит и разматывается. А если взять её за кончик, получится как будто волчок на поводке. Правда, плёнку приходится постоянно наматывать обратно. И делать это приходится, конечно, не Альке.

— Фух, я устала наматывать. Давай теперь ты.

— Нет, давай лучше так запустим, а потом намотаем в следующий раз.

Волчок крутится, и плёнка с шорохом слетает в бобины. Оказывается, на самом кончике она не коричневая, а прозрачная с розовой полоской.

— Ух ты!

Сидим любуемся неожиданной красивостью цвета вместо скучного коричневого. Пытаемся приладить плёнку обратно, но запуталась она так, что концов не найти.

— Ну во-от… Это до вечера разбирать придётся.

Волчок из бобины обиженно замолчал в углу комнаты. Я пыхчу над блестящей как блики на озере плёнкой. Она приятно шуршит. Но вместо того, чтоб распутаться, затягивается. Я не рву её только потому, что она папина.

— Не получа-а-ается! Давай лучше ты?

Алька понимает, что дальше я распутывать не буду. Просто брошу её с этими шуршащими топями из плёнки и не буду играть.

— Давай это будет болото!

— Болото? — мои глаза в этот момент светятся как новогодние гирлянды, даже как будто цвета меняют также.

— Да! А мы будем кикиморы!

— Кикиморы? — эта идея кажется не такой безобидной, как с болотом. — А они не злые?

— Мы будем добрые кикиморы!

— Тогда ладно, — довольно выдыхаю.

Но одна мысль не даёт мне покоя. Надо спросить у Альки, пока она в хорошем настроении:

— А чудище, которое перебуробливает мою одежду в шкафу? Оно же тоже доброе?

— Чудище? — она как будто забыла уже из-за чего мы поссорились с утра. — Да! Доброе… Это вообще не чудище, так — чудик. Он неопасный. Надо просто за ним следить!

— Следить?

Следить за чудиком, а не за чудищем — это вроде бы весело. Но всё равно как-то страшновато. Вдруг он кусается. Или царапается…

— А ты же будешь вместе со мной следить?

— Да. Только надо все вещи опять сложить, чтобы он пришёл и попался.

— Может, сначала в кикимор поиграем? — шуршу опять плёнкой, убирать в шкафу совсем не хочется.

Мы бросаемся друг в друга плёнкой как тиной, зарываемся в неё, развешиваем на столе, чтобы получился домик…

— Что это вы тут устроили?

— Мама, мы кикиморы! У-а-а!

— Выдумщицы вы, — мама смеётся. — Убирайте всё и идите есть.

— Но это же тина! Можно мы ещё немного поиграем после еды, а потом уберём?

— Можно. Только перед сном уберите обязательно.

Портос проснулся и тоже идёт с нами есть. А потом хочет играть в кикимор. Но ему нельзя быть кикиморой, он мальчик. Почему мне при этом можно быть д’Артаньяном, хотя я девочка, история и логика умалчивают.

— Ладно, будешь Ивасик Телесик. А мы тебя будем прятать от Бабы Яги!

Ивасик Телесик скачет с нами по кочкам. Но тина неумолимо заканчивается. Мы крутим ещё волчки из ненужных папе бобин, чтобы сделать ещё тины. Очередной волчок разматываются, но вместо розового кусочка плёнки у него просто бесцветный. Это очень разочаровательно. Могли бы и покрасить плёнку как надо, чтобы красиво.

Я расстраиваюсь, а Алька как будто не слишком разочарована. Она не так любит разные цвета, как я. И вообще ей как будто надоело уже играть.

— Давайте мультики посмотрим! Вот в программе написано, что “Бременские музыканты” будут!

— Давайте!

— Иди у мамы спроси!

— Нет, ты иди.

— Я и так придумала, чтобы мультики смотреть. Ты иди!

— Родамон, иди! Тебе мама точно разрешит мультики смотреть.

Родамон улыбается и убегает. На храброго Портоса можно положиться. Тем более, он ещё маленький, и у него нет своего мнения, он просто делает, что попросишь.

— Мама спросила: а мы убрали в комнате?

— Иди скажи, что ты не мусорил тиной.

Родамон опять прибегает. По кислой мине храброго Портоса видно, что переговоры провалились.

— Она сказала, что не отдаст переноску, пока не уберём.

Переноской мы в детстве называли удлинитель, а не то, в чём сейчас носят мелких пёселей и всяких кóтелей. Делать нечего, до “Бременских музыкантов” пятнадцать минут. Алька командует. Она всегда командует. Это потому, что она старшая.

— Берите вот этот ящик и кидайте туда игрушки, потом мы быстро ссыпем их в мешок. Родамон будет держать ящик, а ты накидывай. Я буду держать мешок.

Хитрая Алька держит мешок. Храбрый силач Портос таскает за мной ящик. Я закидываю в него игрушки. Иначе кардинал Ришелье не даст мушкетёрам (и Альке) посмотреть мультики. Не знаю, почему мама вдруг стала Кардиналом — она по идее добрая. Но мушкетёры же должны противостоять какому-то злу. Противная “тина” за всё цепляется, рвётся и растягивается. Вытащить из неё игрушки, оказывается, не так-то просто. Они увязли. Алька скучает возле мешка и ждёт, когда мы принесём ей игрушки. Она похожа на злого Кардинала гораздо больше, чем мама.

Мы с Портосом вдвоём выковыриваем из болота шпаги. Предусмотрительно засовываем их в ножны — затыкаем сзади за резинку на штанах. В мешок оружие класть нельзя. Вдруг нападут гвардейцы. Алька убегает на кухню, где часы, и быстро возвращается обратно.

— Семь минут осталось!

Мы с Портосом разочарованно садимся и обводим комнату глазами. Из болота осталось вытащить ещё столько игрушек, что они заняли бы полмешка Деда Мороза, куда он кладёт все-все на свете подарки. Мы выковыриваем пластиковый оранжевый утюг, такую же яркую пластмассовую курочку и голубого пластикового пуделя, который у нас почему-то говядина для походов. Принимаемся за конструктор. Вот кто придумал делать конструктор из такого количества деталей?! Это когда мы из него строим, их никогда не хватает. А во время уборки все они становятся лишними. Алька принимает в мешок курочку, утюг, “говядину” и конструктор, и делает очередную вылазку на кухню.

— Две минуты!

Алька бросает мешок. “Тина” поглотила слишком много игрушек. Она согласна быть Атосом. Засовывает за резинку штанов красный продолговатый брусочек. Но мы на время уборки договариваемся, что он синий, и она тоже мушкетёр, а не гвардеец. Кубики, куклы, плюшевые игрушки сразу летят из болота в мешок, который благородный Атос носит за нами по топям. Коварная тина отправляется в ящик, куда мы только что скидывали игрушки. Атос сказал, что если класть её сразу в мешок, нам придётся опять выковыривать все игрушки из топей, перед тем, как играть.

Портос несётся к маме. Та заглядывает в комнату, говорит “Молодцы!” и отдаёт переноску.

На экране пока только большой клетчатый чемодан. И наша любимая песня! Двадцать с лишним минут наших любимых песен.

— А давайте тоже будем спасать принцессу!

— Как это?

— Ну я залезу на шкаф, а вы меня будете ловить, как с балкона, — выкидываю из-за резинки штанов шпагу, принцессам оружие ни к чему.

— А вдруг уроним? — Портос-осёл похоже боится прослыть не таким уж и сильным.

— Тогда давайте, я спрыгну на кровать, а потом вы меня донесёте с неё на диван. Как будто вы поймали и спасли.

— Тогда ладно! — соглашается Атос-трубадур.

Прыгаю со шкафа на кровать. Она жалобно ухает, но остаётся стоять. Трубадур и осёл несут меня на диван. Отличное получилось спасение.

— Теперь я буду принцессой! — заявляет трубадур.

— Ты слишком тяжелая! — мне жалко нашего маленького ослика, да и меня на самом деле тоже.

— Если вы понесёте вдвоём, то нормальная.

Ослик доверчиво кивает. Деваться некуда. Подсаживаем принцессу на шкаф-балкон. “Кря!” — хрустит кровать. Тащим принцессу через всю комнату на диван. У нас получается даже хорошо, и её ноги почти не волочатся по полу.

— Я тоже хочу, чтобы меня спасли!

— Но ты же не можешь быть принцессой!

Осёл ударился в такой рёв, что мы опасливо косимся на дверь. Если мама не очень сильно занята, она добежит до комнаты быстрее, чем мы утешим осла.

— Тш-ш-ш!

— Ладно!

— Не реви!

— Ч-ш-ш!

— Будем спасать тебя как осла. Как будто нам надо бежать от злого короля, а ты застрял на балконе.

Сейчас бы я, конечно, сильно поспорила, кто в этом мультике злой: король или ушлые бродячие музыканты. Но детство слишком коротко и наивно, чтобы задаваться такими философскими вопросами.

Довольный осёл лезет на шкаф. “Кр-р-р” — хрустит кровать под его попой и копытцами. Мы с трубадуром шустро оттаскиваем ослика на диван. Теперь наш мебельный товарищ игр с потрёпанной спинкой и двумя гридушками превращается в клетчатую повозку, чтобы мы могли умчаться от короля. О! Как мы мчались! Если бы у музыкантов была такая же славная быстрая повозка, как у нас, они бы колесили на ней гораздо быстрее, чем в мультике, и избежали многих проблем. И осёл мог бы ехать в ней вместе со всеми. Как у нас. Но в мультике им приходится сражаться с трудностями. А ослу ещё и повозку надо тянуть, помимо всего прочего.

У нас же к концу дня получились сплошные плюсы. “Тину” победили, Кардинала — одолели, принцесс и осла — спасли. Даже уехали на нашем быстром диване от короля. Теперь надо с чистой совестью смотреть “Спокойной ночи, малыши!” и ложиться спать. Только вот…

— Алька, — говорю я страшным шёпотом. — Как ты думаешь, чудик ещё не приходил?

— Давай проверим.

Открываем ящики. У меня такой же бардак, как был с утра. А, может, и ещё более страшный. Наверное, чудик всё таки приходил и опять буробил мои вещи. У Альки все пижамы на месте. Она хватает одну из них и захлопывает ящик.

— Давай, убирай, и будем за ним следить! — заговорщически предлагает Алька.

Нехотя наспех складываю все майки и трусы. Вспоминаю, что не взяла пижаму. Хватаю её из низа стопки, не глядя, и мы несёмся наперегонки в ванную.

Надо успеть юркнуть под одеяло до того, как мама придёт выключать свет и желать нам спокойной ночи. Алька уже спряталась. Я тоже.

Под одеялом быстро становится нечем дышать, но высовываться и нечаянно попасться чудику — страшно. Надо сначала убедиться, что Алька тоже караулит.

— Ты спишь?

— Нет.

— А чудик ещё не приходил?

— Нет.

Высовываю нос. Из-за того, что мы убрали все игрушки и “тину”, чудику теперь негде спрятаться. Страшно смотреть на пустой ковёр. И ещё страшнее — под шкаф. Ковёр пересекает тонкая полоска света от уличного фонаря. Свет вроде бы должен делать всё не таким страшным, но почему-то выходит наоборот. Мне начинает казаться, что если чудик и появится, то он непременно пересечёт эту полоску посреди комнаты. Под шкафом темно, под столом ещё темнее. Стараюсь глядеть на потолок. Чудик же не ползает по потолку? Лучше спрятаться под одеяло.

— Алька?

Спит уже. “Пуц-пуц-пуц-пуц…” Сердце замирает от страха. Зову громче из-под одеяла:

— Алька?

“Пуц-пуц-пуц…” Алька что-то бормочет во сне про тину. Волосы начинают шевелиться. Значит, это всё таки не Алька делает. В коридоре слышатся шаги. Это папа идёт. Хочу позвать его, но язык прилип к нёбу и не слушается. Пуц-пуц становится быстрее: наверное, чудик приближается. А потом медленнее и тише. Что-то скрипит. Пуц-пуц прекратился. Папа опять идёт. Наверное, он спугнул чудика.

Точно! Кран в ванной капает и затягивается с таким скрипом. Облегчённо выдыхаю и выглядываю из-под одеяла.

Что-то чёрное-пречёрное мелькает в полоске света, и я просыпаюсь.

Утром бросаюсь к ящикам. Вещи опять перебуроблены. И у меня, и у Альки. Она заходит в комнату, и я бегу к ней.

— Смотри, чудик опять приходил! Он всё перебуробил.

— У меня тоже, — кажется, она уже дуется на что-то. — Это потому, что мы заснули.

Даже не заглядывает в свой ящик. Портос разбросал все игрушки из мешка, которые мы с таким трудом сообща собирали вчера. А тину мама, оказывается, выкинула. Неудивительно, что Алька не в духе.

Может, вещи в шкафу тоже перебуробливает Портос, а вовсе не чудик? Нет, не может быть! Мушкетёры не способны на такое коварство. Но на всякий случай спрашиваю:

— Родамон, ты не трогал вещи в ящике?

— Нет.

Он ударяет мне по пальцам деревянной шпагой, и я сдаюсь. Иду дуться к маме с моими “гениальными” подозрениями:

— Может, это Родамон перебуробил вещи в ящике?

Мама смеётся:

— Нет, он хороший мальчик. Наверняка это ты сама навела там беспорядок.

— А вот и нет! Я наоборот наводила порядок!

— Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Мы идём с мамой к ящику, и она просит сложить все вещи ровно, а потом достать снизу майку. Тут же вся стопка оказывается перебуроблена.

— Значит, это не чудик?

— Нет. Я Альке ещё утром сказала, чтобы она тебя не пугала. С вами никакие чудики не нужны, чтобы наводить в квартире беспорядок.

Мама смеётся и уходит. Заглядываю к Альке. Теперь понятно, почему с самого утра она выглядит обиженной. Мне её даже немного жаль.

— Алька, хочешь, сегодня опять будем чудика караулить? На всякий случай.

— Давай!