Что же происходит и почему, часть 2
Отдельная тема – те ошибки и промахи, которые допустила Россия. Об этом необходимо говорить прямо, потому что только так можно будет предотвратить будущие провалы – и, как мы теперь понимаем, спасти в будущем сотни и тысячи жизней, не сваливаясь в вооружённое противостояние. Тяжелейшая ошибка нашего государства в том, что оно аристократическое, феодальное в своих взаимоотношениях с внешним миром. Мы традиционно исходим из того представления о мiре, что решают всё элиты, именно с ними и нужно договариваться. А уж «начальники» отлично разберутся со своими подданными. Поэтому российское государство искренне не понимает и возмущено тем, что скидки и льготные цены на энергоресурсы не меняют политическую ориентацию страны-клиента, не выливаются в какую-то форму дружественной, союзнической привязанности: ведь, казалось бы, политическая элита референтной страны должна сама рассчитаться со своим населением («холопами»?). Так же автоматически не реализуются в политическое влияние либерализация трудовой миграции, взаимоприятные конференции и саммиты, хотя, очевидно, что всё это меры полезные, но совершенно недостаточные. Много раз говорил и писал: преференции, достающиеся политическим элитам, рассматриваются ими как их законная добыча, рента и дань, которую им должна платить Россия, потому что Москва продолжает транслировать идеи «советского единства народов» и щедро не требует ничего взамен. А добычу можно пропивать, проедать, тратить на роскошь, вывозить за рубеж (и тут уже российские элиты долгие десятилетия работали примером, что так можно и нужно поступать).
Впрочем, в последние годы эта ситуация меняется – и российское правительство уже ожидает для интересов страны каких-то особых условий взаимообразно и взаимовыгодно. Но против изменения подхода работает накопившаяся традиция: с одной стороны, недоумение тех самых политических элит в соседних странах («это что такое вдруг Россия себе позволяет, вмешиваясь в наши внутренние дела, национальную, языковую политику?»), с другой – наша внутренняя внешнеполитическая традиция, освящённая десятилетиями уважения не к суверенитету, а к любому капризу, терпимость к любым антироссийским проявлениям в политике, нежелание и даже страх «огорчить уважаемого партнёра», поскольку и «уважаемый партнёр» тоже объяснит, что получит всё, что пожелает, от соперников и противников Москвы, если Москва будет слишком настойчива в своих ожиданиях «взаимности».
И всё это время население референтных стран будет получать в лучшем случае крохи с барского стола, а недовольным, голодным, разочарованным очень легко (и соблазнительно) объяснять это «империалистическими происками» России. Это не умозрительные заключения, а опыт, болезненно приобретённый на Украине. Элита, в обнимку с «золотым батоном», легко находит себе новых хозяев или ротируется. А население мобилизуется против России. Или порой работает негативная мотивация, когда машина пропаганды не справляется, и «телевизор» уступает «холодильнику»: так сейчас происходит с Молдавией, где люди вышли на улицу для того, чтобы выразить недовольство правительству и напомнить о важности хороших отношений с Россией. Фокус в том, что как только покровители режима Майи Санду решат, что ситуация зашла слишком далеко, то они смогут потушить это недовольство социальными выплатами и большим градусом провокативной риторики.
Чему же это учит? Тому, что вложения в низовые, горизонтальные проекты, в гуманитарную деятельность более эффективны, что хорошая жизнь министра должна быть подкреплена на низовом уровне расположением его электората, не зависящего от настроения и благосостояния министра. Порой вложения в образование, в экономические связи, в поддержку сельского хозяйства, энергетики, экологии, благосостояние сообществ на проектном, а не регуляторном уровне не только стоят меньше, чем скидки на газ, но и способны окупаться.
Но ситуация с российской гуманитарной политикой по-прежнему странная. С одной стороны очевидно – и заявляется на высоком и высшем политическом уровне – что гуманитарная политика является ключевым инструментом в целом внешней политики, что она полезна и должна строиться эффективно, с другой – «сейчас не до вас, вы же понимаете какая сложная ситуация». В этой, по-настоящему шизофренической, ситуации ожидать, что Россия может эффективно перестроить свою гуманитарную политику, в соответствии с новыми и адекватными концептуальными документами, не приходится. Нет такой гуманитарной политики, которая может работать без ресурсов, а только на директивах, как бы не были они мудры.
Можно себя успокоить тем, что «не делали раньше, так и нечего привыкать», успокоить себя тем, что у России особый путь, в котором именно и только военные усилия способны утвердить безопасность и суверенитет страны. Но, боюсь, мы тогда вновь и вновь будем оказываться в ситуации, когда за эти суверенитет и безопасность мы будем продолжать расплачиваться жизнями, куда большими ресурсами, сокращая своё влияние, ту самую безопасность, экономическую и культурную состоятельность.
У нас нет иного пути, как победить на Украине, восстановив историческое единство страны, обеспечив жизнь и права русских людей на Украине – на землях юга и юго-запада исторической России. Но перед нами стоит и большая, по-настоящему цивилизационная задача – миссия переутверждения мирового порядка. До победы, как это ни банально звучит, путь будет долог и непрост. Для победы потребуется не просто мобилизовать 300 тысяч человек или выпустить ещё тысячу «Калибров»: победа требует мобилизации экономики, хозяйства, управления, живой и близкой народу идеологии, возвращение в казну огромных богатств и собственности, незаконно отторгнутых и краденных в прошлом, требует окончательного очищения и национализации так называемых элит, которые в принципе не должны более чувствовать себя «элитами», оторванными от общества. Но будет обязательно так, как в разговоре у иконы «Тайная вечеря»:
«А что это происходит?»
«Не знаю, какие-то русские что-то празднуют»
«А почему русские-то?»
«Ну как: с ними же Бог».