Чрево
Docerberus<Предыдущая часть
На работе Влад пытается сосредоточиться на принесенных только что документах. Буквы расплываются перед глазами, строчки переплетаются, суммы путаются. Приходится прикладывать усилие, чтобы разобраться, и это заметно тормозит процесс. Так не может продолжаться, надо идти к врачу, просить рецепт на снотворное. Впрочем, возможно, стоит оставить как есть, ведь неизвестно, что хуже — не спать или ходить во сне. Сплошное мучение. Сил все меньше и меньше. Это пока еще не предел, но очень близко к тому.
Телефон вибрирует. Яна.
— Да?
— Она здесь!
Пальцы мгновенно леденеют, дыхание сбивается.
— Где «здесь»?
Яна торопливо шепчет:
— Во дворе, на лавочке! С самого утра сидит, я сразу заметила, потому что не видела ее раньше, лицо же незнакомое. А она сидит и сидит как статуя! Я и заподозрила, пошла спустилась, через подъездное окошко рассмотрела, точно она! Прям как ты рассказывал — лупоглазая как жаба, волосы черные, сальные. Сидит себе и сидит, ровно под нашими окнами!
— Никуда не выходи, сиди дома, — хрипло отвечает Влад, резко подскакивая.
Бумаги спархивают со стола, карандаши со стуком рассыпаются по полу.
— Что-то случилось? — спрашивает секретарша, когда он проносится мимо.
— Мне домой пораньше надо, — выдыхает Влад, не оглядываясь. — Если шеф спросит, я в банк!
Взмокшие ладони сжимают руль, глаза не отрываются от ползущих впереди машин и перебегающих по переходам людей. Все словно в замедленной съемке, будто пробиваешься через густое желе как во сне, хотя надо лететь быстрее пули. Ольга может уйти в любой момент, ищи ее тогда непонятно где. Или еще хуже — найдет способ дотянуться до Яны.
Добравшись до двора, Влад паркуется на первом попавшемся свободном месте и бежит, задыхаясь, в сторону своего подъезда. Ольга здесь, в самом деле здесь — сидит на скамейке, чуть склонив голову, одетая в потертую бледно-голубую блузку и длинную черную юбку. Удивленно оборачивается, когда Влад хватает ее за плечо:
— Что вы себе позво…
— Это ты что позволяешь! — перебивает он. — Что ты тут сидишь?
Она передергивает плечами, стряхивая его руку, и поднимается.
— Могу сидеть где захочу. Мне никто не запрещал.
— Сиди где-нибудь в другом месте, понятно? Подальше от меня, от моего дома подальше! Понятно, нет?
— Мне надо здесь.
Влад отступает на шаг, с трудом заставляя себя дышать глубоко и ровно.
— Уходи, — говорит. — И не возвращайся никогда, хорошо? Отстань от меня, хватит рисовать всякую фигню на двери. Я знаю про вашу секту, поняла? Вот вызову полицию, тебя быстро упекут обратно в психушку, хочешь?
Ольга улыбается:
— Владик-Владик, не упекут меня никуда, меня же выпустили сами, я не сбегала. Выпустили, потому что сказали, что вылечили, я теперь свободная как птица. Видишь, вон голубь летит? Я такая же свободная, могу делать что хочу, сидеть где хочу, и не надо меня гнать, нет у тебя таких прав.
Она щурится, слегка покачиваясь взад-вперед, ветерок полощет грязные волосы. Вид совершенно блаженный, именно такой бывает у городских сумасшедших.
— Ты откуда мое имя знаешь?
— Я же наблюдала, изучала, многое знаю. Очень долго искала сначала, между прочим. Даже думала, что не найду, но нет, все хорошо, нашла вот. Мне надо много знать, я же одна из нашей общины осталась, так вот. Мне одной теперь нести крест, а он тяжелый такой, ты себе не представляешь! Столько знать надо, столько сделать. Вот и сижу тут, изучаю, жду.
Влад нервно оглядывается, выискивая глазами свои окна. Яну видно в кухонном — замерла, прижимая руки к животу.
— Чего ждешь? — спрашивает он, поворачиваясь к Ольге. — Что тебе надо сделать?
— Ох, Владик, рано тебе знать. Подожди немного, тебе еще кое-что понять надо, кое-что увидеть, тогда я все тебе расскажу.
— Я хочу знать сейчас!
Она вздыхает и осторожно дотрагивается его висков указательными пальцами. Прикосновение прохладное и сухое. Как парализованный, Влад не трогается с места, будто в одно мгновение ногти Ольги могут удлиниться и пронзить его голову.
— Я же хотела с тобой поговорить, тогда еще, зимой, помнишь? Думала, вдруг получится? А ты сразу показал, что нет, не получится, потому что вот здесь, — пальцы давят чуть сильнее, — столько преград, столько неверия, что нет смысла говорить. Только ждать. Я хочу, чтобы ты еще помучился, побольше настрадался.
Отшатнувшись, Влад поднимает руку для пощечины, но промахивается, только кончики пальцев скользят по впалой Ольгиной щеке. Она кривится в кислой улыбке и спокойно опускается на скамейку, глядя снизу вверх.
— Вон пошла! — кричит Влад. — Чтоб я твою рожу тут больше не видел! Вон, говорю!
Он замахивается кулаком, но тут ловит на себе удивленные взгляды двух собачников неподалеку. Оглядывается: знакомые старушки на соседней скамейке застыли, разинув рты. Даже в одном из окон первого этажа видно чью-то любопытную физиономию.
— Никуда я не уйду, — шепчет Ольга.
Плюнув ей под ноги, он разворачивается и неровной походкой шаркает к подъезду.
∗ ∗ ∗
Жара нарастает с каждым днем, накрывая все дыханием приближающегося лета. Заполненные солнцем дворы плещутся детским смехом и зарастают зеленью, становясь похожими на картинки из учебников для младших классов. Пока мир расцветает и радуется, Влад все меньше и меньше чувствует себя живым. Бессонница вытягивает последние соки, а прописанные врачом таблетки помогают лишь время от времени.
В последних числах мая Яна говорит за ужином:
— У Татьяны Степановны собака сдохла. Я так и не поняла, что с ней. Никаких болезней не было.
Понуро размешивает чай, стуча ложкой по стенкам кружки. Ей тоже не спится в последнее время — Ольга возвращается каждое утро и сидит во дворе до глубокой ночи, неподвижная и терпеливая как охотящаяся змея. Стирать с двери ее рисунки стало бессмысленно — не проходит и суток, как крылатое солнце появляется снова.
— Виделась в лифте с тем дедушкой, ну, который за стенкой живет. Говорит, у него в ванной черная плесень завелась, — продолжает Яна. — Я посмотрела, у нас тоже есть, в вентиляции, пока еще совсем глубоко, но она же растет, а это же вредно очень.
Влад кивает, глотая суп и почти не чувствуя вкуса. Каждое слово доходит до мозга с опозданием и делает все внутри немного темнее. Яна наклоняется над столом, напряженно заглядывая ему в глаза:
— В общем, я тут подумала кое-что, решила проверить. Притащила с работы цветок, так он наутро засох напрочь. Понимаешь?
— Не совсем, — признается Влад.
— Тут все гниет! Чахнет все, и чем дальше, тем больше. На себя глянь — покойник ходячий, смотреть больно. Я тут даже дышать не могу, гниль в воздухе ощущается. Чувствуешь? Мы как в болоте, в самом центре, и оно, это болото, все разрастается и разрастается. Из-за этой суки с ее рисунками.
Влад откидывается на спинку стула. Выслушай он такое полгода назад, только посмеялся бы.
— Хочешь, попрошу родителей у них пожить, — отвечает. — Только надо будет нам отпуска взять, потому что на работу ездить из такой дали не вариант.
Яна качает головой:
— Я думала о таком уже, тут вообще никак. Нам же все равно придется вернуться потом, нельзя же вечно у твоих родителей жить. Это во-первых. А во-вторых, вдруг она узнает, где мы, и там такое же начнется?
Стиснув зубы, Влад отворачивается. Кажется, будто на самом деле увяз в болоте — вязкая жижа затягивает вглубь, и сколько ни барахтайся, не выберешься.
— И что ты предлагаешь?
— Ну, я... — Яна запинается. — Я... Ну просто я хотела сказать, что... Да блин, какие тут могут быть варианты-то? Только один.
— Какой?
— Ну... Что-то решить с ней.
— Я же уже пытался поговорить, она ответила, что я должен страдать. Что тут решать-то?
Яна переходит на шепот:
— Да не так решить. А по-другому. Чтобы... ну, насовсем.
— Бред. Не неси такую дичь, хорошо? Подождем, пока она в открытую что-нибудь сделает, и вызовем ментов. Не вечно же на скамейке сидеть будет.
— Ты совсем меня не слышал, что ли? Ничего не будет в открытую, мы тут просто зачахнем как эти цветы, вот и все! Тут либо мы, либо она! Если ничего не сделаем, точно зачахнем!
Осунувшаяся, с лихорадочно блестящими глазами, Яна выглядит совершенно нездоровой. Влад мягко берет ее за руку:
— Я подумаю. Хорошо? Ты только не нервничай, тебе сейчас вредно очень. А она — сидит себе и пусть сидит. Посмотрим, что там дальше как, и будем от этого плясать.
Раздраженно фыркнув, Яна молча выдергивает руку.
∗ ∗ ∗
Дни черны и тягучи как прилипший к подошве гудрон. Каждое утро, выходя на работу, Влад бросает взгляд в сторону сидящей на скамейке Ольги, а та даже не думает отводить глаза. Порой к ней подсаживаются местные бабульки, и тогда она поддерживает непринужденную беседу, будто сто лет тут живет.
Замкнувшаяся в себе Яна почти не разговаривает, отвечает односложно и допоздна пропадает в своей клинике. Ее легко понять — будь у Влада возможность, тоже сидел бы в офисе до ночи, лишь бы подольше не возвращаться домой.
Порой перед сном на Яну нападает мрачная говорливость, и она монотонно вещает в темноте:
— Дедушка тот, который за стенкой, помнишь? Приступ у него, с сердцем что-то. Увезли в больницу, говорят, совсем плохой.
В такие минуты Влад глядит в потолок, ничего не отвечая, и мысленно молится, чтобы она поскорее заснула.
— А Татьяна Степановна щенка взяла, терьерчик мелкий такой, прикольный. И тоже заболел. Я смотрела, опять ничего понять не могу. Не бывает так, хоть ты тресни. Да и сама она на мигрень жалуется. Говорит, раньше никогда таким не страдала. Знаешь, как она сказала? «Как будто тут что-то гниет рядом и все отравляет». Сама вся бледная как стенка.
Слова похожи на длинные ржавые шурупы, что один за другим вкручиваются в череп.
— Забыла рассказать, я сегодня вызывала полицию. Приехал какой-то мудозвон, а эта тварь к тому времени свалила. Как почувствовала, прикинь? А этот хрен выслушал меня и говорит, типа в данной ситуации нет поводов для принятия мер. Типа прямой угрозы нет, как ты и говорил. Вот если бы она с ружья по вам шмаляла, тогда да, а так идите нафиг. Если хотите, приезжайте в участок для подачи заявления, но смысла особо нет. Это все он так сказал. Еще намекнул, что я беременная, а у беременных часто мания преследования. Чмо, короче.
Если закрыть глаза после приема снотворного, в голову заползает непроглядная мгла, отдаленно напоминающая сон, но даже сквозь нее слышен Янин бубнеж:
— А на два этажа выше мальчик живет, слабоумный, голова еще такая неровная, бугристая, видел же? Я тут с его матерью языком зацепилась, она говорит, у него кошмары в последнее время, кричит по ночам как резаный. Представляешь?
Тьма сжимается вокруг тесным коконом, и Влад разводит руки, пытаясь ее оттолкнуть. Холодные щупальца обвивают ноги, тонкие пальцы хватаются за шею. Кто-то ходит совсем рядом, слышно топот множества ног, говор тысячи голосов, далекий смех. Влад вырывается и бежит, все безнадежнее запутываясь в невидимой паутине. Незнакомые лица крутятся перед глазами, на долю секунды выныривая из темноты, чужие мысли заполняют голову, и становится кристально ясно, что бежать нет смысла, потому что все расколется, и из разлома придет то, что не должно приходить, и мертвые вернутся, и не только ему, вообще никому уже не убежать.
Кто-то больно сжимает локоть и дергает что есть силы. Твердый холодный пол больно бьет по пояснице и затылку. Мрак тает, открывая грязный подъездный потолок с мерцающими лампами и склонившуюся Яну.
— Проснулся? — спрашивает. — Я звала тебя, слышал?
Влад садится на полу, потирая голову. В ушах стоит гул, тело будто набили мокрой ватой.
— Ч-что... — выдавливает он, пока Яна помогает подняться.
— Я уже почти заснула, а тут смотрю, ты встал и пошел в подъезд, в одних трусах. Зову-зову — ноль внимания... Пошли, вон туда, держись за меня. Тут-то и поняла, что у тебя опять это. Побежала следом, а ты уже на перила лезешь. Еще чуть-чуть, и сиганул бы вниз. Ну и перепугал, блин!
Влад шаркает босыми ступнями, еле дыша. Нет ни испуга, ни волнения — на них нужны силы, а сил совсем не осталось.
∗ ∗ ∗
Вечером Яна, неожиданно рано вернувшаяся с работы, осторожно, почти на цыпочках, заходит в спальню, где Влад меланхолично смотрит видео на ноутбуке.
— Вот, — говорит она, размахивая чем-то в руке.
— Что там?
Она садится на кровать, протягивая ладонь, где тускло поблескивает маленький бутылек с чем-то прозрачным. Названия на этикетке не разобрать — слишком мелко.
— Утащила на работе. Думала, не получится. Такие препараты под строгим учетом, мне башку открутят, если узнают.
Влад пасмурно глядит, как плещется жидкость, отблескивая крошечными бликами в свете люстры. Догадка уже заползла в мозг, уверенная и незыблемая, но он все равно спрашивает:
— Что это такое?
Яна долго молчит, а потом негромко объясняет:
— Я придумала, как все сделать. Мы пригласим ее как будто бы на чай, скажем, что хотим поговорить, скажем, что сделаем как она хочет, скажем, что на все согласны. Я поставлю это, — трясет пузырьком, — в шкафчик рядом с сахаром, так можно будет незаметно добавить в чай. Надо всего несколько капель. А когда она выпьет, скорее прогоним, потому что минут через двадцать-тридцать подействует, и она, ну... Это самое. Надо, чтобы успела за это время уйти, и, желательно, подальше.
Тишину нарушает только беззаботная мелодия из ноутбука, бесконечная и сюрреалистично радостная.
— Ты же сам видел, что становится только хуже! — продолжает Яна, не дождавшись никакой реакции. — Ты ночью чуть не спрыгнул, тебе мало? Хочешь, чтобы все закончилось так? Подумай о ребенке, что с ним может случиться, когда он родится и она возьмется за него? Если вообще родится, а то с такими темпами я ни в чем не уверена!
Влад тихо отвечает:
— Я не знаю.
— Что не знаешь?
— Ничего не знаю. Надо обдумать.
Яна поднимается. Щеки полыхают румянцем, грудь ходит ходуном в такт дыханию.
— Все у тебя одно да потому! «Надо обдумать», «посмотрим»! Хватит думать, понял? В крайнем случае мне не мешай, если сам боишься! Никто не доберется до моего ребенка!
Она выскакивает из спальни, а Влад пялится сквозь экран в пустоту.
∗ ∗ ∗
Утром, дождавшись, когда Яна уйдет на работу, Влад откидывает одеяло. Сегодня выходной, значит, можно не торопиться — все должно пройти так, как он продумал ночью.
В кухне он открывает шкафчик и отодвигает сахарницу. Пузырек стоит там, прячась в тени как затаившийся хищник. План Яны глуп и опрометчив — такое преступление раскроют на раз-два, можно не сомневаться. Тогда вместо Ольги придут дяденьки из полиции, и на этот раз у них будут все поводы для принятия мер. Влад уверен в этом точно так же, как уверен в том, что Яна не отступится. Наворотит дел, пытаясь защитить ребенка, и испортит себе жизнь. Единственное, что Влад может сделать в такой ситуации — провернуть все в одиночку, взять вину на себя. Ради будущего Яны и ребенка.
Закрыв шкафчик, он подходит к окну. Ольга уже здесь — сидит, безупречно выпрямившись, на скамейке под старым тополем. Плечи опущены, руки сложены на коленях. Можно начинать.
Она поднимает голову, когда он останавливается напротив. Взгляд удивленный и вопросительный.
— Здравствуйте, — говорит Влад. — Я... Я думаю, что готов поговорить.
— Серьезно? Значит, ты все понял?
— Да, я понял. Может, пойдем ко мне? Не хочу, чтобы подслушивали.
Ольга долго осматривает Влада с ног до головы, и чудится, видит каждую его мысль. В самом деле, если допустить, что она и правда способна на то, что происходит, то обмануть никак не получится. План с самого начала был обречен на провал. Ничего не изменить.
Но Ольга говорит:
— Хорошо, пойдем.
И поднимается со скамейки.
Дома Влад усаживает ее за стол и копошится у полок, спрашивая как можно более легкомысленным тоном:
— Вам чай или кофе?
— Чай. А есть зеленый? Я так давно не пила хороший зеленый чай. Сейчас сплошная экономия, приходится во всем себе отказывать. Так много хочется, а возможности нет.
— Зеленый есть, Яна его тоже любит, — голос дрожит, когда пальцы выуживают бутылек с ядом. — Вам с сахаром?
— Нет, конечно, кто же пьет зеленый чай с сахаром? Это не чай уже, а пойло какое-то.
Закипевший чайник щелкает. Обливаясь потом, Влад отковыривает ногтями колпачок. Ольга прямо за спиной, ей достаточно просто наклониться, чтобы увидеть, что он делает. Несколько капель срываются в чашку с оглушительным всплеском, и он замирает, прикусив губу. Да что за напасть, надо взять себя в руки, ничем не выдать волнение.
Ольга вежливо улыбается, когда он ставит на стол исходящую паром кружку.
— Вот тут печенье, берите.
— Ты совсем плохо выглядишь, Владик. Как у тебя это проявляется?
— Что проявляется?
— Воздействие извне. Тут у каждого по-своему — одни видят галлюцинации, другие слышат голоса. Что у тебя?
Еще и издевается. Опускаясь на стул, Влад говорит:
— Бессонница. У меня с детства с этим проблемы, но теперь хоть на стену лезь. Еще лунатизм. С тех пор, как... Вы и сами все знаете, зачем спрашивать?
— Я бы не спрашивала, если бы знала.
Она осторожно сжимает кружку в ладонях, будто замерзла. Под глазами темные круги, сами глаза покрасневшие и воспаленные, лицо серовато-желтое.
— А это правда? — спрашивает Влад. — Ну, про вашу сек… общину? Что хотели принести ребенка в жертву, а потом, ну… все покончили с собой?
— Это была великая миссия. Такие дела не творятся просто так, жертвы не приносятся впустую. На то была причина. Как и на все, чем мы занимались. Люди видели в нас монстров, и с этим приходилось мириться. Я понимаю, что это выглядит как зло, я понимаю. Но теперь и ты понимаешь, да? Ты сам сказал, что понимаешь. Понимаешь?
Влад медленно кивает, невольно бросая взгляд на остывающий чай. В таком разговоре почти невозможно делать вид, что понимаешь.
— Тот ребенок, которого вы собирались убить… Принести в жертву… Он правда должен был умереть? — Он подбирает каждое слово, будто ступает по канату над пропастью.
Ольга кивает:
— Таково было наше предназначение — умертвить. Чтобы предотвратить страшную катастрофу, не дать расцвести хаосу. Мы делали это не для себя, а для всех. Нас нельзя осуждать. Ты не осуждаешь?
— Нет.
— Мы испугались, когда нам помешали. И решили уйти из жизни сами, не дожидаться начала кошмара. У меня не получилось, это уже в больнице было, санитары не дали. Тогда я поняла, что должна остаться, что появится возможность все исправить. И она появилась, посмотри только. Меня выпустили из больницы прямо в такое важное время, разве это не доказательство предназначения? Как после этого люди умудряются не верить в судьбу?
— О каком важном времени вы говорите? — спрашивает Влад.
Она удивленно вскидывает брови, будто услышала нечто глупое:
— О времени, когда Яна зачала, конечно! Мне удалось вас найти так вовремя, теперь есть возможность все изменить!
— Как изменить? Рисуя свои иероглифы на двери?
— Это наш защитный символ, — усмехается Ольга. — Он немного ослабляет влияние. Совсем немного, но даже небольшое облегчение приятно, да? Если бы не рисунок, дела в этом доме шли бы хуже. Возможно, ты бы не дожил, не смог бы мне помочь.
Влад хмурится. Сонный мозг отказывается сопоставлять детали, картинка не сходится, разваливается как карточный домик.
— Теперь ты ведь уже понял, что должен быть благодарен мне? Должен благодарить, а не ненавидеть. Понял же, да?
Она с грустной улыбкой подносит кружку ко рту и делает большой глоток. Влад замирает, руки невольно сжимаются в кулаки.
— Теперь мы с тобой сделаем то, что у нашей общины не получилось в прошлый раз, — говорит Ольга, снова отпивая.
— Сделаем что? — заторможенно спрашивает Влад.
— Ты же сказал, что понял, разве нет? — косится с недоумением. — Нам надо убить Яну. Нельзя допустить, чтобы она родила. Мне нужна помощь, одна вряд ли справлюсь.
По позвоночнику проползает липкий холод. Некоторые детали наконец встают на место, но другие из-за этого разбиваются вдребезги.
— Так тем ребенком была Яна? — шепчет Влад. — Вы пытались принести в жертву Яну?
— Да. Так надо. Мы должны были сделать это тогда и должны сейчас. Ради всеобщего блага.
В наступившем молчании слышно, как смеются на улице дети, как играет музыка из чьего-то открытого окна. Кажется, весь мир вращается вдвое быстрее, пока здесь, в тесной кухне, все замерло на месте и поросло льдом.
Когда Ольга делает очередной глоток, Влад заставляет себя выйти из ступора. Времени совсем мало.
— Уходите, — говорит он, вставая из-за стола.
— Что?
— Вон отсюда. Быстро.
Она не двигается, раскрыв от удивления рот. Влад грубо хватает ее за плечо, заставляя подняться.
— Уходите, и подальше. Если через пять минут увижу вас во дворе, то врежу. И пусть все смотрят, пусть думают что хотят.
Ольга оглядывается на почти пустую кружку, в глазах мелькает понимание.
— Глупый мальчик.
— Я сказал, уходите!
— Ты думаешь, что одолел зло? Нет, дурачок, ты засыпаешь со злом в одной кровати каждую ночь. Это с ним нужно бороться, а не со мной, это из-за него тебе плохо. Он морочит тебя, посылает ложные образы, заставляет делать так, как ему нужно. Судьба Яны — родить того, кто посеет хаос в мире, поэтому мы пытались ее убить.
Влад срывается на крик:
— Вон!
— Как пожелаешь.
Прежде чем открыть дверь, Ольга оборачивается:
— Ты так ничего и не понял. Жаль.
∗ ∗ ∗
Яна расцветает на глазах. Оформив декретный отпуск, она хлопочет по дому и выбирает одежду для детей в интернет-магазинах. К приходу Влада стол всегда накрыт как на праздник. Помогая ему раздеваться, она не устает повторять:
— Ты молодец. Я так счастлива, что ты у меня есть.
Через неделю после ухода Ольги она рассказывает перед сном:
— Я сегодня слышала, что несколько дней назад нашли тело. Женщина без документов, лежала в подворотне. В паре кварталов отсюда. На нее поначалу даже не обращали внимания, думали, алкашка какая-то набухалась и спит. Значит, все закончилось. Можно жить спокойно.
Влад не отвечает. Непрекращающаяся бессонница ясно дает понять, что ничего не закончилось. Даже удивительно, как легко Яна закрывает глаза на то, что из вентиляции в ванной расползается плесень, а новая собака у соседки все-таки сдохла.
— Кстати, я уже устала от этого рисунка на двери. Можно стереть?
— Нет.
— Почему?
Владу с трудом дается беззаботный тон:
— Сам сотру, как дойдут руки. Хочу лично с этим всем закончить.
Она тихо смеется, прижимаясь к нему под одеялом:
— Потрогай, толкается!
Движения малыша теперь совсем отчетливые — можно различить, даже если едва касаешься. От каждого толчка по жилам Влада расплывается черная муть, ничуть не похожая на прежнюю радость. Муть смешивается с похожим на едкую кислоту чувством вины, что преследует со дня убийства Ольги, и все вместе это душит как угарный газ. Хочется закрыть лицо руками, убежать как можно дальше и дышать полной грудью, пока свежий воздух не выветрит грязь изнутри. Вот только невозможно убежать от самого себя.
∗ ∗ ∗
В начале июля слабоумный мальчик, живущий двумя этажами выше, выпрыгивает из окна. Во дворе куча народу, полицейская машина и скорая. Взъерошенная женщина в синем халате, его мать, надрывается нечеловеческим ревом. Бабки на скамейке перешептываются, кто-то из толпы старательно снимает все на мобильник.
— Надо было следить лучше, — тихо говорит Яна, наблюдая с балкона. — Он же больной, тут глаз да глаз нужен. Никогда не знаешь, что ему там втемяшится.
Влад стоит рядом, не отрывая глаз от суетящихся внизу человеческих фигурок. В голове бьется колючая мысль: послушай он Ольгу, этого не случилось бы. Через минуту появляется другая: это только начало.
Той же ночью его будят черные люди. Немые и невесомые, они хватают его за локти и ведут по темноте. Теплый линолеум под ногами сменяется холодным бетоном, бесчисленные невидимые ступени уводят куда-то вниз. Выставив руки вперед, Влад шагает как загипнотизированный, не в силах даже задаться вопросом, что происходит.
Силуэты кружатся, толкают в плечи, щипают, покусывают. Они говорят, что ему нельзя думать о том, о чем он думает. Говорят, он не должен им мешать. Голоса далекие и безликие — ни мужские, ни женские. Влад открывает рот, чтобы ответить, но они тут же хватают его за язык пальцами, оставляя во рту стойкий привкус тухлятины и запах сырого подвала.
Прохлада обволакивает тело, в ступни впиваются камни и осколки. Тени велят идти на свет, и свет вспарывает темноту — белый, ослепительно яркий, он стремительно приближается, а Влад послушно ступает навстречу.
Визжат тормоза, лицо обдает стремительным порывом воздуха. Инстинктивно прикрываясь, Влад отшатывается, и реальность проступает из мрака — он посреди дороги, что за домом. Сейчас она пустынна, только одна легковушка со значком такси съехала боком на обочину и стоит, светя фарами.
— Ты конченый? — кричит водитель, выбираясь и в сердцах хлопая дверью. — Кто так выскакивает под колеса? Упоролся, что ли?
Влад осматривает себя — из одежды только семейники, босые ноги перепачканы кровью и грязью.
— Ты че такое сожрал, а? Я сейчас позвоню куда надо! Дебил!
Виновато ссутулившись, Влад быстро шагает в сторону дома под возмущенные выкрики таксиста.
∗ ∗ ∗
Утром, когда он собирается на работу, Яна привычно выползает из спальни, чтобы проводить. Глаза щурятся на свет, волосы топорщатся в стороны.
— Ты вставал ночью, или мне показалось?
— Вставал, — Влад отводит взгляд. — Попить захотелось.
Она помогает затянуть галстук, слабо улыбаясь. Лицо спросонья чуть припухшее, от рук пахнет облепиховым кремом.
— Там чай на кухне, — говорит Влад. — Я себе сделал, да не успеваю уже. Выпей, пока не остыл. Зеленый, как ты любишь.
Смеется:
— И когда это ты успел перейти на зеленый чай?
— Ты же сама все время ноешь, что кофе вреден, — Влад строит рожу, передразнивая писклявым голоском: — «А еще кофеин вызывает зависимость!».
Яна хохочет, запрокинув голову. Повинуясь внезапному порыву, Влад прижимает ее к себе и шепчет:
— Ты — лучшее, что у меня было.
— И ты у меня. Только не «было», а «есть». И это навсегда.
Спустившись на улицу, Влад садится в машину и закрывает лицо ладонями. Слезы обжигают щеки, плечи содрогаются от рыданий. Картинки сменяются перед глазами, вспыхивают как неоновые вывески и распадаются мелкими фрагментами: смеющаяся Яна в кинотеатре, где они впервые встретились. Деловитая Яна с большими сумками в каждой руке, приехавшая, чтобы остаться насовсем. Беззаботно насвистывающая Яна у плиты, где в кастрюле кипит что-то вкусное. Напряженная Яна, с тревогой наблюдающая в окно за Ольгой. После этого картинки чернеют и тают.
Влад отнимает руки от лица. Усталость давит на плечи тяжелой великаньей ногой. Надоело бесконечно сомневаться в происходящем, взвешивать все «за» и «против», пытаться понять, что может быть, а чего не бывает. Надоело чувствовать себя грязным и гнилым из-за того, что убил человека, пытаясь спасти семью. И постоянно следить за криминальными сводками, ожидая, что вот-вот в дверь постучатся полицейские, тоже надоело. Но даже со всем этим можно смириться, если есть, ради чего.
Мобильник вибрирует, высвечивая имя начальника. Сбросив звонок, Влад выключает телефон и переползает на заднее сидение, чтобы свернуться там в позу эмбриона. Он бы не мучился так, если бы внутри Яны был обычный ребенок, которого можно любить и лелеять. Ребенок, а не неведомо что, отравляющее все вокруг и раз за разом пытающееся убить собственного отца.
Время теряет вес, и Влад в кои-то веки крепко засыпает. Во сне чудится, будто все случившееся оказалось выдумкой, и не было никакой Ольги с ее рисунками. Во сне Влад приходит домой, а Яна встречает его с улыбающимся младенцем в руках, и все кругом источает мягкий белый свет. Во сне Влад обнимает Яну и растворяется в этом свете без остатка.
Когда он просыпается, снаружи уже поздний вечер. Руки и ноги затекли, поясница болезненно ноет. Приходится осторожно выпрямляться, кряхтя и постанывая. Влад долго растирает одеревеневшие мышцы, а потом открывает дверь и, пошатываясь, ковыляет к подъезду.
Дома темно и тихо. После недолгой заминки Влад ступает в кухню, смутно надеясь, что увидит сейчас на столе нетронутую с утра чашку зеленого чая, но нет — чашка пуста, это видно даже в потемках. Чувствуя, как сердце сжимается и сохнет, Влад достает с полки бутылек с остатками яда. Совсем немного, но должно хватить.
Почти без вкуса, только легкая нотка горечи.
Зажмурившись, Влад стоит на месте, пока по телу не начинает расползаться слабость. Тогда, не открывая глаз, он направляется в спальню и заползает под одеяло, где лежит неподвижная Яна. Забирается рукой под ее ночную рубашку, пальцы касаются остывшей кожи бедра. Значит, все-таки пришлось это пережить. Хорошо, что ненадолго. Еще чуть-чуть, и они снова будут вместе.
Пока в голове меркнет, Влад переводит руку выше, чтобы дотронуться до холодного живота Яны, и, проваливаясь в плотный вязкий мрак, ощущает ладонью несильный, но уверенный толчок.
Автор: Игорь Шанин