Черный тюльпан

Разрезая лопастями горячий афганский воздух, вдоль узкой дорожки над ущельем, медленно плыл санитарный Ми-8. 

- Я ему говорю, - перекрикивая шум винта, что-то объяснял начальник группы своим сослуживцам, - нам еще нужна хотя бы одна пара. А вообще, по правилам, пару "Ми-восьмых" должна сопровождать хотя бы одна двадцатьчетверка. 

Все слушали, делая внимательные и понимающие выражения лица. Только краснощекий бортмех Сидор прищурясь улыбался, как буд-то подозревая рассказчика в наглой лжи. Он развалился на ящике для двухсотых, и по очереди барабанил пятками по борту пока еще пустой деревянной тары для останков. 

- Так че сопровождение не выделили?, - ухмыляясь спросил Сидор. 

- Ну нету свободных машин на базе. Одна единственная восьмерка. Однааа! Выдвигаться нужно было срочно. Все работали в режиме горящей жопы. Быстро согласовали, быстро погрузились, быстро выдвинулись. 

- И что за спешка? Кто кипишу нагнал?, - не унимался с расспросами бортмех. 

- Пару часов назад, наша спецура попала в засаду. Размолотили всю группу. В живых остался только связист, который с нами и связался. 

- Ну хорошо, а как вы будете в одну тару всех спецов грузить? Или их духи совсем в веташ и фарш размотали?, - снова с недоверием поинтересовался краснощекий бортмех. 

- Наша задача найти останки одного бойца, с позывным "Лыжник", и в срочном порядке доставить на базу. Там перебросить в "Тюльпан", и в течении суток, отправить по северо западному направлению, в Белоруссию. 

- Не жирно ли ради одного жмура, - Сидор громко стукнул пяткой по борту ящика на котором сидел, - гонять Ан-12 туда? 

- Этот "Лыжник" сынуля одного из высокопоставленных чинуш в Минске, вот по этому и кипишь такой. 

- Неужели, батя своего отпрыска отмазать не смог? Или уже на крайняк, тут на теплое место пристроить?, - удивленно выпучил глаза бортмех. 

- Да сам этот мажорчик сюда поперся. И в спецы напросился. Он спортсменом был, лось еще тот. Молодой, кровь бурлит. Вот и хотелось больше адреналина пустить по жилам. И доадреналинился. Теперь лежит прохладный в ущелье. Главное что бы он свой жетон не проебал, или был бы в более-менее презентабельном виде. Что бы мы быстро подскочили, нашли его, погрузили, и на базу свинтили. И сильно там, по месту, не монькались.

Я пыталась сосредоточиться на разговоре этих двух военных, что бы не провалится в сон. А спать хотелось очень сильно. Уже больше чем сутки, даже не разу не прилегла. А монотонный звук лопастей винта, меня просто убаюкивал. Есть конечно, где-то около часа, что бы покемарить, пока мы не пойдем на снижение. Но, лишний раз, провалиться в чертоги Морфея, не очень-то и хотелось. Потому что, из раза в раз, тут на афганской земле меня преследует один и тот же сон. Тот день, тот интерьер, и самое главное, тот человек, благодаря которому я оказалась тут. 

Облокотившись на затыльник ствольной коробки ДШК, я даже не заметила, как положила голову на сложенные гнездышком руки. Да так и уснула. 

- Ну что же вы такая неприступная, - мурчал куратор из минкульта по БССР, - у нас на носу юбилей нашей великой страны. А это значит, что вы должны будите в Москву отправить свой творческий коллектив, на большой концерт, посвященный этому событию. Я вам обещаю. В том числе, в столицу будет отправлена балетная труппа вашего театра. И вы сможете в ней быть примой. А не как сейчас, на третьих ролях, лишь для массовости на сцене находитесь. Я могу все организовать! Ваша прима, Виолетта Бздонская, уже давно должна на пенсии сидеть, а не по сцене прыгать. И вы вполне сможете ее заменить. 

Куратор направился к девушке. Каждый шаг давался ему не просто. Диабет, лишний, очень лишний вес, и как итог одышка. Подойдя к стройной как тростиночка балерине, куратор перевел хриплый дух, облизал пересохшие от таких усилий и вожделения губы, двумя пальцами поправил сальную челку прилипшую к мокрому лбу. Затем достал из кармана пожеванный платок, протер плешь и шейные складки. Убрал платок снова в карман, еще пару раз глубоко вздохнув

протянул ладони, что бы попытаться обнять свою собеседницу за талию. Девушка решительно убрала руки наглеца, и рванулась к окну, через которое начала пристально всматриваться сквозь сквер, вдаль проезжей части улицы Максима Богдановича. Смеркалось. На город постепенно надвигалась вечерняя мгла. Уже достаточно густой сумрак, протыкали зажженные фонари насаженные на придорожные столбы. Изредка сумрак резали проезжающие по дорожному полотну автомобили своими фарами. 

Я погрузилась в свои мысли, глядя через окно на пейзаж вечернего города. Ни чего не слышала, что мне говорил этот пузатый чинуша. Хотя периферийным зрением видела, он что-то беспрестанно рассказывает и жестикулирует руками. Повернувшись к нему, взглянула оценивающе с ног до головы. Типичная номенклатурная сволочь. Про таких как он писал еще Гоголь, да Салтыков-Щедрин. Сколько ему сейчас? Не знаю. Человек без возраста. Такие как он одинаково плохо выглядят, что в тридцать, что в семьдесят лет. И все таки, он явно предпенсионной пиджак. К сорока, да даже к пятидесяти вряд ли можно так сносится. Эта плеш усыпанная пигментными пятнами и припорошенная сединой по бокам. А эти мешки под глазами! Да в них можно спрятать общий госдолг всех капиталистических стран мира. 

Запах, конечно, это вообще нечто невообразимое. Он явно пользуется не дешевым, импортным парфюмом. Который точно ему кто-то по блату привез из загранки. И видимо он был счастлив, как голодный щенок сахарной косточке, от такого приобретения. Видимо думая, что этот аромат будет производить впечатление на его собеседников. Но не учел, дурак, одного небольшого ньюанса. Собственный запах ветхой, гниющей старости, в перемешку с ароматом импортных парфюмов дает инфернальный галитоз. И создается впечатление того, что перед тобой стоит не человек, а труп, вырытый из могилы на третий день захоронения. А на самой могиле, в трехлитровых банках, стоят лили, розы, гвоздики и другие, еще свежие, цветы которые родственники принесли на прощание с усопшим. И вот трупный смрад от разлагающегося куска мертвого, человеческого мяса перемежается с ароматом еще не завядших цветов. Да, в его годы нужно уйдя на пенсию, посещать рыбалку и тихую, грибную охоту. Где на свежем воздухе выветривать свой старческий смрад. А не маскировать его за импортным парфюмом. И не волочится за балеринками, актрисульками и певичками шантажируя их. Но к запаху можно и принюхаться, привыкнуть со временем. Как к переполненному деревенскому сортиру, пересыпанному хлоркой. Когда тебе самому невмоготу. Так, между прочим, делают многие беспринципные балеринки, актрисульки и певички. Принюхиваются. И продвигаются по культурной линии, собирая звания, награды почести. 

Но больше всего в глаза бросалось его тело. Если этот сальный сгусток можно так назвать. Пока мы, обычные советские люди, бегаем по рынкам и гастрономом, в надежде словить худенькую, синенькую курочку. А затем, стоим за ней еще несколько часов в очереди. Эти чиновничьи пиджаки обжираются сервелатиками и икоркой из спецраспределителя. Иной раз, даже крамольные мысли закрадываются. А наша страна точно, страна свободы и равенства? Большей вопрос. Но еще больше вопрос в том, что как можно довести себя до такого скотского состояния.

Прямо состояния отечного хряка. Сколько ему нужно усилий, что бы через складки на брюхе до своих причиндал добраться? А все туда же, думает как молодое, стройное и упругое тело в койку завалить. Ну и естественно, эта мерзкая одышка, которая сопровождает его каждый шаг. Обдавая всех в округе смрадом вырывающегося из поганой, гнилозубой пасти. Он вообще понимает, каков его вид со стороны? Или все комплексы этой свиньи, компенсируются его якобы высоким положением. А на столько ли оно высоко? В пенсионные годы мотаться по концертам и постановкам, а не иметь свой отдельный кабинет в минкульте. Да, если бы не его хоть такое положение, то имело больше смысла ему оскопиться. Так как уж точно, его гениталии не смогли бы использоваться по прямому назначению. Как даже валютные проститутки из "Интуриста" ему вряд-ли дали бы, даже за тройную плату.

Из доносящихся до моего сознания фраз, я поняла что он продолжал уговаривать меня запрыгнуть в его постель. И то что, у меня больше всего шансов стать примой, чем у остальных балетных нашей труппы. Дааа, мало того, что придётся сблизится с этим животным, так еще и конкуренцию нужно выиграть у остальных сблизившихся балерин. Продемонстрировать, так сказать, всё мастерство. Уж нет, спасибо. В такую лотерею я играть не буду. 

- Давайте, собирайтесь. Поедем в Колодищи. Мой денщик как раз баньку готовит. Так что время проведем и с пользой, и с удовольствием. 

Чиновник растянул широкую улыбку показав редкие, и желтые от никотина зубы. 

-Василий Павлович, я сегодня уже душ принимала. Так что, в лишних водных процедурах не нуждаюсь. А вам действительно, помыться не мешало бы. А компанию вам денщик составит. Сделает все что ему скажите. У него такая работа, ваши приказы выполнять, - я ехидно улыбнулась, и зло блеснула глазами. 

-Да ты что, сука, совсем охерела. Ты совсем берегов не видишь? Перед тобой начальник твой стоит, а не какой то там ухажоришка из-под кулис., - лицо его начало краснеть багровым, а зрачки расширились так, что заслали даже белки глазных яблок. - Я тебя, мразь сгною. Забудь больше про сцену. Тебе волчий билет выписан. Ты тут даже гардеробщицей, даже поломойкой работать не будешь. Ни где не будешь работать. Ни куда тебя не возьмут. Ни гардеробщицей, ни поломойкой. Куратор начал задыхаться от злости, и ловить ртом воздух после каждой своей гневной фразы, как огромный карп лежащий на берегу без воды. 

-Я в лепешку разобьюсь, но устрою тебе счастливую жизнь. Ты думала что твоя судьба это поклонники, аплодисменты, охапки цветов, в хрустальных шкляночках духи..... 

.....Духииии, - орал во всю глотку начальник группы. 

Я дернулась, резко подняв голову. И тут, прямо над своей макушкой раздался гром и блеснула яркая и горячая вспышка. Вертолет начало крутить как желтый лист в позднюю осень. Пулемёт на котором я спала, ушел вперед, выбив держащиеся на соплях боковую рампу, которую Сидор чинил обещаниями пол года. После очередного резкого пируэта, крутанулся и вертлюг пулемета, буквально выкинув меня из обреченной на погибель машины. Вылетая спиной вперед из рампового проема я отчетливо видела наш вертолет, у которого вместо винта пылал огромный коптящий костер. Еще мгновение и он превратился в сплющенную консервную банку, впилившись с размаху в скальные камни. Я спиной ощутила что то колючее, но мягкое. Как оказалось мне очень сильно повезло. Я влетела в одинокий куст непонятно какой растительности, который пышнел пробившись среди груды серых камней. Взрыв я не видела, лишь слышала детонацию топливных баков.

Хоть осознавала что жива, но меня всю обуял ужас и страх. Мне было страшно пошевелить рукой, ногой, шеей. Вдруг травма. Вдруг не получится. Вдруг паралич. 

Звон в ушах перекрывал все звуки вокруг. Однако, он быстро начал стихать, и уже было слышно как огонь доедает вертолетное топливо. 

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула. И услышала радостные, клокочущие выкрики на пушту. Сомнений нет, это были те самые духи которые так взволновали начальника группы в последние секунды его жизни. Они подбили вертолет стингером, а теперь спустились за своим охотничьим трофеем. 

Голоса приближались, теперь они были слышны с того места где догорал вертолет. Прошло еще несколько минут, и звон в ушах почти прошел. И я услышала шаги. А через несколько мгновений увидела дуло М16 который смотрел мне прямо в глаза. 

-*Oh shit. It's a girl![1], - сказал владелец автомата. 

Переведя взгляд чуть выше, я увидела молодого мужчину лет тридцати, спортивного телосложения, одетого в униформу по натовскому типу, на которой не было ни единого знака отличия, кроме маленького шеврона на левом предплечье в виде узенького прямоугольничка раскрашенного под звездно-полосатый флаг США.

-*Let's get it in, [2]- услышала я. 

Он убрал левую руку с цевья автомата, вытянул ее в мою сторону, повернул ладонь тыльной стороной ко мне, и три раза прижал и расжал сложенные пальцы к ладони. Таким образом он показал мне жест, что бы я встала. 

Собрав волю в кулак, дала команду своему телу. О чудо, пальцы на правой руке шевелятся, значит как минимум существование безвольного овоща мне не грозит. 

Тоже самое я проделала с пальцами на левой руке. С каждым последующим движением, будь то сгибание локтя, колена, плечевого сустава или просто шевеления пальцами ног, на меня накатывало волну эйфории. Видимо, я не просто родилась в рубашке, а сразу в гимнастерке. Наконец, я уперлась ладонью во что-то твердое за своей спиной, оттолкнулась и встала на ноги. Натовец поднял ствол автомата, и снова направил его в мою сторону. 

-*Do you speak English?[3], - выпалил он.

Я никакого английского языка к сожалению не знала, за исключением нескольких, всем известных фраз и словосочетаний. В том числе и этой, которой натовец ко мне обратился. Мне стало понятно, что он интересуется говорю ли я на английском. Я помотала головой и выдала: 

-Айм Советский Союз. Айм говорить на раша. Язык раша. 

Попыталась поднять правую руку что бы инстинктивно, что-то прожестикулировать, но резкая боль под лопаткой не дала мне это сделать. Видимо есть какой-то не приятный ушиб на спине. 

-*Oky,[4] я понимать не плохо *russian language,[5] даже чуть-чуть на нем говорю. На тебе есть *weapon[6]? Взрывное, режущее или стреляющее огнем. 

Мое сознание превратилось в кашу, но я пыталась сконцентрироваться включив все свои скрытые резервы на полную. От этих нескольких минут будет зависеть моя жизнь. Скажу или сделаю что-то не то, и меня здесь на месте пристрелит. Глубоко вдохнув, и медленно выдохнув начала складывать в своём изрядно потрепанном уме: 

"Так, так, так. Что ему нужно? Взрывное? Режущее? Огнемет? Какой огнемет? Он что юморит? Куда я его спрячу?, - на мгновение меня переклинило и осенило, - Он наверное спрашивает про огнестрельное оружие. Думает у меня где нибудь пистолет припрятан." 

Я потрясла головой из стороны в сторону. 

-Нет. У меня нету оружия. 

Он два раза слегка помотал стволом автомата вверх и вниз, а затем приказал: 

-Поднять руки. 

Преодолевая боли в спине, выполнила приказ. 

Сделав шаг вперед он слегка постучал стволом по парусящимся штанам и гимнастерке, которые были явно мне велики. Убедившись что у меня ничего нет, натовец развернул меня к себе спиной и резким движением затянул на моих запястьях средней толщены веревку, а на голову набросил холщовый куль из-за которого не было ничего видно, да и дышалось с трудом. 

Толчок в спину я правильно расценила как указание двигаться вперед. 

Странное ощущение шагать в неизвестность. Ты ступаешь шаг, два, десять, двадцать, а затем сбиваешься со счета и не понимаешь уже через пару минут сколько времени ты в пути и какое расстояние уже прошла. 

Однако, мое путешествие все же закончилось когда меня кто-то потянул за гимнастерку, и я поняла что нужно остановиться. Затем меня подняли и закинули на что-то плоское и твердое. Как позже оказалось это был кузов автомобиля. Еще некоторое время мы тряслись по дороге ущелья, после чего меня стянули на землю, сняли мешок с головы, и я оказалась у края достаточно глубокой ямы. Это был зиндан. Нам про такие рассказывали в учебке. Там духи прячут пленных. Мне развязали руки и толкнули в спину. Я полетела вниз. Мне повезло, удачно приземлилась на рыхлую почву. 

На дне были сбитые из пяти досок, что-то на подобии двери сельского туалета где-то в центральной России. Как оказалось это была такая кровать. Однако, для меня эти доски стали самым роскошным ложем на свете. Не в силах встать на ноги, подползла на четвереньках, забралась на эти доски, свернулась калачиком и постепенно начала проваливаться в мягкую пену сна.

-**Птушачка мая, вы разумееце што нарабiлі?,[1] - сдавленным от злости голосом зашипел директор балетной 

труппы товарищ Содомин. 

Я стояла вытянувшись в струнку перед столом начальника, и не понимала что происходит. 

-Адий Бонапартович, я не понимаю про что вы говорите? 

Глаза директора налились кровью, прядь седых волос перекинутая через огромную лысину слегка привстала, сухое заостренное лицо пошло желваками, ноздри под длинным носом то сужались во время вдоха, то распахивались настежь во время выдоха, скрип его зубов, похоже был слышен даже в коридоре.

Директор нагнулся к шуфлядке стола, нервным движением резко выдвинул её, и достал смятый газетный разворот, перемазанный темно коричневый половой краской, которой часто красят лавочки во дворах и скверах. 

-**Вось! Восі, глядзіце, што вы нарабілі! [2]  

Директор развернул газету где на пол страницы был напечатан портрет генерального секретаря центрального комитета Советского союза, дорого товарища Леонида Ильича Брежнева. Портрет был обрамлен столбцами мелкобуквенного текста. А венчал статью заголовок, растянутый вверху крупным шрифтом: "Экономика должна быть экономной". 

Весь газетный лист был измазан коричневой субстанцией. Забавно смотрелся небольшой черкашок который лег между подбородком и носом дорогого товарища, и был похож на широкую улыбку придающую загадочного диссонанса суровому и задумчивому лицу опытного партийного мудреца. 

-**Вось! Што вы на гэта адкажыце?, [3] - не унимался Содомин? 

-Это точно не мое. На прошедшем субботнике я газоны в порядок приводила. А это могли сделать девочки из второго состава. Они красили скамейки на территории. Что бы асфальт не заляпать, они стелили газетки. Может в запарке не заметили фото нашего дорогого товарища и заляпали по чистой случайности. 

-Хопiць, [4] - от злости Содомин швырнул газетный разворот на стол, и в сердцах стукнул по нему кулаком, - прычым тут вашы суботнік і ваша фарба? Вы што не бачыце? У вас раптам вочы зацягнула? Не фарба гэта ніякая, а лайно! Разумееце? Дзярмо гэта! Дзярмо! И яно вашае! Колькі трэба было разважаць каб надумацца падцерці сваю срачку дарагім таварышам?[5]  

-Это не может быть моим. Адий Бонапартович, это исключено. Я не читаю газету "Правда", так что..... 

Директор вскочил из-за стола, и заорал: 

-Маўчаць! Ні воднага слова больш,[6] - он глубоко вздлхнул и обратился уже более спокойным тоном, - разумееце, што вы ўжо запісаны ў дысідэнткі. Пасля вашага бруднага перформанса, яны вас туды запісалі, [7] - директор сделал пронзительный взгляд, поднял вверх согнутую в локте руку, сложил пальцы в кулак оттопырив лишь указательный, которым многозначительно указал клевательными движениями вниз. 

-Но я....., - пыталась возразить. 

-**Маўчыце. Лепей маўчыце. Вы разўмееце, што калі вашыя словы пападуць у пратакол, пра тое што вы не чытаеце саветскіх газет, да дадаць да гэтага ваш перфоманс. Ужо аднаго гэтага хапае каб вас зрабіць ворагам дзяржавы і народа. [8]  

-Но Адий Бонапартович, я протестую, - осмелев пошла в наступление, - Почему вы решили, что это все мое? 

-Я нічога не вырашаю. Вырашаюць яны,[9] - Содомин снова сделал клевательное движение указательным пальцем вниз, - Мне гэта не патрэбна. У мяне зусiм другая праца. А гэта яны знайшлі. Камітэтчыкі. Яны такое адчуваюць носам за вярсту. Гэта ужо і куратар наш ведае. Так што справа пайшла ў Маскву. Так што, мне прыйдзецца вас звольніць. Выбачайце, вы самі вінныя.[10] 

-Адий Бонапартович, но вы же понимаете, что в балете моя жизнь. 

На глаза молодой балерины наворачивались слезы. 

-**Нажаль, у балеце вашага жыцця больш няма. І ўвогуле, ваша жыццё будзе не вельмі цудоўным. Вы нават не разумееце што вы нарабілі. А самае галоўне калі вы гэта нарабілі. У год калі мы святкуем юбілей утварэння нашай вялікай дзяржавы. Аб'яднання Саветскіх Сацыялістычных Рэспублік! У год калі мы шэсцьдзесят год разам ідзем да светлай і сонечнаяй будучыні. Цераз паўгады наш лідэр, дарагі таварыш Леанід Ільіч Брэжнеў будзе даваць нам загаду і надхніць нас на будучыя прарыўныя дзеі, перадаючы нам сваю моц і энергію. Разумееце? А вы яго вось так, дзярмом!

Але, ёсть адзін шанец як вам у далейшым сваё жыццё зрабіць не такім хмарным. Так, я не жартую. Калі б вы часцей чыталі нашыя газеты ды часопісы. У тым ліку і газету "Правда", вы б ведалі, што наша краіна выконвае інтэрнцыянальны доўг перад нашымі таварышамі, сацыялістычнымі працаўнікамі і калгоснікамі сяброўскаго нам Аўганістана. Разам з імі, мы сціснуў адзін аднаму далоні, і у адіным подысе б'ем заходнюю імперыялістычную ваеншчыну, якую сусветныя паганыя капіталісты цягнуць ордамі ў гэтую цудоўную краіну. Дык вось. У вас ёсць магчымасць пакласці частку і сваёй працы на карысць гэтай важлівай мэты. Калі вы адтуль прывязеце нават медаль, усе пытанні будуць вырашаны. Такім чынам, вы выправіце ўсе свае памылкі. Мала хто будзе здольны прад'явіць штосці гераічнаму ветэ..... [11]