Чэнду купить кокаин
Чэнду купить кокаинЧэнду купить кокаин
__________________________________
Чэнду купить кокаин
__________________________________
📍 Добро Пожаловать в Проверенный шоп.
📍 Отзывы и Гарантии! Работаем с 2021 года.
__________________________________
Наши контакты (Telegram):☎✍
>>>✅(НАПИСАТЬ НАШЕМУ ОПЕРАТОРУ)✅<<<
__________________________________
ВНИМАНИЕ!
⛔ Если вы используете тор, в торе ссылки не открываются, просто скопируйте ссылку на телеграф и откройте в обычном браузере и перейдите по ней!
__________________________________
ВАЖНО!
⛔ ИСПОЛЬЗУЙТЕ ВПН (VPN), ЕСЛИ ССЫЛКА НЕ ОТКРЫВАЕТСЯ!
__________________________________
В последнее десятилетие наблюдается колоссальный рост не только производ- ства и предложения незаконных наркотических средств, что отражается в.
Перед тем, как стать виноделом, Минг успел поработать по другую сторону винного рынка. Много лет он был ресторатором в Китае и открывал самые разные бутылки, жадно наращивая дегустационный опыт. У него и по сей день 22 ресторана в Поднебесной — 2 омакасе с сетом от шефа в Чэнду и Шэньжене и остальные бистро. Потом он приехал во Францию с целью посмотреть на виноделие изнутри. Поселился в Бургундии, закончил универ в Дижоне выучился на виноградаря и винодела, разумеется. И в сделал свой первый винтаж. Тогда это были бут Алокс-Кортона. В уже бут. Ну а в обильные 22 и 23 вышел на 10 Что почти предел при его педантичном и внимательном подходе. Вначале Минг винифицировал свой микро-негос в Боне, а в закончил ремонт в старом доме с погребом в Мерсо и переехал туда. Хоть винодельня и находится в отреставрированном старинном здании, Минг ее оборудовал по последнему слову техники — климат-контроль даже в холодном погребе, идеально удобные уровни и емкости, чтобы была возможна гравитация. И конечно же абсолютная гигиена — даже пол на винодельне и чаны Минг моет фильтрованной водой. По весне как правило Минг уже пописывает контракты с поставщиками, а в летний сезон и до самого сбора активно работает на их участках, чтобы поучаствовать в выращивании уже своего будущего урожая. Вообще Минга можно назвать скорее человеком погреба. Он постоянно развивает свой дегустационный опыт, общается с именитыми соседями, у некоторых из которых поработал на старте, и четко знает, какого стиля вина ему нравятся и что он хочет получить в бутылке. Красные предпочитает от Румье. Фанг стремится делать вина под контролем, но без макияжа и излишних практик. И в белых, и в красных чувствуется уверенность винодела в правильности выбранного пути. Белые прессуются в бочки, бродят в них и выдерживаются месяцев без батонажа и сутиража. Для выдержки Минг использует бочки , и л это 2 пьес, как у Арно Анта. Недавно купил несколько керамических яиц. Сейчас в них часть урожая И так же выдерживаются в дубе месяцев. Бочки он использует максимум 5 урожаев, так что каждый год в каждом кюве от 25 до 30 процентов нового дуба бочки среднего обжига. Если бы нужно было дать короткие дескрипторы стиля вин Фанга, то мы бы назвали тонкость и невесомость. Белые пронзительные, воздушные, лимонадные. Красные — кровь, сталь, кока-кола. Сочные, вертикальные, на северной красной ягоде и звенящие как хрусталь. Мингу определенно удалось найти свой тончайший стиль, который резко выделяет его на фоне поколения. Мы успели познакомиться с Мингом в нужный момент, так что и у нас есть небольшая стабильная аллокация. Ну что ж, радуемся и потираем ручки! А вы спешите, пока все не разобрали! Органика Биодинамика Натуральное. Белое Красное Розовое Оранж. Вино Шампанское. Maison Fang Мэзон Фанг. Винодел Минг Фанг Ming Fang Особенности производства Белые прессуются в бочки, бродят в них и выдерживаются месяцев без батонажа и сутиража. Красные как правило винифицируются без гребня. Измените параметры поиска. Проекты Видео Bioкарта Что нового? Компания Information Контакты. Сайт содержит информацию, не рекомендованную для лиц, не достигших совершеннолетнего возраста. Больше заказ - больше скидка. Только на товары с бейджем Акция.
Чэнду купить кокаин
Сезон: На любой сезон. Материал: Полиэстер. Состав материала: % нейлон. Коллекция: Осень-зима Тип: Костюм спортивный. Российский размер: 46,
Чэнду купить кокаин
Кажется, целую неделю не мог заставить себя уйти подальше от кампуса. Либо дома сидел, либо бродил внутри стен Wangjiang и вокруг. Так можно и окуклиться со своими западными и русскими делами — в компьютере, в книжках, в мыслях. Это нехорошо. Отправился вчера в центр, на площадь Тианфу, смотреть, как китайский народ празднует 69 годовщину образования Китайской Народной Республики. Но вот что удивительно. Он тот же, собственно, везде, где я когда-либо бывал; с поправкой на национально-культурные особенности, конечно. Скажем, здесь на улицах нет алкоголя — он запрятан в бары и рестораны, он функционирует здесь совсем по-иному, нежели я привык; на самом деле его как бы и нет, не считая специально отведённых мест. Отсюда ощущение, что китайский праздник — детский; народ ходит, беззаботный и весёлый, жуёт сладости на палочках, что тут же продают торговцы вот ещё интересно: никаких специальных прилавков со снедью и фестивалей еды, как в Европе; но это понятно, всякой снеди здесь на улице и так больше, чем нужно , размахивает национальными флагами, но таких тоже довольно детских размеров, мается от внезапно возникшего свободного времени, обязательного ничегонеделания. Тоже ведь детское — когда младшеклассников выводят в музей или на экскурсию, они, вдруг выброшенные из школьной рутины по расписанию, теряются, начинают как-то странно и непривычно себя вести; впрочем, на самом деле просто весёлая суета, в сущности, послушных особей. Конечно, на всё это наложена политическая рамка — именно политическая, а не идеологическая, ибо какая сейчас тут идеология? Она, рамка, довольно простая и понятная — предлагается скромно радоваться жизни и не рыпаться. В праздничные дни политическая рамка явлена эстетически; точнее, она сама собой складывается эстетически — комбинация флагов и транспарантов, новейших небоскрёбов, настежь открытых торговых центров, статуй Великого Кормчего, разноцветных толп после монохромных френчиков маоизма китайцы оторвались по полной; мало кто может сейчас сравниться с ними по части пестроты одежд , полицейских, опирающихся на свои длинные резиновые палки, будто римские легионеры с картин раннего Ренессанса облокачиваются на свои копья у подножья Креста Господня, велосипедов зеленых, велосипедов жёлтых, велосипедов красных, плюс, конечно, явно построенные стархитекторами общественные здания, ультрамодерные — Музей истории, Музей изобразительного искусства. В первый я хотел зайти, раньше и не был никогда, но там длинная очередь снаружи, на час-полтора — и это при том, что специальных выставок в музее, судя по всему, нет — я изучил афишу, только постоянная экспозиция, которую можно увидеть в любой непраздничный день в почти полном одиночестве. Как-нибудь потом, если «потом» будет. Пришлось идти смотреть искусство, хотя я тот музей посещал полтора года назад и внимательно всё изучил — и даже написал отчет. В этот раз там новые выставки, но понять, что именно выставлено, невозможно: по-прежнему ни слова ни на одном языке, кроме китайского. Сопоставив даты на объяснялках в разных залах — ну, и присмотревшись к вывешенному там арту, — я понял, что в одном зале представлено поколение условных «тридцатилетних», а в другом — условных «пятидесятилетних». Любопытно, что по большей части палитра у них одна и та же, преимущественно чёрно-белая — я говорю, конечно, о настоящих художниках, они тут модернисты постмодернистов почти не заметно ; но вот уже на втором этаже, там как висел дешёвый китч, типа того, что можно купить на Арбате или Карловом мосту, так и висит. Это, наверное, местные реалисты. Да, а на первом этаже попадается интересное; вот влияние Кете Кольвиц графика с нехилым закосом под экспрессионизм , иногда натыкаешься на поп-арт, правда какой-то совсем не радостный, и, конечно, фотореализм, здесь его, кажется, любят. Одна вещь мне ужасно понравилась: на сероватой поверхности ещё более серый обрывок или кусок рисовой бумаги, а то и тряпка, быть может, на ней — слегка более серый «Капитал» Маркса, в двух томах, китайское издание. Верхний том чуть-чуть повёрнут, нижний — совсем тёмный, будто колодец. Именно: похоже на Колодец Истины с приоткрытой крышкой. Довольно мрачно. Но ведь Истина и должна быть не шибко весёлой, не так ли? Пытался сфотографировать картину на память, но мешали блики на стекле, да и люди тоже, они всегда мешают. Сижу сейчас дома, разбираю в айфоне визуальные свидетельства путешествия в сердце китайского праздника, и вот обнаружил, что на снимке картины с «Капиталом» сам фотографирующий стал частью арт-объекта. Типа каждый может увидеть своё отражение в марксовой мудрости. Нет, наврал насчёт алкоголя, который совсем спрятан от взора прохожего. Если вечером, часов в десять-одиннадцать, прогуливаться не по большим улицам, а по маленьким параллельным, или заглядывать во дворы, в пещерки и щели внутри домов, где гнездятся дешёвые едальни и лавки, то взгляд натыкается на продавцов, поваров, просто локальных людей, которые после долгого рабочего дня сели подкрепиться по-настоящему. Это, конечно, старая фламандская бытовуха в чистом виде, Брауэр или Тенирс. Собственно говоря, что может быть прекраснее. На самом деле не только Брауэр или Тенирс, конечно. Вчера вечером прощально гулял по Чэнду, разглядывал харчующихся работяг, так вот, там еще и Латур, и Караваджо, наверное. Свет исходит из отверстий в доме, пещер, из пустот, забитых, несмотря на этимологию последнего из использованных мною здесь существительных множественного числа, всякой всячиной, либо дешёвыми товарами, либо там прилавок и столы-стулья для посетителей, которых уже нет, ибо всё, поздний вечер, закрыто. А на улице темно. Вкушающие сидят на улице на своих пластиковых стульях или ящиках, освещённые светом, довольно ярким, сбоку или сзади, части их лиц, их руки выборочно — и довольно драматично — выхвачены этим светом, что придаёт мирной бытовой сценке несколько зловещий характер. Да-да, бессмертный чеховский осколок бутылочного стекла на пристани. У неолиберального капитализма эпохи транснациональных корпораций, нынче спустившего с короткого поводка злобных шавок национализма, иногда случаются факапы. И порою нам, обычным людям, перепадет странное. Колледж, позвавший меня прочесть лекцию-другую в Америке, купил авиабилеты удивительного свойства; как выяснилось, из Чэнду в штатец Айова бизнес-классом перемещаться дешевле, нежели в экономическом. По крайней мере в данный день дешевле. Так сошлись звёзды на американском флаге, высветив мне, странствующему историку по неказённой надобности, дорожку сначала в First Class Lounge аэропорта города Чэнду, а потом в покойное кресло большущего Боинга, кресла, вокруг которого суетятся сильно немолодые американки в униформе, предлагая мистеру Кобрину и то, и это, а мистер Кобрин в глухом отказе, ибо, во-первых, с утра не пьёт, и, во-вторых, веган, причем веган, не прорвавшийся сквозь недружелюбный интерфейс United Airlines на предмет заказать полет в special meal. Вот мистер Кобрин и страдает, несмотря на нахождение в покойном кресле бизнес-класса. За всё в мире транснациональных корпораций и злобных шавок национализма надо платить, даже за факапы оных. Зато можно вытянуть ноги и почитать кое-что из текстовых погребов Instapaper на айпэде. Отличная вещь: складируешь туда интересное, на что наткнулся в сети, а потом, скажем, в самолёте, офлайново перебираешь. Пока сидел в Чэнду, от страха, что Великая стена вот-вот стянет удавку на шее моего отважного VPN , нормальный интернет кончится, и мне в конце концов будет нечего читать , кроме книг о Шолохове и американских баптистских Библий х из университетской библиотеки, я прилежно набивал закрома Instapaper всяческой всячиной. VPN выстоял, читалось в этот раз в Чэнду лениво, даже две трети содержания Киндла осталось не открытым, но сейчас, в покойном кресле первого класса любопытно изучать текстовое воплощение собственных китайских страхов и надежд на свой интеллектуальный ренессанс в период жизни, когда уже вроде пора приступать к упадку. Вот несколько свежих статей про моду на брутализм. Вот интервью с композитором Невским о Гайдне. Вот арт-критик пишет о шорт-листе премии Тёрнера хвалит сильно, уже знаю, за что; читать не буду. Вот лёгкий, весёлый и жутковатый, как обычно, отчёт Элиота Вейнбергера о новейшей американской жизни — для London Review of Books истории из жизни трампоидов заканчиваются сюжетом о нашествии «сверхагрессивных зелёных канадских крабов» на штат Мэн — они начисто сжирают всё на своём пути, местные ракушки, полезные водоросли, американских зелёных крабов и даже лобстеров, на них пришельцы нападают группами. А вот уж не помню откуда взявшаяся статья британского переводчика Фуко о том, как тот в конце семидесятых — начале восьмидесятых ставил под вопрос государственный суверенитет в случаях, если речь идёт о спасении людей, беженцах, гуманитарных катастрофах. Фуко использует понятие «солидарность» для обоснования подобного вмешательств во внутренние дела государств, и он прав. Без антропологической солидарности в мире будут править злобные шакалы см. Помню, лет тридцать пять назад я читал «Игру в классики» Кортасара; герои романа всё время загадочную «солидарность» то ли ищут, то ли пытаются дать ей определение, и я, юный советский болван, всё никак не мог понять: что это? Сейчас понимаю. Но в настоящее неистовство меня привела статья некоего Джорджа Кафки sic! Не сама статья, она вполне обычная, немного ученическая, но не хуже того — нет, сюжеты, о которых Кафка пишет. Первый — история знаменитого жилого комплекса Robin Hood Gardens в Лондоне, памятника эры брутализма и госпрограмм социального жилья. Как многие другие такие штуки, он производил на меня сильное впечатление — агрессивный модернизм, к которому не сразу привыкаешь, а привыкнув, не устаёшь восхищаться. Так у меня было с Барбиканом, с Брансвиком, с Парк-Хиллом, много с чем ещё. Мне даже обычные лондонские многоэтажки, населённые беднотой, нравятся; среди них, если присмотреться, нет одинаковых, всегда найдётся одна-другая особенная деталь. В общем, Сады Робин Гуда сломали, несмотря на протесты, негодование, на модную сегодня одержимость брутализмом. Будет там что-то девелоперское. Но ведь это наше наследие, ах! Надлежит им стать экспонатом, паре квартир, где жили либо безработные, либо — согласно некогда введённым лейбористами квотам — медсёстры и молодые учителя. Простые люди вознесены к социальным вершинам, как прекрасно! Но только уже после того, как дом их разрушили, а самих простых людей наверняка сунули в какую-нибудь дыру — времена в Британии сейчас другие, тяжёлые, не до скромных бедняков, Брекзит занимает мысли Отцов и Матерей Нации. Но это же неважно, не так ли? Главное, что теперь память о жилплощади простого человека бродит призраком по залам и коридорам, осенённым именем королевы Виктории и принца Альберта. Воистину, народная монархия. Robin Hood Gardens, Cotton Street. Фото: Stephen Richards. Дальше Джордж Кафка рассказывает ещё о двух случаях музеефикации; сначала — о переезде Музея Лондона в огромное помещение закрытого недавно Смитфилдского рынка. Раньше через его пустые торговые ряды, обозначенные изящными светло-зелёными литыми чугунными колоннами, можно было срезать дорогу, если идти из Сити в Холборн или Кларкенвелл, но я делал это редко, место навсегда провоняло кровью животных — ведь центральные ряды занимали мясники. Я не застал Смитфилдс работающим, но ещё пару лет назад, прогуливаясь в сторону Барбикана и волнистого модернистского дома, где обитал Пуаро, живо воображал себе, что и как тут было раньше; память услужливо подкидывала картинки из кино, из «Исступления» Хичкока и холмсианы с Джереми Бреттом, серия про голубой карбункул. Да, а сейчас там будет музей того, что там было. Наконец, Дж. Кафка переходит к третьей истории о белотрубой электростанции Баттерси, знакомой каждому, кто имел то ли удовольствие, то ли несчастье быть поклонником группы Pink Floyd ; как известно, на обложке Animals к трубам привязаны надувные персонажи альбома. Баттерси — символ британского индустриализма и модернизма, воплощение местного варианта модерности. Таких зданий в Лондоне несколько; одно из них, через реку от Собора Св. Павла, тоже электростанцию, почти двадцать лет тому превратили в Tate Modern. Нынче времена другие, потому вокруг перестроенной ТЭЦ будет миллионерский жилой квартал, американское посольство посольство уже построили и открыли; твиттерист Доналд осерчал на что-то, взбрыкнул копытцами и перерезать ленточку отказался и, конечно же, лондонская штаб-квартира Apple. Инвесторы всей затеи то ли малазийские, то ли ещё какие из тех же краев. С Британией в данном случае всё понятно — с её модерностью, с её индустриализмом, с её былыми претензиями в прошлом нередко оправданными, кстати. Но что загадочно, так это отсутствие мозга у «креативного среднего класса», подвизающегося в рекламе и пиаре. На сайте девелопера читаем: «Battersea Power Station is solid history. Once, this might have made it simply a monument. Not now. Its future looks set to eclipse even its own majestic past. And you are invited to be a part of it». Вот в этой точке я пришел в неистовство. Эти херовы толстосумы имеют наглость звать меня в свое будущее, мол, давай, присоединяйся, милок, подкинь нам пару миллиончиков! Неолиберализм нагл, восторжен и туп. Его визуальные репрезентации — архитектура, арт-рынок — взошли на кокаине, как на дрожжах. Могильщик нынешнего капитализма — тот, кто учтив, спокоен и умён, тот, кто может позволить себе лишь стаканчик-другой в дешёвой распивочной. Победа будет за нами. В Гриннелле, штат Айова, случился чудовищный дубак, так что выходить неохота. Но и в пансионе, где меня поселили, неохота. Оттого либо мелкими перебежками между ланчем и обедом, между кофейней и магазином, либо культурно скучать в художественной галерее колледжа. Галерея, кстати, отличная; как почти всё хорошее, что заведено в Америке, не нужна никому. Зато плохое имеет здесь самую широкую популярность; но это так, апропо. В галерее небольшая выставка акварелей капрала го висконсинского пехотного полка Джона Гэддиса, на которых можно увидеть здешние места во времена Гражданской войны. Точнее, увидеть участников Гражданской войны, которые делают всякое разное в этих местах: ходят строем, равняются в шеренгах, играют в карты, развлекаются с полковым мишкой и проч. Даже батальных сценок среди нескольких дюжин работ Гэддиса только одна — и то там действует кавалерия, а не пехота, плюс место происшествия совсем другое, нежели с таким тщанием изображённые капралом почему-то хочется назвать его «лирическим капралом», но это аберрация, связанная с жанром и характером самих его произведений; любительские пейзажи и бытовые сценки непременно наводят на мысль о созерцательном, неторопливом, лирическом характере художника ; Гэддис же почти всё время рисовал равнинную, иногда покрытую лесом территорию между Ливенвортом, Фортом Скоттом, Лоуренсом и Фортом Райли. Объяснялка на стене рассказывает историю, вполне обычную для войн, особенно XIX — начала XX века: северяне решили послать экспедицию в Нью-Мехико, чтобы выбить оттуда конфедератов, придумали даже название «Юго-западная экспедиция», но в последний момент отказались от своей затеи, и специально собранные части просто проваландались в тылу, убивая время с помощью строевых смотров, ремонта железной дороги, манёвров и вообще бытовых дел. Собственно, этим мирным сценкам военной жизни капрал Джон Гэддис и посвящал своё свободное время. Больше информации на стенах не было. Каталог не напечатали, на сайте ноль. Но это к лучшему; можно воображать Бог знает что, точнее — обычные солдатские будни, известные любому либо служившему в армии, либо читавшему Толстого и ещё некоторых негероических военных авторов. Неопытность художника придаёт трогательности бивуачной и казарменной жизни, вышло вполне nice. Фигурки вояк микроскопические, лилипутские, зритель чувствует себя Гулливером; иерархия размеров и масштабы делают реальную драму военной жизни немного ненастоящей — ну, не переживал же Лемюэль Гулливер по поводу пары дюжин человечков, задавленных неловко упавшей мачтой, когда он утащил флот государства Блефуску и тем самым подарил Лилипутии победу в вялотекущей войне. Был такой текст у Эко, «Моральные следствия удалённости», кажется, так он назывался. Можно написать его продолжение: моральные следствия разницы в размерах. Скажем, невозможно спокойно смотреть на страдания лошадей, собак, коров, но мы без зазрения совести можем раздавить случайно или нет, вопрос отдельный жучка, муравья или паучка. Про назойливых мух и комаров не говорю: для моего рассуждения важен случай незаинтересованности, отсутствия интереса в факте уничтожения живых существ. На этих акварелях всегда пусто, зябко даже на тех, где на деревьях листва и немного придурковато. Вот солдаты окружили огромный костёр, греются, бело-розовый дым столбом валит к небу, отклоняемый ветром, похоже на ритуальное сборище. Вот они же двумя цепочками отправились в голый лес за строительным материалом, начальство приказало возвести форт. На переднем плане какой-то человек, явно прибредший сюда из итальянской картины, виденной автором данной акварели в юности; человек в красных штанах, темно-синей широкополой шляпе, нечеловечески живописный, особенно для этих печальных мест, стоит у запряжённой волами повозки, груженной досками или маленькими брёвнами, в левой руке у него бич, правой он держит животное за рог. А вот широкий голый склон возвышенности, на нём огромный загон для лошадей, наверху россыпь домиков, над которыми реют американские флаги в два раза больше любого строения, слева ровная колонна пехоты, сопровождаемая двумя конными офицерами, чуть по диагонали поднимается наверх, передний план обрамлён зелёными кронами деревьев. Преобладающий цвет — желтоватый светло-коричневый, топлёного молока, но почему-то совсем не тепло от него, а хотелось бы. Прозябшая скука войны. Окопался сейчас в питерской Коломне, полное счастье после пребывания в американском посёлке городского типа Гриннелле и американском совсем не-городе Сент-Луисе. Всё же ключевой ген европейца — урбанистический. Тот, кто наслаждается жизнью в субурбии — или, в случае Сент-Луиса, в урбии, которая выглядит, как субурбия, — он кто угодно, но не старосветец. Ничего плохого; нет, просто другой. Европейцу нужны настоящие улицы с тротуаром, с домами, витринами, шумом, возможностью вдруг свернуть в кафе, бар, книжную лавку, пивную, столкнуться с приятелем на полосатом переходе, вообразить невесть эротическое что, поглядывая на кого угодно какого угодно пола, сидящего -ую напротив в метро или автобусе. Стоять на обочине, вперившись в телефон, ожидая убер, выйдя из кино. Аутически мотать башкой, увенчанной массивными наушниками, в такт музыке, забыв всё, кроме того, что вокруг город, который вернётся в уши, в мозг, стоит снять аудиовенец. Покупать еду между делом, в магазинчике на углу, вечером, по пути домой, а не торжественно выезжать раз в неделю в пригородный шопинг-молл. Даже те европейцы, что город ненавидят и бегут в деревню, как только возникнет возможность, бегут именно из города, а не из субурбии или посёлка городского типа им. Твин Пикс. Город — то, где много ходят пешком. Это кино никогда не надоест, оно разворачивается перед взором прохожего медленно, плоско оттого сокуровский «Ковчег» — затея чисто питерская, конечно; перемещение камеры по Эрмитажу со скоростью перемещения пешехода по моей Коломне. В этом смысле Питер похож на море, не зря он стоит на реке, в залив вытекающей: кажется, Бродский говорил о том, что зрелище Большой Воды никогда не надоест. Питер — каменная вода, однообразен по составу, разворачивается панорамой, но панорамой слегка кривоватой. Его улицы незаметно забирают то вверх, то вниз, то вообще вдруг съезжают набок, не говоря о бесчисленных мостах через Фонтанку, канал Грибоедова, Мойку, которые уж точно каменные волны. Оттого айфонные фото Питера — будто на корабле сделаны, качка, всё чуток скользит: дома, мостовая, памятники, люди, машины. Уже несколько дней хожу здесь, наматываю километры, приводя в норму эстетический вестибулярный аппарат; ни в музеи, ни в книжные ни ногой, разве что в рюмочные, исключительно из социально- и историко-антропологического интереса: типы пияниц там не менялись уже лет двести. Пока же они повесили в Ютюбе клип. Когда-то её принимали за знаменитый туман. Поселился опять в Арсенале; вечерами сижу, окружённый кремлёвскими стенами, слушаю городской шум за окном, мечтаю почему-то о довоенном Берлине, Берлине, который сочинил Фассбиндер. Или он был на самом деле? В том Берлине Йозеф Рот мечтал о небоскрёбах, мол, они помогут «преодолеть недостаток пространства за счёт покорения высоты». Он как-то забыл, что данный недостаток пространства носит не физический характер, а чисто финансовый: из-за цен на земельные участки. Воздух же до сих пор ничего не стоит, ах, какое упущение… Так что выше краны, девелопер! Местные тётки носят основательные вязаные шапки, по верху которых идет ещё и настоящий шерстяной барельеф, орнамент почти монументальный. Тётки выглядывают из этих шапок, как улитки или черепахи из своих панцирей. Рептилоиды атакуют. Под влажным взглядом Кристен Стюарт Все умерли а кое-кого из ещё живых хочется отправить в ад Не удовольствие современности Города жизни и смерти Жизнь и искусство В пригороде жизни Ни Весны, ни Прекрасного Слишком ранние предтечи слишком медленной весны Глубокая зима го Начало года.
Чэнду купить кокаин
COFCO Group или COFCO Corporation (中粮集团, «Чжунлян», сокращённо от China Oil and Foodstuffs Corporation) — китайская государственная холдинговая компания.
Чэнду купить кокаин
Гавана купить закладку амфетамина