Чалгаевск

https://mrakopedia.net/wiki/Чалгаевск

Пригородный автобус, пропахший бензином и табаком, подъехал к остановке. Дверь со скрежетом сложилась пополам. Трое пассажиров, толпившихся у выхода, торопливо сошли в селе Георгиевка и разбежались по сторонам.

Неуклюжая колымага тронулась к последнему пункту маршрута. Скорость нарастала, и всё громче в обшарпанном засаленном салоне дребезжали в рамах стёкла, лязгали ржавые поручни и скрипели расшатанные подранные кресла.

Единственный пассажир, Данил Рокотов, без интереса пялился на разлёгшийся подле ухабистой дороги неравномерный пейзаж: клочок чахлого поля, куцая лесополоса с жёлтыми листьями вместо свежей майской зелени, мутный водоём с маслянистой жирной плёнкой. Голубой небосвод со взбитыми облаками постепенно затянул приползший со стороны Чалгаевска густой коричнево-серый смог, и на том месте, где по полудню должно было стоять солнце, осталось еле заметное светлое пятно.

Автобус спускался в низину, окружённую высокими холмами. На самом дне прорисовывались пятиэтажки. Над крышами возвышались шесть больших труб, они исторгали смолянистые густые столпы, расстилающиеся над Чалгаевском ватным одеялом; укрытые им жители не видели ни неба, ни солнца. Дымовые великаны врастали в огромный градообразующий химзавод.

Рокотов скривился, глядя на мрачный городок, утонувший в летучей грязи. На ум пришёл образ ванны, наполненной токсичными отходами, в которую его насильно загоняют купаться. И хотя он брался за любую работу без лишних слов и препирательств, в этот раз злился, что руководство воспользовалось его безотказностью и послало на ядовитую помойку.

Пригородная развалюха с протяжным скрипом затормозила у автовокзала. Двери с грохотом распахнулись. Рокотов вышел из автобуса, закинул на плечо спортивную сумку и пошёл искать гостиницу «Волна». От первых глотков дрянного воздуха в горле запершило. Он прокашлялся, но саднящее раздражение осталось.

Под тенью густого смога безликие пятиэтажки с маслянистыми коричнево-серыми стенами казались асимметричными. Скудная зелень цвета желчи, обделённая солнечными лучами и отравленная заводскими выбросами, росла чахлой. По разбитым дорогам изредка громыхали старые машины, а по шершавым тротуарам брели прохожие с апатичными лицами. Всё было под стать хмурому удушливому городу.

Рокотов свернул с Вокзальной на Пионерскую, с Пионерской на Ленина, с Ленина на Садовую… и всё время его не покидало ощущение, что он идёт по одной и той же улице, только названия меняются.

Уже больше года Рокотов проводил в бесконечных командировках, и с первых поездок новые города не восторгали, не удивляли его, он вообще не проявлял к ним интереса. Соглашался ехать хоть к чёрту на кулички только ради денег. Собирал дочери на операцию.

Надя была счастливой, улыбчивой девочкой, даже несмотря на потерю матери в раннем возрасте. Жена Рокотова утопилась. Убить себя ей удалось с пятой попытки. В одиннадцать лет у Нади диагностировали болезнь Вильсона. Дочь унаследовала два мутировавших гена, из-за которых организм накапливал излишки меди. Её мучили сильные боли в правом боку, кожа приобрела желтовато-коричневый оттенок, она не могла говорить, координация нарушилась, а по краю синей радужки глаза проступила зеленовато-бурая полоса. Лекарства не помогали, врачи прогнозировали цирроз.

Рокотов хватался за любую работу, чтобы собрать дочери денег на пересадку печени. И пока он мотался по командировкам, Надя жила у сводной сестры покойной матери. Единственная родственница терпеть не могла, когда больная племянница оставалась у неё, но как набожная христианка не отказывала в помощи. Рокотов плохо ладил со свояченицей, да и Надя не любила сварливую тётю Валю, но деваться было некуда.

В конце улицы Первомайской Рокотов увидел трёхэтажное здание из силикатного кирпича. На крыше крыльца пять облупившихся букв: «ВОЛНА». Перед разбитыми ступенями переминался с ноги на ногу человек в мешковатых джинсах и тёмно-сером балахоне, лицо скрывал капюшон. Рядом махала руками чем-то недовольная сутулая женщина. На ней было ситцевое платье в цветок, пуховая шаль, шерстяные носки и домашние тапки. Волосы собраны в пучок.

— …днём не выходить! Совсем не понимаешь?! Глупее других, что ли?! — услышал Рокотов, подходя к гостинице.

Из длинного рукава балахона высунулась грязная белая лапа и указала на него. Сердце Рокотова вздрогнуло, но быстро успокоилось — рука человека в капюшоне была перевязана, толстый слой бинтов полностью скрывал ладонь и пальцы, будто на руку надели варежку.

— Нельзя же… — Женщина обернулась. — Иди, потом поговорим. — Она толкнула его к ступеням. — Рокотов? — Маленькие, глубоко посаженные глаза внимательно рассматривали Рокотова из-под нахмуренных бровей-ниточек, нарисованных карандашом.

— Я. — Его лицо безжизненного цвета с припухшими веками и синяками под ними не выражало ничего, кроме въевшейся усталости.

— Идёмте. — Она кивнула на парадный вход.

Вестибюль гостиницы был выкрашен голубой краской, на полу кафельная плитка горчичного цвета. Старенький стол вместо современной стойки регистрации. На столе — лампа под зелёным абажуром, телефон, журнал и календарь. На стене — часы с застывшими стрелками и маленький шкафчик с ключами от комнат. Напротив поста вахтёрши — большое зеркало с трещиной, по обеим сторонам от него напольные горшки с умирающими фикусами. Наверх вела широкая лестница, устланная красными ковровыми дорожками с протёртым ворсом. Через матовое стекло пыльных плафонов пробивался тусклый свет.

— Комната восемнадцать, — монотонно сообщила вахтёрша, следуя к столу, — третий этаж. Туалет и душ общие. — Она вытащила из ячейки ключ, положила на стол и ткнула пальцем в графу в журнале. — Распишитесь.

— Как к вам обращаться?

— Тамара Георгиевна.

— Тамара Георгиевна, где можно поесть? — спросил он, рисуя крохотную закорючку.

— На соседней улице столовая. — Она махнула рукой, указывая путь через стену.

— Другие постояльцы есть?

— Нет. Вы один, — сказала она и села разгадывать кроссворд.

Рокотов взял ключ и пошёл искать комнату восемнадцать.

— Выключатель в коридоре справа, — крикнула вахтёрша вслед.

— Что? — Он обернулся.

— Говорю, свет наверху выключен, кнопка справа от лестницы!

Тусклое освещение вестибюля не дотягивалось даже до лестничной площадки между первым и вторым этажами. Дальше путь до номера скрывала темнота. Тишина в пустых коридорах вздрагивала от шагов. Под рёбра закралось лёгкое чувство тревоги. На третьем этаже Рокотов достал из кармана ветровки телефон, подсветил стену и нашёл выключатель. В плафонах, через один, забрезжил слабый свет. От лестницы коридор расходился в обе стороны. В одном конце туалет и душ, в другом — комната восемнадцать.

Обои в номере отслаивались, побелка вздулась, в полу — щели толщиной с палец. Скрипучая кровать, шкаф со сломанными полками, шатающийся стул, стол с заедающими ящиками, прожжённые сигаретами тёмно-зелёные шторы и заляпанное зеркало. Покрытые копотью окна угловой комнаты выходили на две улицы: Первомайскую и Советскую.

— Клоповник, — процедил сквозь зубы Рокотов, бросил сумку и пошёл в столовую.

∗ ∗ ∗

Административное здание чалгаевского химзавода было самым высоким и приметным в городе — семь этажей, облицованных светло-серым мрамором, походили на громадное надгробие. По обе стороны от массивного строения тянулся бетонный забор, обнесённый колючей проволокой. Слева за хилым рядком деревьев размещался контрольно-пропускной пункт и ворота.

На заводской проходной Рокотова ждал широкомордый гладковыбритый мужик. Он метал из-под козырька фуражки взгляды на проходящих через турникет людей и почти каждому отпускал сухое: «Здрасьте».

— Рокотов? — спросил широкомордый.

— Здравствуйте! Вы должно быть…

— Шабанов Михаил, начальник производства третьего сектора. — Он крепко пожал его руку и сразу перешёл на «ты»: — Держи пропуск. Идём.

Потрясённый Рокотов замер на месте, когда вошёл на территорию, огороженную бетонным забором. Перед ним лежал громадный химзавод, похожий на чудовище с шестью шипами, извергающими клубы летучего яда с ненавистью ко всему живому. Многоуровневый гигант, окутанный толстой сетью труб, облепленный цистернами и колоннами перегонки, казался живым. Он шумно дышал мощными лёгкими, оглушительно ревел и беспрерывно дрожал, иногда вздрагивая так сильно, что Рокотов чувствовал вибрацию воздуха.

От крыльца проходной разбегались три дороги, прямая уводила в арку под химзаводом.

— Запоминай дорогу, здесь легко заблудиться, — сказал Шабанов, шагая к арке. — В шестидесятых тут построили завод сельхозудобрений. Предприятие быстро разрасталось, стали осваивать новые отрасли: бытовая химия, пластиковые товары, аммиак и метанол, резина и полиуретаны, силикатная промышленность. К заводу пристраивали новые цеха, помещения, склады, секторы, так он и превратился в гигантский промышленный комплекс. Как любят говорить заводские: «Город в городе». Здесь всё очень запутано, так что, если потеряешься, звони на проходную по внутреннему телефону, сотовые тут не ловят.

Они вошли в арку, и чем дальше уходили от дневного света в извилистые коридоры завода, тем хуже становилось Рокотову. Он с трудом дышал в жарких переходах, переполненных тяжёлыми запахами, будто высокие стены были тисками и с каждым шагом сильнее сдавливали грудную клетку. Внезапно навалившаяся слабость размягчила тело до дрожи. Рокотов обливался потом, еле удерживаясь на полусогнутых ногах. Ему казалось, что он находится внутри чего-то живого и вибрирующая громадина медленно переваривает его.

По потолку тянулись трубы, по стенам провода — расползались по коридорам, забирались в кирпичную кладку, обеспечивали жизнь промышленного зверя. Слабый свет лампочек, замурованный в железные решётки, лишь немного разъедал темноту, отчего всё вокруг казалось эфемерным и непрочным. Шабанов обернулся и посмотрел на бледного Рокотова, плетущегося следом.

— Тебе нехорошо? Ничего, такое часто бывает с новенькими. Привыкнешь, — подбодрил Шабанов и продолжил: — Так вот, если заблудишься, по всей территории висят телефоны, рядом справочники с внутренними номерами. Позвони на проходную, скажи, где ты. У каждого аппарата есть метки. — Он указал рукой на стену. Справа от телефона еле виднелись буква и цифра: «К-7». — И за тобой кого-нибудь пришлют.

Они прошли мимо двух развилок, у третьей свернули направо, проследовали до конца узкого коридора, который пересекали многочисленные переходы.

— Наше предприятие градообразующее. Больше семидесяти процентов чалгаевцев работает на химзаводе. Можно сказать, наш химзавод — сердце Чалгаевска.

— Ядовитое сердце, — заметил Рокотов, стараясь дышать глубже. Внезапная паника постепенно отступала.

— Не бывает безвредного производства, — невозмутимо парировал Шабанов.

Они добрались до внутреннего дворика, пересекли его, зашли в одну из дверей и продолжили путь в другом переходе, где через сотню метров свернули в огромный проём рядом с лестницей, ведущей под землю на нижние этажи.

— Нам туда. — Шабанов указал на дальние двери.

В цеху размером с половину футбольного поля стояли цистерны, насосы, трубы, фасовочные дозаторы и конвейерные ленты, купленные чалгаевским заводом у компании Рокотова. Ему предстояло всё это собрать в одну линию по разливу синтетических смазочных материалов, настроить её и обучить рабочих управляться с ней.

— Послезавтра помощников пригоню.

— Обещали сегодня, — возмутился Рокотов.

— А я что? Я бы и сегодня дал, так нет никого. Все заняты на производстве.

— И как я один?

— Ну, потерпи два дня, я тебе десятерых приведу.

— Пятерых хватит.

— Не вопрос, — заискивающе улыбнулся Шабанов. — Ещё что-нибудь нужно?

Рокотов покачал головой.

— Обед с двенадцати до часу. Зайду за тобой, провожу в столовую, — сказал Шабанов и ушёл.

Рокотов достал из сумки рабочую форму и папку-планшет с шариковой ручкой. Переоделся, обошёл помещение, осмотрел оборудование, сделал пометки в бумагах, проверил расходные материалы и начал с работы, которую мог осилить в одиночку: стал собирать насос.

Продолжение>