ЦЕЛИ, СРЕДСТВА И ПОСЛЕДСТВИЯ НЕ-АРИСТОТЕЛЕВОЙ РЕВИЗИИ

НАУКА и ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ (конспект)

https://gs-rus.blogspot.com/2021/01/i.html

Мне бы не хотелось рассуждать об процессе интеллектуализма: я хочу поговорить о науке, в которой я не испытываю сомнений; по определению мне придётся затронуть интеллектуализм, или же совсем ничего не говорить. Вопрос в том, придётся ли. (417)

А. Пуанкаре

Цель науки мы видим в поиске простейших объяснений сложных фактов. …Ищите простоту и не доверяйте ей. (573)

А. Н. Уайтхед

Определить человека научно, не-элементалистическими, функциональными терминами. Первая попытка в книге Manhood of Humanity (Зрелость Человечности) (издание Нью-йорк, E. P. Dutton & Co.), в которой я обозначил особую характеристику, которая позволяет чётко отличить человека от животного – время-связующую характеристику. В этой книге - исследование механизма время-связывания. Удалось обнаружить, что существует чёткая разница между нервными ответами животного и человека, и, судя по этому критерию, практически все мы, даже сейчас, уподобляемся [употребление термина ‘уподобляться’ я объясняю в Главе II] животным в наших нервных ответах, и это уподобление ведёт к общему состоянию не-здравомыслия, которое проявляется в наших личных и общественных жизнях, в институтах и системах общества. Это открытие радикально меняет положение вещей. Если мы уподобляемся животным в наших нервных ответах в силу недостатка знаний о том, как проходят надлежащие реакции человеческой нервной системы, то мы можем прекратить этим заниматься, индивидуально и коллективно, и тем самым подойти к формулировке первой положительной теории здравого смысла.

Если мы сможем найти физиологическую разницу между этими ответами ... мы можем пойти по определённой и многообещающей программе исследования. Именно такое исследование я провожу в данном томе.

Результатом этого исследования стала первая известная мне не-аристотелева система, в которой я выразил научную тенденцию нашей эпохи, за которую мы успели создать не-эвклидову и не-ньютонову системы (теории Эйнштейна и новые квантовые теории). По-видимому, эти три системы – не-аристотелева, не-эвклидова и не-ньютонова – обладают множеством взаимных связей и зависимостей, какими обладали соответствующие прежние системы. Аристотелеву и не-аристотелеву системы я отношу к более общим, а другие к частным, техническим, вытекающим из первых.

Как аристотелева, так и не-аристотелева система глубоко сказываются на наших жизнях в силу психо-логических факторов и непосредственности их применения. В каждой из систем мы выражаем психо-логические тенденции их периодов. Каждой системой в свой период мы хотим снабдить молодое поколение базовыми психо-логическими знаниями, которые поспособствуют ‘естественному’ и ‘простому’ пониманию её дисциплин. В аристотелевом мире человека мы видим эвклидову и ньютонову системы ‘естественными’ и простыми, тогда как молодёжь, обученная не-аристотелевым привычкам воспримет не-эвклидову и не-ньютонову системы проще, естественнее, а старые системы сочтёт ‘немыслимыми’.

К функционированию человеческой нервной системы мы подходим более обобщённо, в сравнении с животным – с учётом большего количества возможностей. Последнюю мы считаем частным случаем первой, но не наоборот. Человек, в силу непонимания механизма своей нервной системы, может пользоваться им как собака, но собака не может уподобиться человеку. Следовательно, опасности подвергается чнловек, но не собака. Собаке приходится иметь дело со своими трудностями, чтобы выживать, но, по крайней мере, она не навязывает сама себе глупые и вредные условия, как это по неведению делает человек с собой и другими. Этим исследованием я охватил весьма широкую область и включил особые вклады в различные научные дисциплины:

1. В формулировке Общей Семантики, которую я вывел из Общей Теории Время-связывания, учёным и простым людям предоставляется общий современный метод ориентирования, с помощью которого мы устраняем прежние психо-логические блокады и выявляем механизмы адаптации;

2. Уход от аристотелианизма позволит биологам, физиологам, и т.д., и особенно работникам медицины мыслить в современных коллоидных и квантовых терминах, вместо неадекватных, устаревших химических и физиологических терминов. Возможно, медицина тогда станет наукой в смысле 1933 года;

3. Относительно психиатрии в данной формулировке я указываю на решение проблемы ‘тела-разума’;

4. Я также чётко указываю, что в проявлении предпочтительных человеческих характеристик работает определённый психофизиологический механизм, который до сих пор применяли не по назначению и с пагубными последствиями для всех нас;

5. Я привожу первое определение ‘сознания’ более простыми физико-химическими терминами;

6. Общая теория здравомыслия служит основой для общей теории психотерапии, включая все известные медицинские школы, потому что в них имеют дело с нарушениями семантических реакций (психо-логических ответов [ответные действия] на слова и другие стимулы в связи с их значениями);

7. В ней я сформулировал физиологическую основу для ‘умственной’ гигиены, которая представляет собой один из наиболее общих профилактических психофизиологических экспериментальных методов;

8. Я описываю психофизиологическую основу детства человечности, о котором я говорю исходя из инфантилизма, наблюдаемого в наших настоящих личных, общественных и международных жизнях;

9. Относительно биологии, я привожу семантическое и структурное решение проблемы ‘организма-как-целого’;

10. Относительно физиологии и неврологии, я переформулировал теорию условных рефлексов Павлова применимо к человеческим уровням для экспериментов в новом научном направлении психофизиологии;

11. Относительно эпистемологии и семантики, я вывел определённую не-элементалистическую теорию значений, основанную не только на определениях, но и на неопределённых терминах;

12. Я показал новое развитие и применение ‘структуры’;

13. Я обозначил структуру как единственно возможное содержимое знания;

14. Я обнаружил многопорядковость наиболее важных терминов, которыми мы располагаем, убрав тем самым психо-логические блокады семантического происхождения, что может помочь учёному или среднему человеку стать ‘гением’, и т.д.;

15. Я сформулировал новую и физиологическую теорию математических типов, отличающуюся крайней простотой и широтой применения;

16. Я предложил не-аристотелево решение проблемы математической ‘бесконечности’;

17. Я предложил новое не-аристотелево, семантическое (от греческого, обозначать) определение математики и числа, в котором прояснил тайны о видимой чудовищной значимости числа и измерений, и пролил новый свет на роль, структурную значимость, значение и методы математики и обучения ей;

18. Относительно физики, в исследовании я объяснил некоторые базовые, но до сего момента оставленные без внимания, семантические аспекты физики в общем, и теории Эйнштейна и новых квантовых теорий в частности;

19. Я предложил простое решение проблемы ‘индетерминизма’ в новой квантовой механике, и т.д.

Как, не смотря на серьёзные трудности и препятствия, мне удалось проделать эту работу. По мере её продвижения, я понял, что она представляет собой ‘разговор о разговоре’. Любую научную работу в любом научном направлении выражают письменным или устным языком, в силу чего мы можем всех их назвать вербальными. Для того чтобы говорить о разговоре в каком-либо удовлетворительном и базовом смысле 1933 года, мне пришлось познакомиться со специальными языками, которыми пользуются учёные всех областей. Изначально я не понимал, насколько серьёзным окажется это предприятие, и впоследствии потратил много лет и много усилий, чтобы его осуществить. И, по осуществлению, остальное уже не показалось сложным. Учёные не отличаются от остальных. Они обычно не обращают внимания на структурные, языковые и семантические проблемы, просто потому что никто до сих пор их не сформулировал и не показал их важность. Структурный пересмотр их языка автоматически привёл к новым результатам и новым отправным точкам, отчего и сложился такой впечатляющий список.

Настоящее исследование я считаю ограниченным и частичным, но за счёт того, что в нём мы имеем дело с языковыми и семантическими проблемами и их физиологическими и психо-логическими аспектами, его результаты мы можем применять необычайно широко. Я обнаружил, что письменно почти не представляется возможным заявить открыто об ограничениях высказывания. Мне видится наиболее практичным сказать, что, в целом, все высказывания, сделанные здесь ограничиваются дальнейшими рассмотрениями реальностей анализируемой проблемы.

Таким образом, например, в ‘теории здравого смысла’ мы имеем дело с самыми важными семантическими проблемами, исходя из ограниченных семантических аспектов, но никак не затрагиваем формы ‘безумия’ [‘психических болезней’], возникающих от различных органических, токсических или других нарушений, которые всё так же остаются серьёзными. Своими высказываниями я охватываю столько, сколько мне позволяют охватить дальнейшие исследования – и больше.

Мне стоит предостеречь читателя от неуместных обобщений, потому что они могут оказаться неоправданными. На данный момент, мне сложно представить последствия данной работы. Вербальные проблемы, которые приблизительно согласуются с прежними ‘умственными’ проблемами, по-видимому, в некоторой степени затрагивают все человеческие проблемы, в связи с чем область применения и влияния любого подобного исследования представляется весьма большой. В большинстве результатов настоящей работы действуют факторы необычной надёжности выводов; они, однако, могут нарушать каноны наших ‘философских’ мировоззрений.

Объяснение легко понять и проверить. Я основал настоящую не-аристотелеву систему на базовых отрицательных положениях; конкретно, на полном отрицании ‘тождественности’, которое не получится отрицать, не вешая бремя невозможного доказательства на человека, которому предстоит отрицать отрицание. Если мы начнём, например, с высказывания о том, что ‘слово не является объектом, о котором идёт речь’, и кто-то попытается это отрицать, ему придётся предъявить реальный физический объект, который бы являлся словом, что не представляется возможным осуществить, даже в больницах для ‘умственно’ больных. Поэтому я заявляю о ‘кощунственно весёлой’, как её называет один мой друг, надёжности.

Это общее отрицание отождествляющего ‘есть’ [‘быть’, ‘являться’] становится основным базовым не-аристотелевым положением, к которому требуется структурный подход. Я считаю статус отрицательных положений гораздо более важным и надёжным, чтобы с них начинать, в отличие от положительного отождествляющего ‘есть’ аристотелевой системы, который, как мы можем легко продемонстрировать, не согласуется с фактами, и который влечёт за собой важные бредовые факторы.

Любую карту или язык, чтобы они принесли максимальную пользу, следует делать подобными структуре эмпирического мира. Схожим образом, с точки зрения теории здравого смысла, любую систему или язык по своей структуре, следует делать подобными структуре нашей нервной системы. Мы можем легко продемонстрировать, что аристотелева система не согласуется структурно с этими минимальными критериями, тогда как не-аристотелева система согласуется.

Этому факту я придаю важность в психофизиологическом смысле. Соображения, указанные выше, послужили отправной точкой для организации структуры всей работы. В обсуждении структуры и структурной схожести между языками и эмпирическим миром, задаются ряд определённых тем. Следует привести достаточно структурных данных о языках в целом, и об эмпирическом мире, а потом подобрать, или, в случае необходимости, выстроить свою структурно схожую терминологию и систему.

В обсуждении языка, который называют математикой, со структурной точки зрения, я счёл нужным проиллюстрировать то, что я обсуждал, и только с этой целью я воспользовался некоторыми символами и диаграммами. Множество структурных тезисов в этой книги придутся интересными и важными профессиональным учёным, преподавателям и другим людям, которым редко, если вообще, приходится иметь дело с такими структурными, языковыми и семантическими проблемами, которые я анализирую. Если человек не от науки прочёт эту книгу внимательно и не один раз, не пропуская никаких её частей, он, по меньшей мере, выработает чувство или общее понимание того, что такие проблемы существуют, и это понимание произведёт важный психо-логический эффект или позволит освободиться от прежней животной безусловности реакций, не зависимо от того, кажется ли человеку, что он полностью ‘понял’ эти проблемы, или нет.

Я настоятельно рекомендую читателю, опираясь на собственный опыт, прочесть книгу полностью несколько раз, но не задерживаться слишком долго на неясных ему моментах. С каждым прочтением читатель сможет всё больше прояснить для себя информацию, и впоследствии овладеет ей в достаточной мере. Я предостерегаю читателя от поверхностного чтения, потому он потратит много времени попусту. Я на опыте узнал об огромном количестве семантических дезадаптаций, особенно у представителей класса белых воротничков. На текущий момент, мне не приходилось иметь дело со случаями, в которых тщательное обучение не-аристотелевой семантической дисциплине, не давало человеку эффективных средств для более успешной адаптации. Оно позволяет снизить суровость эмоциональных, семантических расстройств, обострить ориентирование, суждение, способности к наблюдениям, и так далее; оно позволит устранить всяческие психо-логические блокады, обойти расхожие надоедливые чувства ‘неполноценности’; оно поможет вырасти из взрослого инфантильного состояния, которое я считаю дефектом нервной деятельности, которое практически всегда оказывается связанным с некими патологическими реакциями на секс или недостатком нормальных, здоровых импульсов.

По большому счёту, этому не приходится удивляться. Язык, как таковой, представляется самой высшей и самой новой физиологической и неврологической функцией организма. Мы считаем его уникальным для Смита и обладающим уникально человеческой – выражаясь логическим термином – круговой структурой, или спиральной структурой – выражаясь четырёхмерным или физико-химически-аспектным термином. Прежде чем мы сможем применять семантический нервный аппарат адекватно, на придётся выяснить, как его применять, и сформулировать его применение.

В этих процессах ‘эффект’ становится причинно-следственным фактором для будущих эффектов, оказывая на них влияние сложно заметным, изменчивым, гибким образом, и включает бесчисленное множество возможностей. ‘Знание’, если говорить о нём как о конечном продукте, следует тоже рассматривать в качестве причинно-следственного психофизиологического фактора следующей стадии семантического ответа [ответного действия]. Пренебрежение этим механизмом может оказаться опасным, особенно в развитии у детей, потому что оно формирует в них непроанализированные языковые привычки, при том, что человеческая нервная система ещё не завершила своё развитие при рождении. Исходя из этой структурной и функциональной цикличности, мы добавляем к нашему анализу трудности реальной жизни, которыми в аристотелевой системе пренебрегают. В человеческой жизни, в том как она отличается от животной жизни, фигурирует намного больше факторов, и обладает она другой, более сложной структурой. Прежде чем мы станем вести себя как люди, следовательно, ‘здравомыслящим образом’, как мы ожидаем от любого ‘нормального’ человека, нам следует научиться управляться с нашими нервными ответами – циклическое дело.

В не-аристотелевой системе нам не следует игнорировать человеческо- естественно-исторический факт присущей цикличности всех физиологических функций, в которых в любой форме фигурируют ‘знания’. Не-аристотелева система существенно отличается по структуре от своей предшественницы, в которой, неизбежно, в силу недостатка знаний, характерного для её эпохи, мы игнорировали эти структурные семантические проблемы, из-за чего и построили эту систему по более грубым животным моделям.

Трудность перехода от старой системы к новой с другой структурой состоит не в самой более простой и согласованной со здравым смыслом не-аристотелевой системе, а в прежних привычках речи и нервных ответах, и в прежних семантических реакциях, которые предстоит преодолеть. Эти трудности представляются более серьёзными, чем считается в общем. В должной мере оценить эту трудность могут только те, кому приходилось испытывать переход от эвклидовой и ньютоновой систем к не-эвклидовой и не-ньютоновой системам. Как правило, такой переход, если мы хотим осуществить его безболезненно и успешно, занимает поколение. Мы говорим о широкой общественности, но не исключаем учёных, преподавателей и других людей, которым мы доверяем образование, и любых людей, которые каким-либо другим образом влияют на семантические реакции детей. Если читатель осознаёт свои трудности и серьёзно настраивается на их преодоление, я могу дать ещё один совет. Структурной диаграммой, которую я представил в этой работе и назвал Структурный Дифференциал, мы обозначаем структурные отличия мира животных от мира человека. Эти структурные отличия пока ещё не осознают в полной мере, и не понимают их семантической значимости, потому что её до сих не формулировали простым способом. Тем не менее, усвоение и инстинктивное осознание этих структурных отличий мы считаем безусловно необходимыми, чтобы овладеть настоящей теорией здравомыслия. В эту диаграмму я включил все необходимые психофизиологические факторы для перехода от прежних семантических реакций к новым. Она также в некотором смысле служит структурным резюме всей не-аристотелевой системы. Я основал эту диаграмму на отрицании отождествляющего ‘есть’, и считаю необходимым пользоваться ей, чтобы, помимо прочего напоминать себе об этом отрицании. Эту диаграмму я изготовил из твёрдых материалов и в печатной форме, чтобы держать её на стене или на столе в качестве постоянного визуального структурного и семантического напоминания. Если не работать с ней, указывая на неё пальцем или рукой, видя порядок, и так далее, то не представляется возможным, или по крайней мере видится крайне сложным научиться или объяснить настоящую систему себе или другим, потому что фундамент всех ‘знаний’ представляется структурным, и на Структурном Дифференциале мы показываем эти структурные отличия между миром животного и миром человека.

Одним из лучших способов для взрослых людей усвоить настоящую теорию здравомыслия я считаю объяснение этой теории другим людям, неоднократно и с указанием на Структурный Дифференциал. В моём опыте, те кто, пренебрегал этим советом, обычно медленно продвигались в обучении и никогда не получали полной семантической пользы от своих усилий. Что касается вербальной стороны этого обучения, я считаю в не меньшей степени важным пользоваться исключительно терминами, приведёнными в этой книге – терминами, которые мы называем не-аристотелевыми и не-элементалистическими. Я также рекомендую полностью избавиться от отождествляющего ‘есть’ и некоторых примитивных элементалистических терминов.

Мне следует предупредить читателя в самом начале о базовой семантической инновации; конкретно, об открытии многопорядковости самых важных терминов, которыми мы располагаем. Зная об этих терминах, мы можем пользоваться ими осознанно в многопорядковом, крайне гибком и полном-условности смысле. К ним я отношу такие термины как ‘да’, ‘нет’, ‘истинно’, ‘ложно’, ‘факт’, ‘реальность’, ‘причина’, ‘следствие’, ‘согласие’, ‘несогласие’, ‘пропозиция’, ‘число’, ‘отношение’, ‘порядок’, ‘структура’, ‘абстракция’, ‘характеристика’, ‘любовь’, ‘ненависть’, ‘сомнение’, и т.д. Если мы можем применять их к высказыванию, то мы также можем применять их к высказыванию о первом высказывании, и, в конечном счёте, ко всем последующим высказываниям, независимо от их порядка абстрагирования. Термины такого характера я называю многопорядковыми терминами. Их основная характеристика заключается в том, что на разных уровнях порядков абстрагирований мы придаём им разные значения, следовательно мы не приписываем им какого-либо общего значения, потому что наши значения зависят от данного контекста, в котором устанавливаются разные порядки абстрагирования. Психо-логически, осознав многопорядковость большинства важных терминов, мы открыли себе путь к конкретно человеческой полной условности в наших семантических ответах. Благодаря этому осознанию, мы получаем широкую свободу в обращении с многопорядковыми терминами и устраняем серьёзные устоявшиеся психо-логические паттерны и блокады, которые, как показывают анализы, носят животный характер, вследствие чего мы считаем их патологическими для человека. Стоит человеку понять эту многопорядковую характеристику, и эта семантическая свобода прекращает приводить к смятениям.

Вместе с этим, мы значительно обогащаем наш словарный запас и делаем его более точным, не обременяя себя при этом. Таким образом термину ‘да’ мы можем придать бесконечное число значений, в зависимости от контекста, к которому мы его применяем. Такое холостое ‘да’ в реальности обозначает ‘да∞’, но оно включает ‘да1’, ‘да2’, ‘да3’, и т.д., каждый из которых отличается или может отличаться от другого. Мы можем пускаться в спекуляции о таких терминах в общем, – например, ‘что мы называем фактом или реальностью?’ – но делать это окажется тщетным и нецелесообразным, потому что с общей точки зрения мы можем ответить лишь, что ‘эти термины мы относим к многопорядковым и ни на что не указывающим вне какого-либо контекста’. Это позволяет решить множество узловатых эпистемологических и семантических вопросов, и даёт нам один из наиболее действенных методов создания благоприятных условий для человеческой свободы выражения, устраняя недопонимания и блокады, и в конечном счёте подводя нас к согласию.

Я полагаю, что если бы мне не удалось обнаружить многопорядковость терминов, я бы не смог написать настоящую работу, потому что она требовала более гибкого языка, более широкого словарного запаса, и чтобы при этом оставалась возможность избегать путаницы. Благодаря введению многопорядковости терминов, которую я отношу к естественным, но пока не удостоенным достаточным вниманием, фактом, мы расширяем наш словарный запас во много раз; более того, количество слов в таком словарном запасе, естественном для человека, составляет бесконечность. Многопорядковость терминов лежит в основе механизма полной условности человеческих семантических реакций; она позволяет избавиться от невероятного количества старых животных блокад, и без неё не получится достичь здравомыслия.

Некоторым высказываниям в данной работе я придал определённые значения для разных специалистов, и то, что я в них утверждаю нередко не согласуется с принятыми научными убеждениями. К этим высказываниям я пришёл естественно по контексту, и добавил их для специалистов без подведения к ним, за что мне придётся извиниться перед рядовым читателем, которому, тем не менее, эти высказывания могут тоже оказаться полезными.

В целях поддержания точности, некоторые слова я повторил так часто, что пришлось придумать для них сокращения:

Сокращение

В некоторых случаях, для акцента, я прописал слова целиком.

В экстенсиональной A-системе нам требуется перечислять длинные списки названий, которые, в принципе, мы не можем исчерпать. В таких случаях я прибегаю к перечислению нескольких представителей, прерывая список фразой ‘и т.д.’, или её эквивалентами. В силу того что для работы в рамках A-системы задействуется экстенсиональный метод, я пользуюсь выражением ‘и т.д.’ так часто, что мне пришлось ввести специальную A экстенсиональную пунктуацию:

Сокращение

Этой книгой читатель может пользоваться в качестве справочника, поэтому я постарался воздержаться от отсылок на другие книги, но привёл столько структурных данных, сколько счёл полезным для общего ориентирования. В работе с таким охватом и новизной, я посчитал желательным обойтись лишь кратким обзором, нежели вдаваться в подробности касательно определённых пунктов, поэтому данную работу я не могу назвать исчерпывающей в какой-либо области, и, на настоящий момент, не могу сделать её таковой.

В конце книги я привёл список примечаний с целью (помимо прочих) указать источники информации в качестве выражения благодарностей и чтобы поспособствовать работе будущего учащегося. Я постарался, насколько мог, избежать прямого цитирования других авторов, потому что в большинстве случаев я счёл целесообразнее слегка их перефразировать. Во многих случаях, я привёл оригинальные высказывания слово в слово с указанием источника.

Я не избегал повторений, потому что на своём опыте обнаружил, что часто, когда мой слушатель или читатель упрекал меня в повторении, он неосознанно забывал о том, что я ‘повторял’, и вёл себя так, будто никогда этого не слышал. Если в настоящей работе и ей подобных придерживаться стандартных стилистических канонов, – ‘избегай повторений’, ‘позволь читателю раскрыть суть самому’., – они могут сказаться крайне пагубно на понимании нескольких базовых вопросов и на развитии Ā привычек и новых с.р. Для того чтобы обеспечить учащегося условиями для работы, мне пришлось писать так, как я писал.

В 1933 году одни говорят, что мы нуждаемся в большем количестве науки, другие считают, что в меньшем. Некоторые выдающиеся люди даже предлагают учёным взять отпуск, чтобы остальное человечество смогло поспеть за их достижениями. Я не нахожу в себе сомнений в том, что человеческая адаптация всё сильнее отстаёт от научного прогресса. Можем ли мы, в таком случае, оправдать такое предложение?

Ответ зависит от предположений, на основе которых высказывают такие мнения. Если люди, как таковые, уже достигли предела своего нервного развития, и если бы мы в научном исследовании человека, как человека, выявили эти ограничения, то такой вывод мы могли бы счесть оправданным. Но так ли обстоят дела?

Учитывая результаты настоящего исследования, я могу позволить себе решительно сказать, что дела так не обстоят. У нас получается развивать науки исключительно потому что нам удаётся создать подходящие им Ā языки. Например, термодинамику не удалось бы сформулировать терминами ‘холодный’ и ‘тёплый’. Нам требовался другой язык – язык отношений и структуры. Создав его, мы создали науку и обеспечили её прогресс. Смогли бы мы построить современную математику на римской системе обозначений – I, II, III, IV, V.? Нет, не смогли бы. Самые простые, детские арифметические операции приходилось выполнять с такими трудностями, что для этого требовались эксперты; используемая система обозначений стояла препятствием на пути прогресса. Из истории мы знаем, что только с тех пор как неизвестный индус выработал наиболее революционный и современный принцип позиционного счисления – 1, 10, 100, 1000., стала возможной современная математика. Каждый ребёнок сегодня получает более продвинутые навыки в арифметике в сравнении с экспертами того времени. Между прочим, обратите внимание, что позиционное счисление обладает определённой, различимой структурой.

Пытались ли мы когда-нибудь предпринять что-то похожее в изучении человека? Как-целого? Во всяком его поведении? Опять же, решительно, нет! Мы никогда не подвергали человека-как-целого научному исследованию. Если мы предпримем попытку, какую, например, мы предпринимаем сейчас, мы обнаружим удивительный, но простой факт, что даже сейчас все мы уподобляемся животным в наших нервных ответах, не смотря на то, что их можно развить до человеческого уровня, если найти и сформулировать различия в механизме ответов.

Как только мы это поймём, нам придётся сделать кое-что ещё необходимое. Для того чтобы адаптивные способности человека поспели за развитием науки, нам требуется построить науку человека как-целого, охватив всё его поведение, не исключая науку, математику и ‘умственные’ заболевания. Такой анализ позволит нам выявить вышеупомянутые различия в ответах, и тогда с.р в человеке обретут новую значимость.

Если данной работой не получится сделать больше, чем лишь поведать о таких возможностях, я считаю такой результат удовлетворительным. Я надеюсь, что другие люди преуспеют там, где мне не удалось. В данных условиях единственной осуществимой попыткой мне видится создание науки о человеке, и допущение не меньшего, а большего количества науки, чтобы она охватывала все области человеческой деятельности, в свете чего мы сможем положить конец животным нервным реакциям, которые так разрушительно сказываются на нас.

На данный момент, нигде в мире не проводят подобных психофизиологических исследований. Большие суммы денег сейчас вкладывают в общепризнанные институты на научные исследования, на ‘умственную’ гигиену, на международный мир, и так далее, но не на то, что мы можем назвать одним из наиболее важных направлений в исследованиях; в частности, на общую науку человека во всех аспектах его поведения, включая математику и ‘умственные’ болезни.

Я надеюсь, что в не сильно отдалённом будущем некоторые индивидуумы и университеты осознают, что язык служит базовой психофизиологической функцией человека, и что мы нуждаемся в научном исследовании человека во всём его поведении. После этого в университетах могут организовать специальные кафедры, и соответствующими исследованиями семантических реакций и здравомыслия общественность заинтересуется в той же мере, в которой сегодня интересуются другими исследованиями.

Лично я не позволяю себе сомневаться в том, что это исследование положит начало новой эры, научной эры, в которой мы сможем освободить все желаемые характеристики человека от текущих животных, психофизиологических А семантических блокад, и что мы добьёмся здравомыслия.

То, что я это не выдумываю, и что нервные механизмы, создающие блокады действительно существуют, продемонстрировал Павлов на своих собаках, продемонстрировали учёные исследованиями в психотерапии и сегодняшними экспериментами по устранению расстройств в с.р. Рост количества гениальных учёных среди молодых физиков с момента эйнштейновской структурной революции и семантического освобождения, тоже служит важным эмпирическим свидетельством тому, что разные вербальные системы, произведённые человеком могут стимулировать или препятствовать функционированию человеческой нервной системы.

Я говорю обо всём этом на твёрдых структурных, неврологических основаниях. В своих целях, мы можем рассмотреть приблизительные структурные различия между нервными системами человека и животного. Кратко, мы можем провести отличия между двумя типами нервных волокон в мозге: лучистых проекционных волокон и ассоциативных волокон. С повышенной структурной сложностью и возможностью изменять поведение, мы обнаруживаем возросшее число и усложнение взаимосвязей ассоциативных волокон. Главное отличие, например, мозга человека от мозга человекообразной обезьяны, мы видим не в аппарате проекции, а в ассоциативных путях, которые значительно выросли в размерах, в количестве и сложности связей у человека в сравнении с животным. Очевидно, если эти ассоциативные пути оказываются заблокированными для прохода нервных импульсов от какого-либо психофизиологического процесса, индивидуум станет проявлять реакции более низкого порядка, и такая блокада, скорее всего, создаст эффект органического недостатка, в результате которого человек проявит животное поведение.

Семантические реакции могут проявляться множеством форм, среди которых мы можем выделить образование психофизиологических блокад, которые, как только мы поймём их механизмы, мы можем устранить с помощью надлежащего образования и обучения адекватным семантическим реакциям.