Бусинка

По колено в грязи пробираясь по весеннему лесу, Лида тысячу раз успела проклясть и дедушку, и его наследство.Конечно, она-то шла налегке – не то что пыхтящий рядом Глеб, который волок в рюкзаке надувную лодку. И всё равно, шагать по полурастаявшей снежной каше в медвежьей глуши, где даже тропинок нет… Корни будто нарочно ставили подножки, мокрые еловые лапы стегали по лицу, голые ветки цеплялись за волосы, как ведьмины пальцы.

А ведь им с Глебом потом ещё идти обратно.

Да, вчера, на тёплой и светлой Лидиной кухне, всё это виделось совсем по-другому…

∗ ∗ ∗

Она не любила пускать Глеба к себе домой, но тот наотрез отказался встречаться в парке или в кафе – дело, мол, не для посторонних ушей. Лида хорошо знала, какие у брата «дела»: обычно он вспоминал о ней только затем, чтобы попросить денег, которых у неё самой кот наплакал. Но сейчас случай был и впрямь особый.

Плюхнувшись на кухонную табуретку, Глеб параноидально огляделся, словно боялся, что его могут подслушать воробьи за окном, и выдохнул:

- Он рассказал, где искать золото!

Лида, которая как раз заваривала чай, позабыла дышать и вместо лимона порезала палец.

Дедушкино золото. Их семейная легенда.

Ни Глеб, ни Лида не знали маминого отца. Родственники по той линии утверждали, будто их семья не простая, а происходит от какой-то дворянской фамилии – потому-то, по официальной версии, дед и отрёкся от мамы, когда та вышла за простого трудягу с завода. Даже когда отец запил, и дела пошли из рук вон плохо, дед помогать не стал – хотя, по слухам, жил очень и очень небедно. Отчасти якобы потому, что где-то там у него до сих пор хранилось спасённое от революции родовое золото…

В детстве эта история казалась Лиде чем-то вроде волшебной сказки, а потом – просто-напросто чушью. Но вдруг мифический дед, переживший и дочь, и алкаша-зятя, нашёл внуков сам. Позвонил, попросил приехать повидаться, пока его ещё не сожрал рак.

Глеб улетел к нему сразу. Лиде удалось взять билеты только на следующий день, но в тот же вечер ей позвонили сказать, что уже поздно.

Она так и не успела познакомиться с дедушкой. А вот Глеб…

Возбуждённо хлюпая чаем, он рассказывал, как сидел у постели старика, и тот чуть ли не на последнем вздохе рассказал ему, где спрятал клад. В лесу, тут, рядом, как раз недалеко от их родного города, где он и сам жил до ссоры с дочкой. На машине ехать всего часа три. Ехать причём уже завтра, потому что мало ли, зачем рисковать, у стен, в конце концов, тоже есть уши.

- И зачем тебе я? – хмыкнула Лида, выслушав до конца. – Неужто не хочется прибрать к рукам всё золотишко в одну харю?

Глеб поморщился.

- Ты же знаешь, что я без тебя ничего не найду.

Это было похоже на правду: Глеб по жизни терял очки у себя на носу, зато у Лиды с детства был талант находить всё, что от неё пытаются спрятать. Сначала – мамину косметику и тетрис брата, отнятый за двойки, потом – папины заначки, чтобы купить в дом хоть чего-то, кроме выпивки…

И всё-таки Лида знала повзрослевшего Глеба слишком хорошо.

- Так в чём подвох?

Глеб вдруг устало вздохнул, снял очки. Отодвинул кружку с чаем.

- Лид, да какой подвох? Ты думаешь, я забыл, как ты меня от бухого бати прятала? Как в школу ко мне на собрания ходила? Поделимся пополам и расстанемся друзьями. Я – в Москву, ты – в Питер. Идёт?

Разве она могла сказать ему «нет»?

∗ ∗ ∗

Деревья нехотя расступились, выпуская горе-путешественников на берег озера. Наверное, летом тут было бы чудесно искупаться, позагорать на золотом песке, но сейчас, под пасмурным небом, от одного взгляда на чёрную торфяную воду Лиду до костей пробрал холод.

Они с Глебом, сменяя друг друга, накачали лодку ножным насосом. Глеб отстегнул от рюкзака складные вёсла и, погрузив сестру на борт, неумело погрёб к острову, ждущему почти у озера на середине. Островок был крошечный – на нём только и уместилось, что щелястая избушка да навес с половиной поленницы.

Да уж. Дедуля спрятал свои богатства на совесть.

Глеб вытащил лодку на берег. Покосившаяся дверь домика, разбухшая от влаги, долго не хотела открываться; внутри пахло затхлостью и пылью. Грязные окошки едва пропускали свет.

- Ну, с чего начнём? – деловито осведомилась Лида.

- Посмотри пока на чердаке, а я попробую печку разжечь, - Глеб потёр озябшие ладони. – Холод собачий.

Ступеньки лесенки страшно скрипели, но Лиде всё же удалось взобраться наверх. Одного её шага хватило, чтоб поднявшаяся туча пыли заволокла весь чердак, но сдаваться она не планировала, хоть фронт работ предстоял нешуточный. Невысокая комнатка под крышей была завалена чем попало: какой-то старой одеждой, коробками, журналами…

Эх. Надо было взять с собой резиновые перчатки.

Лида начала быстро, но внимательно перебирать груды одежды, выворачивая карманы и ощупывая подкладку. Что-то мрачно подсказывало ей, что им, чего доброго, придётся в итоге вскрывать полы и простукивать стены…

- Да уж, - крикнула она Глебу. – Надо было с ночёвкой ехать!

Он не ответил.

- Эй, ты, щегол! Ты там куда провалился?

Щеглом Глеба окрестил батя. Брат так ненавидел это словечко, что просто обязан был проорать в ответ что-то обидное. Но в доме было тихо.

Слишком.

Когда Лида ссыпалась вниз по лестнице и выскочила на порог, Глеб уже вовсю грёб прочь от острова.

- Эй! – завопила Лида. – Ты чего удумал?!

Как будто она сама не понимала, чего.

Глеб даже не посмотрел в её сторону. Просто размеренно, упорно работал вёслами, становясь всё дальше и дальше.

- Стой! – Лида рванулась вперёд, с шумным плеском влетела в воду. Запнулась, рухнула на колени. – Вернись! Гле-еб!!

Она могла кричать, сколько хотела. Он не обернулся.

Дно около острова быстро ныряло в глубину. Через два шага Лиде было уже по пояс, через четыре – по грудь. Она звала брата, пока не хлебнула поднявшейся к подбородку воды. Попыталась плыть за ним, но дно ушло из-под ног совсем, куртка набрякла от влаги, резиновые сапоги потянули на дно, как тазик с цементом в фильмах про бандитов, и Лиде хватило ума повернуть назад.

Она выползла на берег, лицом вниз упала на землю и зарыдала в голос.

Как? Как она ему позволила?

Лида ведь знала. Знала. Когда они с Глебом выросли, между ними возник негласный уговор: каждый сам за себя. Глядя друг на друга, они видели только грустное детство, которое хотелось забыть навсегда, выбросить и тщательно вымыть руки.

Но… Лиде так хотелось верить. Она так мечтала уехать из их заплесневелого городка. Наконец поступить в университет.

Она сама дала Глебу себя обмануть. Напомнить о времени, когда они жались друг к другу, чтобы выжить. Когда Лида после смерти мамы пришивала брату пуговицы к школьной форме, а он, семиклассник, бежал встречать сестру, если та возвращалась домой одна по темноте…

Когда Лида охрипла от плача, слёзы кончились, и она осознала, как мерзко липнет к коже холодная, мокрая до нитки одежда.

Она заставила себя встать. Вылила воду из сапог, выжала куртку, недолго думая, сняла капающие штаны. Ничего, от маленького стриптиза ещё никто не умирал, тем более что на много километров вокруг никого нет. В этом она не сомневалась: Глеб – умный мальчик, и, если уж он решился её убить, то наверняка продумал каждую мелочь. Правда, руки, чтоб его, марать не захотел… Решил действовать методом из сказки про Гензеля и Гретель. Жаль, Лида не додумалась отмечать путь хлебными крошками, и теперь её никто не найдёт…

Да и кому искать? Ну, на работе хватятся, когда она не явится на смену – и что? В «Жди меня» уж точно писать не будут. Телефон… Чёрт! Лида спешно вытащила его из кармана утопленных штанов – экран ещё светился, но связи всё равно не было. Она попробовала набрать сто двенадцать – ничего.

Кто б сомневался.

Слёзы помогли ей выплеснуть эмоции, оставив ясный и почти что спокойный ум. Итак, надеяться, что её спасут, не стоит. Переплыть это озеро она не сможет. Фиг знает, какая там глубина, но Глеб наверняка проверил и это. Лида немножко умела плавать, в основном по-собачьи, но толку-то? Вода холодная, а человек может продержаться в холодной воде… сколько? Минут пять?

Отчаяние подняло голову у неё внутри, но Лида решительно наступила сверху, ломая ему хребет. Так. Сейчас у нас весна. Снег тает, так что воды в озере даже больше, чем обычно. Если как-то дожить до лета, уровень воды спадёт, и она станет теплее, и тогда… тогда…

Вот только до лета ещё два месяца, а из припасов у тебя – пара бутербродов из города да полбутылки воды.

Лида тряхнула головой, приняла эти факты к сведению и решительно направилась в дом. Первым делом нужно получить представление о ресурсах. Внутри может найтись что-то полезное, да и, честное слово, стоять на улице в одних труханах – сомнительное удовольствие…

Даже в разгар дня в избушке было темно. На ощупь обыскав лавки и полки, Лида нашла кружки и котелки, но вот наполнить их всё равно было нечем. Под навесом снаружи, кроме дров и насквозь проржавевшего топора, валялись потускневшие блёсны и спутанные мотки лески. В углу гордо возвышалась груда пустых пластиковых двухлитровок из-под пива. Похоже, этот островок – что он не имеет к их деду никакого отношения, Лида давно уже поняла – когда-то был базой рыболовов. Чёрт, ну неужели они не оставили после себя ничего съедобного?!

В конечном итоге Лида нашла за бутылками несколько банок тушёнки. Этикетки выцвели и отклеились, так что срок годности было не прочитать, но жестянки раздуло так, что они скорее относились к взрывным устройствам, чем к пище. Лида пока не знала, насколько отчаянно она должна умирать от голода, чтобы решиться попробовать их открыть.

Раздосадованная, она вернулась в дом, со злостью скинула мокрые сапоги, немилосердно натирающие ноги, и вдруг нащупала босыми ступнями люк в подвал.

Её сердце разом забилось быстрее. Подпол! Конечно! Где же ещё хранить припасы!

Железный засов даже не был задвинут. Лида подцепила крышку ногтями, подняла…

И встретилась взглядом с чем-то страшным.

Это длилось всего секунду, но та секунда была длиннее жизни. Оно смотрело на неё из тьмы: два глаза, светящихся, как у кошки, в тусклом оконном свете.

Лида завизжала и захлопнула крышку как раз в тот момент, когда в неё с силой ударили снизу. Лида встала на неё коленями, прижимая собственным весом; дрожащими руками кое-как задвинула засов. Вскочила, дико озираясь в поисках чего-то тяжёлого, нашла взглядом сундук. Тот почти прирос к полу, но она смогла сдвинуть его, уперевшись ногами в стену.

Когда он скрыл подпрыгивающую крышку, наглухо запирая подвал, удары прекратились – их сменил скрежет когтей.

Не дожидаясь, пока то, что внутри, своротит с дороги и сундук, Лида выскочила на улицу. Захлопнула дверь, лихорадочно соображая, как бы запереть её снаружи. Поняла, что никак, и зарыдала снова – на этот раз от ужаса.

Никто не выбежал за ней следом.

Немного придя в себя, Лида осознала, что за ней не гонятся. Сделала несколько глубоких вдохов, прокралась к двери, прижалась к ней ухом. Отпрянула снова, слыша, что когти всё так же царапают пол изнутри.

Лида не знала, сколько просидела на поленнице под навесом, поджав под себя босые голые ноги. Вряд ли очень долго – холод бы не позволил. В какой-то момент она перестала чувствовать все двадцать пальцев и поняла: оставаться здесь – не вариант.

Она долго стояла на пороге дома, набираясь смелости. Поскрёбывания вроде как стали тише, да и сундук не сдвинулся с места. Это обнадёживало, но не слишком.

Ну же, давай, девочка. Там, в подвале, просто какое-то лесное животное, которое забрело в дом. А кто ещё это может быть? К тому же, ему теперь никуда оттуда не деться. И тебе самой – тоже никуда. Потому что если ты не войдёшь внутрь, то замёрзнешь и умрёшь.

Лида на цыпочках обошла люк по широкой дуге и белкой шмыгнула на чердак. Закрыла за собой дверцу, как могла, завалила её всяким хламом. Потом собрала всю одежду, какую нашла, и принялась сооружать себе гнездо. Всё было отсыревшим, вонючим и холодным, но её трясло так, что хотелось просто зарыться во что угодно, хоть в грязный сугроб, закрыть глаза и уснуть. А там – будь что будет.

∗ ∗ ∗

Утром она выглянула с чердака, и её встретила тишина.

Никто не скрёбся и не бился в подполе. Может быть, там и вовсе никого не было? Она перенервничала, переохладилась, да и не ела с самого прошлого утра. Батя вон в последние месяцы перед смертью поехал кукухой и начал слышать то, чего нет, а она, в конце концов, его дочка…

Проверять Лида, конечно, не стала.

Она съела половинку бутерброда и чуть не заплакала от усилия, пряча вторую до обеда. Телефон за ночь отмучился и умер – Лида несколько раз попыталась его включить, потом размахнулась и изо всех сил бросила в стену. Дала себе пощёчину, встала и пошла шарить в буржуйке в поисках спичек.

Этим она занималась сегодня. Как пещерный человек, училась разводить огонь – и потом сидела и грела руки, борясь с желанием прижаться к раскалённому боку буржуйки всем телом. Ожесточённо драила стёкла в окнах, чтобы в домике стало хоть чуток светлей. Выбрав на чердаке вещи поприличней, устраивала кровать на лавке у печки – прошлой ночью она чуть не околела. Раз уж ей предстоит провести на этом острове какое-то время, то нужно хотя бы сделать это с максимальным комфортом.

Никакого комфорта, конечно, так и не получилось.

Лида почти не спала следующей ночью. Угли, тлеющие в печке, едва-едва разгоняли первобытную тьму, живущую здесь, в лесах, и каждый шорох, каждый всплеск озёрной воды казался громче выстрела из пушки. Но это была ерунда по сравнению с голодом. Припасы кончились ещё днём, и голод впился в Лидин желудок безжалостными зубами, крутил его, рвал на части…

Ничего, девочка. Дальше будет ещё хуже.

Промаявшись до рассвета, Лида вышла набрать воды в помятый котелок: её бутылка опустела ещё вчера, и горло пересохло, как пустыня.

Неподалёку от острова беззаботно плавали утки. Лида вдруг вспомнила, как неделю назад кормила таких же булкой в парке, и эта булка встала у неё перед глазами так живо, что Лида, сама не понимая, что делает, схватила камень, бросила и...

Попала.

Утки, суматошно крякая, поднялись на крыло и исчезли в утреннем тумане; только одна осталась грязной тряпкой болтаться в камышах. Лида чуть было не бросилась за ней, как охотничья собака, но вдруг поняла, что не знает, что делать дальше. У неё даже нет ножа, только топор, тупой, как школьник, который думает, что Австрия и Австралия – это одна и та же страна. Достать эту утку, ощипать, разделать, трогать руками мокрые перья и кровь…

Она не сможет. Просто не сможет.

В общем и целом, в распорядок дня пришлось внести ещё полчаса рыданий. Вообще-то Лида не привыкла распускать нюни, но можно было сделать скидку на голод, холод и ситуацию, опасную для жизни. Ничего. Никто всё равно не видит.

После она решительно пошла и обыскала дом снова, настежь открыв для света дверь. Избушка мигом выстыла, но Лиде улыбнулась удача: она отыскала полпачки макарон, завалившихся под стол, и немного гречки. Вот! Ну вот же! Живём! Не дождётесь!

В тот день, подкрепившись гречкой без соли, Лида начала строить плот.

Этот процесс занял следующие дня три или четыре. Наверное, какой-нибудь деревенский мальчишка, который каждое лето сооружает плоты забавы ради, справился бы быстрее, но Лида старалась как могла – без инструментов и советов гугла. Сначала она с горем пополам, ломая ногти, сумела отодрать несколько досок от стен и крыши навеса. Потом думала, чем их скрепить. Сидела и рвала на полосы старую одежду. Распутывала клубки лески. Над островом гулял ветер, в лесу шептались деревья и гомонили птицы, но всё равно без людей и машин вокруг было так тихо, что Лида, не выдержав, просто начала петь во всё горло. Пела она ещё хуже, чем плавала, да и песен-то толком не знала, разве что какую-то приставучую попсу из магазинов и маршруток, так что мирный лесной пейзаж то и дело оглашали обрывки песен Киркорова и Меладзе.

На ночь работу приходилось сворачивать. Только здесь и сейчас Лида прочувствовала, как это – «темно, хоть глаз выколи». Иногда она просыпалась ночью, когда печка уже прогорела, и понимала: если она ослепнет, то не заметит разницы.

В подвале больше не скреблись. На самом деле, раз или два Лиде показалось, что там, внизу, скулят, но она заставила себя думать, что это просто скрипят деревья в лесу. Звук, говорят, далеко разносится над водой…

Она знала, что ей придётся туда спуститься. И скорее рано, чем поздно.

Как Лида ни растягивала свой провиант, гречка с макаронами кончились тоже, а она так и не придумала конструкцию плота, который сможет выдержать её вес.

На пятый день, или, может, на шестой – она как-то быстро сбилась со счёта – она сказала себе, что сейчас или никогда. Лида и так едва переставляла ноги, голова кружилась от голода, и сил вставать по утрам становилось всё меньше. Да и желания, если честно, тоже. Нужно было с этим кончать.

Она соорудила себе факел из палки, обмотанной тряпкой. Постояла перед сундуком, сжимая и разжимая кулаки, и принялась сдвигать его с крышки люка.

Когда Лида приоткрыла крышку на самую чуточку, из подпола не донеслось ни звука. Когда распахнула её полностью – тоже.

Вот видишь? Там никого нет. Не может там никого быть.

Чувствуя себя археологом, лезущим в про́клятую гробницу, Лида начала спускаться по ступенькам. Последняя подломилась под её ногой, и Лида со всплеском провалилась вниз, в воду. Она застыла, не дыша, как мышь под лапой у кошки, но ничего не произошло.

Воды было где-то по щиколотку. Похоже, подвал был спроектирован как попало, и его подтапливало по весне. Осматриваясь, Лида обвела факелом полукруг. Свет блеснул на боках банок с закатками, вспугнул затаившиеся по углам тени и высветил…

Это.

Продолжение>

Читать историю на нашем портале.