«Большой театр жив, но парализован»

Анонимный сотрудник Большого театра рассказал о происходящем в главном театре страны.

Мы встретились ранним утром в одном из многочисленных кафе в Камергерском переулке. Предложение о встрече исходило от моего собеседника.

Тема беседы была щепетильной, в связи с чем главным условием со стороны моего визави стала полная анонимность: он не только не дал разрешения публиковать его имя, но и мне запретил выпускать это интервью за своей подписью.

В круглых и угловых скобках приводятся уточнения для читателей, которые не сталкиваются ежедневно с музыкально-театральной средой Москвы.

- Почему вы решили рассказать о своем опыте работы в Большом театре?

- Должен вам сказать, что между собой мы редко произносим слово «Большой». Для нас это просто «театр». Как, если помните, был когда-то такой мем: «Сотовые телефоны делает Nokia, остальные только пробуют». Вот и у нас «театр» -- это Большой. Остальные музыкальные театры в разговорах мы, конечно, именуем. Впрочем, подозреваю, что так происходит в любом театре.

Что касается вопроса «почему?» Недавно я прочитал интервью кого-то из наших молодых басов. Можно было вычислить, кто это, но мне показалось гораздо более интересным сделать свой вариант рассказа о театре. Поэтому я вышел на вас.

Этот певец видит многое со своей колокольни, а я, скорее, вижу всю ситуацию в целом. И никто об этой ситуации никогда не говорит. Во всяком случае, за последние годы я мало читал интервью, в которых люди говорили бы больше о театре, чем о себе. Мне же хотелось бы поговорить именно о театре.

- О театре часто говорят и пишут в декабре, когда начинается ажиотаж с билетами на «Щелкунчик»…

- Давайте так. О билетах на «Щелкунчик» и вообще о деньгах мы говорить не станем. Я предложил вам встретиться для того, чтобы поговорить о спектаклях. И о творчестве в целом. То есть о том, ради чего, по большому счету, существует Большой театр.

Понимаете, спекулянты, скандалы, коррупция и многое другое подробно обсуждается в прессе по причине того, что не о каждом спектакле хочется говорить. Если бы сцены театра предлагали достаточное количество поводов для здоровых дискуссий, общественности было бы наплевать, кто и сколько украл в Большом театре, и украл ли вообще.

-- Балет «Нуреев», кстати, широко обсуждался.

-- Балет «Нуреев – это светское мероприятие или провокация. Есть множество поводов вообще усомниться в том, что это именно балет.

На самом деле это музыкальный спектакль, который мог бы иметь гораздо более счастливую судьбу, если бы оказался поставлен не на Исторической сцене <Большого театра>.

-- Вы имеете в виду, что его бы не сняли?

-- Я имею в виду, что Историческая сцена – не самая лучшая площадка для постановки в таком жанре. Если кто-то считает, что это важное и удачное художественное высказывание, гораздо правильнее было бы ставить «Нуреева» вообще не в академическом театре. Но все произошло так, как произошло.

-- Вы убеждены в том, что знаете, как «правильно»?

-- Поймали меня. Конечно, гарантий нет ни у кого – мы занимаемся слишком тонкими вещами. Но все же я довольно давно и небезуспешно работаю в индустрии академической музыки и, в частности, в музыкальных театрах, поэтому могу позволить себе считать, что мои соображения не полностью безграмотны.

-- Сколько вы работаете именно в Большом театре?

-- Достаточно.

-- Нынешний генеральный директор Большого, Владимир Урин, только в нем работает уже десять лет, а кроме того, у него невероятный опыт управления МАМТом, включая вполне успешную реконструкцию этого театра…

-- Вы слышали о принципе Лоуренса Питера? Он формулируется примерно следующим образом: «В иерархической системе каждый индивидуум имеет тенденцию подняться до уровня своей некомпетентности». Последствием действия этого принципа является то, что вся работа выполняется теми, кто своего уровня некомпетентности еще не достиг.

Владимир Георгиевич действительно добился в МАМТе выдающихся результатов. Однако я бы не рискнул даже сравнивать эти два театра.

Уверен, что можно приехать из Перми и не разрушить работу «Стасика» (жаргонное название Московского академического музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко – прим. авт.), а в чем-то может быть и улучшить.

-- Вы имеете в виду <нынешнего директора МАМТ Андрея> Борисова?

-- В частности. Хотя могут быть и другие примеры подобного плана.

Но Большой театр – это совершенно другой масштаб. И речь не столько о хозяйственной части, сколько о творческой составляющей. Те подходы, которые отлично срабатывали в театре городского уровня, не могут применяться в театре мирового класса. Вернее, могут, но работать будут хуже или не будут работать вообще.

Урин – опытнейший управленец, но Большой театр ему не дался. Снова вспоминая о принципе Питера, можно сказать, что здесь Владимир Георгиевич, к сожалению, достиг своего уровня некомпетентности.

-- В последние пару лет регулярно циркулируют слухи об увольнении Владимира Урина или о каком-то изменении конфигурации системы управления Большим театром. Год назад речь снова зашла о приходе в Большой театр Валерия Гергиева. Также регулярно вспоминают о желании Николая Цискаридзе возглавить Большой театр…

-- Скорее, он сам периодически напоминает об этом своем желании. Вы еще забыли упомянуть о слухах про назначение <начальника управления президента РФ по общественным проектам Сергея> Новикова или <художественного руководителя Михайловского театра Владимира> Кехмана.

-- Сняли с языка. Так что вы думаете об этих вариантах?

-- Начнем с Гергиева. Насколько я понимаю, идея была не в том, чтобы он пришел в Большой театр главным дирижером и сделал бы из него второй Мариинский. Речь шла о том, чтобы объединить театры под управлением некоей единой дирекции. И, как я понимаю, основной смысл такого мероприятия мог лежать не в творческой, а в финансовой области.

Говоря простым языком, это могло быть задумано с целью объединения финансирования этих двух театров и последующего увеличения общей суммы этого финансирования. А заодно, да, можно было бы получить под контроль основные оперно-балетные потенциалы страны. Хотя это как раз вряд ли являлось основной задачей.

Мысль-то об объединении не новая: она всплывала в начале 2000-х годов, потом в начале 2010-х… И всякий раз находился кто-то, кто не давал воплотить эту идею в жизнь.

Судя по всему, нашелся кто-то и сейчас – во всяком случае, мы помним, что президент озвучил эту идею в марте 2022 года, она естественным образом стала сенсацией, а потом последовал период молчания. Дальше, кажется, в июне кто-то из журналистов не самых центральных изданий задал Валерию Абисаловичу вопрос о том, чем кончилось дело. Гергиев как-то вскользь ответил что-то в духе «Сейчас не время», а журналисты крупных изданий эту тему вообще не поднимали. То есть идею в очередной раз похоронили.

-- Почему?

-- Могут быть разные варианты ответа на этот вопрос.

Например, лично мне было бы приятно думать, что где-то в недрах правительства или попечительских структур театра возникло понимание того, что такое объединение вредно прежде всего с творческой точки зрения.

Оно, во-первых, лишило бы собственного лица Большой театр (каким бы это лицо сейчас ни было), во-вторых, уничтожило бы творческую конкуренцию даже на нынешнем этапе, а, в-третьих, похоронило бы надежду на усиление этой конкуренции в будущем. А после отхода Гергиева от дел (что рано или поздно произойдет) сделало бы всю эту структуру вообще нежизнеспособной, в том числе с точки зрения управления.

Но в действительности, как мне кажется, никаких творческих соображений здесь не было. А были соображения вполне практического толка.

Но поскольку я с самого начала определил, что финансовых вопросов касаться не нужно, здесь мы поставим точку. У меня есть какая-то информация и версии, связанные с ней, но в контексте этого разговора они несущественны.

-- Если отвлечься от этих версий, что вы скажете о других кандидатах?

-- Урин может оставаться на своем месте еще и по той причине, что для учредителя неочевидно, кто мог бы занять сейчас его место. И у Цискаридзе, и у Новикова, и у Кехмана есть множество сильных сторон. Но есть и слабости, которые могут сказаться фатально в тот момент, когда они возглавят Большой театр.

Тем более, что нынешняя структура управления, в отличие от системы, принятой в советское время, сосредотачивает всю власть в театре в руках директора. А если директор творчески недостаточно развит и при этом не способен или не хочет собрать вокруг себя команду, которая компенсирует этот его недостаток, театр начнет тонуть или погрузится в спячку. Собственно, это то, что произошло в последние годы с Большим театром – он жив, но парализован.

Все еще есть возможность привести в нормальную форму кордебалет и солистов балета. Может быть, вернуть тех солистов, которые ушли по разным причинам. Примерно то же с оперой, но можно найти и певцов.

Хор и оркестр, к счастью, остаются во вполне приличном состоянии, и это колоссальное благо – страшно представить, что было бы со спектаклями, если бы эти коллективы не обеспечивали сейчас тот стабильный уровень качества, на котором они работают.

Но если высшее руководство театра не использует ни уже существующие, ни теоретически доступные возможности для поддержания старых постановок в хорошей форме и для создания новых, отвечающих как статусу театра, так и запросам сегодняшнего дня, творческие коллективы неизбежно погружаются в стагнацию либо деградируют.

-- Вы принципиально не хотите обсуждать никого, кроме Урина и Гергиева?

-- Нет, я просто, во-первых, пытаюсь высказать все, что хотелось бы, а во-вторых, местами «растекаюсь мыслею по древу». Вы правы, давайте обсудим подробности позже.

Кехман, как и Урин, имеет в активе Михайловский театр, который, как и Стасик благодаря Урину, прекрасно работает. Но, с моей точки зрения, если назначить его на должность директора Большого, даже с учетом его опыта руководства еще и Новосибирским театром, то он так же, как и Урин, моментально достигнет своего уровня некомпетентности. Лицо театра, возможно, изменится, но рывка не произойдет. Как, в целом, не произошло рывка и в Новосибирске. Это был сильный театр, который остался сильным театром – не более того.

Сергей Новиков вообще не имеет опыта управления театральными институциями, хотя, конечно, занимает высокую административную должность. При этом мы знаем, что у него есть определенное музыкальное образование, в нескольких театрах он поставил несколько спектаклей… Правда, эти спектакли оказались не самыми выдающимися. То есть административная деятельность ему тесна и на посту директора он наверняка начнет активно вмешиваться в творческий процесс, а может быть и участвовать в нем. Необходимо ли сейчас театру именно это? Не убежден.

Наконец, Николай Цискаридзе также не имеет опыта управления крупным театральным комплексом. Хотя выступления Вагановской академии в Кремле уже не первый год вызывают восторг у специалистов.

Так вот, у Цискардизе нет опыта управления крупными театральными организациями. Однако, Гергиеву, Новикову и Кехману Большой театр нужен, грубо говоря, для развития карьеры, по финансовым соображениям или для творческого самовыражения. И только Цискардизе регулярно и четко артикулирует, что хочет получить театр прежде всего для того, чтобы вернуть в него тот дух, остатки которого он застал в начале своей карьеры, как танцовщика. И который со временем из театра был удален, заменившись чем-то другим – а может быть, вообще ничем не заменившись.

А есть такое ощущение, что театру сегодня прежде всего не хватает именно духа. Театру нужна идея.

Кроме того, если мы оглядимся вокруг, то обнаружим, что людей, которых можно было бы рассматривать в качестве кризис-менеджеров для Большого театра (многие ведь согласятся, что театр сегодня находится в кризисе), не так много.

Если сделать, что называется, «финт ушами», то можно, конечно, было бы посмотреть в сторону людей, которые добились значительных успехов в смежных областях – их, кстати, тоже можно по пальцам пересчитать. Я имею в виду, например, <генерального директора Московской филармонии Алексея> Шалашова или <генерального директора Симфонической капеллы п/у Валерия Полянского и управляющего оркестром Большого театра Александра> Шанина. Но Шалашов вряд ли захочет оставить филармонию…

-- Говорили же, что он станет директором театра, если произойдет объединение дирекций?

-- Да, был такой слух и думаю, что так могло произойти. Тем более, работа филармонии сейчас настолько хорошо отстроена, что Алексей Алексеевич, наверное, вполне мог бы оставить ее на доверенных сотрудников – был же период, когда он работал в министерстве…

Что касается Шанина, то его пришлось бы очень долго убеждать взять на себя эту работу – и не убежден, что убедить получилось бы.

Можно еще вспомнить об Антоне Гетьмане или о том же Андрее Борисове. Но у меня есть ощущение, что учредитель пока не готов рассматривать их кандидатуры.

-- Вы имеете в виду Министерство культуры? Почему?

-- Это субъективное ощущение. Оно основано на крайне субъективной оценке их деятельности в соответствующих театрах.

-- А у вас самого нет таких амбиций?

-- Мечтать можно о чем угодно, но лучше смотреть на вещи объективно. У меня нет уверенности, что я не достигну на такой должности своего уровня некомпетентности. А главное, в настоящий момент мои карьерные интересы лежат чуть в другой области.

В сухом остатке, если нужно сделать выбор, то я делал бы его в пользу Николая Цискаридзе. Не по той причине, что он идеальный кандидат, а в силу того, что с его психологическим настроем у нас возникает возможность надеяться на выход из кризиса и застоя, в котором мы находимся.

-- Вы много раз произнесли слово «кризис». Почему вы считаете, что дела Большого театра идут плохо?

-- Если мы обратимся к прошлому, то вспомним, что Большой театр всегда являлся средоточием всех лучших творческих сил страны – начиная с балета и заканчивая оркестром. Многие великие артисты, составившие славу театра в его «золотые» годы – такие, как Галина Уланова или Зураб Анджапаридзе – изначально служили в совершенно других местах.

Разумеется, сейчас речь уже не идет о том, что Большой театр сможет, как пылесос, высасывать лучшие кадры из регионов. Жаль, но это другое время – у нас даже финансов на подобное не хватит, поскольку это комплексное мероприятие: нужно не только платить зарплату, но и, как минимум, селить где-то людей...

Но, с другой стороны, если мы посмотрим на нынешний список штатных певцов, то обнаружим около двадцати, например солисток сопрано. При этом вопрос о том, есть ли у нас, например, свои Аида или Турандот, останется открытым. Или, например, есть ли у нас свой Ленский в штате? Возможно, одного можно найти с трудом. Но для спектакля их нужно как минимум, двое – один не сможет петь серию из четырех-пяти спектаклей…

Для театра, который во многом продолжает оставаться репертуарным и, что самое главное, продолжает претендовать на значимость в мировом масштабе, это очень тревожащая ситуация.

-- Почему вы считаете это проблемой? Почему нельзя приглашать певцов со стороны, как это и делается в настоящее время?

-- Можно приглашать певцов, можно делать вообще все, что угодно. Но государство тратило и продолжает тратить огромные деньги на содержание этого театра – почему в здании, которое многие считают «главным театром страны», не должно быть хотя бы двойного состава штатных солистов, которым можно было бы закрыть плюс-минус любую оперу?

Да, мы богатый театр, мы можем пригласить любую звезду (достаточно вспомнить безумное количество денег, которые потратил театр на работу с Пласидо Доминго в том момент, когда он перестал быть нужен даже Гергиеву). И при необходимости -- или для престижа -- вполне можно такие вещи делать.

Тем более, что сейчас не советское время, мы понимаем, что не сможем приклеить наших артистов к их местам и заставить работать только в Большом театре – они будут ездить, и чем лучше будут петь, тем чаще их будут приглашать. И слава богу! Разъезжая по гастролям как солисты Большого театра, они только улучшат наше реноме.

Но давайте обозначим две вещи.

Первая – вне всякого сомнения, мы готовы к тому, что наши солисты будут петь на других сценах. При этом мы, конечно, рассчитываем на то, что наш общий театр будет у них в приоритете. Но при этом, например, в западных театрах планирование осуществляется на два-три года вперед.

Я далек от идеализирования западной системы работы, кроме того, мой прогноз, что в ближайшие два-три года мы увидим в Европе много такого, что нас удивит и, я бы даже сказал, обескуражит. Но давайте брать у коллег лучшее. В настоящее время, да, есть двух-трехлетний горизонт планирования, в соответствии с которым осуществляется в том числе кастинг – то есть приглашение певцов.

А какой горизонт планирования у Большого театра? Год в лучшем случае, хотя, если честно, точное планирование у нас сейчас делается на два-три месяца вперед, не больше. Есть некий рамочный план на следующий сезон, но всерьез никто не готов сообщить сегодня, чем будут загружены сцены театра в мае 2024 года (разговор происходил в начале мая 2023 года – прим. авт.). Да, 1 и 9 мая там, вероятнее всего, будут концерты Молодежной оперной программы.

И есть какой-то план по премьерам. Но как будут спланированы репетиции к этим премьерам – никто не знает.

-- Мне показалось, что вы как-то пренебрежительно отозвались о Молодежной оперной программе Большого театра? Для этого есть какие-то предпосылки?

-- И да, и нет. Молодежка время от времени выпускает очень хорошие кадры. Но проблема в том, что они используют инфраструктуру театра по максимуму, а отдают театру в разы меньше. Иными словами, люди учатся за счет театра или его меценатов, а потом уезжают в неизвестном направлении – и дальше мы нанимаем их уже как «свободных агентов».

В этом есть что-то странное, с моей точки зрения. Мне кажется, после выпуска из Молодежки, они должны были бы отработать в театре какое-то значительное время -- и только тогда будет смысл в содержании этой самой Молодежной программы. Но это вообще отдельная тема.

-- Да, об этом нужно говорить отдельно. Мы говорили о планировании…

-- Совершенно верно. Востребованный артист, работая в Большом театре и совмещая эту работу с какими-то выездами (которые, как мы понимаем, на сегодня планируются раньше, чем Большой театр может предоставить график занятости артиста) вынужден будет рисковать, соглашаясь на участие в проектах других театров.

Именно таким образом, кстати говоря, мы уже потеряли нескольких артистов, включая, например, <тенора> Богдана Волкова.

Так вот, вторая вещь – о первой я говорил выше. Как сказал когда-то дирижер Борис Хайкин: «Чтобы сделать рагу из зайца, нужна как минимум кошка». Кстати, если не ошибаюсь, это было сказано как раз по поводу «Аиды» Верди. Иными словами, чтобы рассуждать о том, что мы будем ставить и кто это будет петь, мы должны, для начала, представлять себе более или менее приличный состав штатных певцов. Или, на самый худой конец, иметь хороших приглашенных артистов.

То есть, первое, горизонт планирования нужно увеличивать, а второе, кастингом должны заниматься профессиональные люди. И я совершенно не уверен, что это должны быть именно те люди, которые занимаются им сегодня.

-- Вы заговорили о тактическом планировании, но ведь раньше него происходит стратегическое планирование? Многим план на следующий сезон показался странным. Кто определяет количество премьер в сезоне и их названия?

-- Формально этим, естественно, занимается директор. Фактически в этом процессе активно участвует Ирина Александровна Черномурова, начальник отдела перспективного планирования, супруга Владимира Георгиевича <Урина>.

Естественно, они пытаются следить за происходящим в сфере музыкального театра и, теоретически, приглашать лучших дирижеров, режиссеров, певцов и так далее. На практике, к сожалению, в результате постановки осуществляются далеко не лучшими из лучших.

Можно сравнить период Иксанова-Ведерникова и период Урина-Сохиева (хотя этот период начинался с Синайского, а чем закончится – пока непонятно).

Первый период длился, условно, с 2000 по 2013 год – и не забудем, что Ведерников ушел в 2009 году. До его ухода какие значимые оперы были поставлены?

Давайте вспомним навскидку: «Хованщина», «Турандот», «Похождения повесы», «Макбет», «Мазепа», «Леди Макбет», «Фальстаф», «Огненный ангел», «Дети Розенталя», «Мадам Баттерфляй», «Летучий голландец», «Пиковая дама», «Борис Годунов» в оригинальной редакции Мусоргского, «Кармен», «Китеж», «Снегурочка». И, конечно, флагман той эпохи – «Евгений Онегин» Дмитрия Чернякова». Это с учетом того, что с 2005, кажется, года Историческая сцена закрылась на реконструкцию.

После ухода Александра Ведерникова, кстати, был еще «Воццек» с Курентзисом - тоже можно сказать, что это был вполне успешный проект.

Из этого списка что можно причислить к однозначным победам театра? «Похождения повесы» - первый спектакль Чернякова в Большом театре, и очень удачный, «Фальстаф» - чуть ли не первый опыт копродукции (вторым был «Летучий голландец»), «Огненный ангел», «Турандот», «Дети Розенталя» - первый заказ новой оперы за много лет…

«Баттерфляй» Уилсона имела значительный резонанс. Про «Онегина» мы и так все помним. Ну, и «Борис Годунов», который в кои-то веки прозвучал в Большом театре в оригинальной оркестровке Мусоргского. Даже не знаю, где еще в России за последние лет тридцать можно было это послушать.

Девять оперных постановок, о которых есть смысл вспомнить, за 8 лет работы главного дирижера –неплохо.

Эпоха Урина-Сохиева и близко не отмечена такими победами, к сожалению. Я бы не назвал значимыми событиями ни «Катерину» или «Пиковую» Туминаса, ни «Кармен», ни «Салтана»…

Очень успешной оказалась «Саломея», и то, скорее всего, по причине того, что она ставилась совместно с Мет – то есть постановщиков выбирали они.

Может быть, можно причислить к каким-то достижениям «Манон» и «Карлоса», но здесь надо понимать, что ими можно гордиться только в том блеклом контексте постановок, которые их окружали.

-- Были же еще «Роделинда», «Альцина», «Путешествие в Реймс»… «Идиот» многие оценили, опять же.

-- Не уверен, что спектакли, которые созданы в других театрах можно причислять к нашим безоговорочным достижениям. Понимаю, что копродукция – это мировая практика и так далее, но у меня, скорее, консервативный подход.

За эти спектакли кто-то даже «Золотые маски» получал, но не приезжал на вручение. Думаю, если бы это была какая-то премия на Западе, лауреаты ее бы посетили. На мой взгляд, это говорит об отношении: спектакль был сделан где-то, получил там свою порцию восторгов или критики, а потом его уже можно отдать куда угодно.

С «Евгением Онегиным» Чернякова похожая история: он был поставлен в Большом театре, записан, его свозили на несколько гастролей… А сейчас продали в Венскую оперу, но там он и близко не получил того внимания, которое получал десять лет назад у нас.

Поэтому, да, можно купить очень хорошие спектакли, но сказать, что это спектакли именно Большого театра можно будет с большой натяжкой.

Что касается «Идиота», то мне не до конца понятно, почему Большой театр решил участвовать этой постановкой в празднованиях юбилея Вайнберга, а, например, к празднованию юбилея Рахманинова не сделал практически ничего.

Да, «Идиот» идет до сих пор, но, если не помнить о прошедшем юбилее композитора, сложно понять, что он делает в репертуаре.

-- Вы в принципе противник совместных постановок?

-- Да что вы! Уверен, что внутри страны копродукции могут стать если не спасением, то очень хорошим выходом для многих театров. Это ведь, в том числе, финансово очень выгодно.

Тут только нужно очень хорошо продумывать маркетинг. В том смысле, что зрители не должны считать, что им привезли вторсырье.

-- А как, по-вашему, должна строиться репертуарная политика?

-- На этот вопрос невозможно дать однозначный ответ – это зависит от целеполагания. Допустим, Мариинский театр среди прочего – дом Римского-Корсакова и Прокофьева. Такие интересы у худрука. Соответственно, когда-то для этого театра было важно освоить подавляющую часть наследия этих авторов. Могут быть и какие-то другие интересы…

Во всяком случае, при взгляде со стороны должны просматриваться какие-то векторы, направления, по которым тот, кто отвечает за судьбу театра, планирует его жизнь и развитие. В Большом театре идет очень мало русских опер. Да и худрука сейчас нет. То есть главного дирижера.

С учетом того времени, в котором мы живем – СВО, сомнительное отношение к русскому искусству на Западе и так далее – разумно было бы сейчас сосредоточиться на русском репертуаре.

Кстати, недавно в одном из буфетов я услышал разговор артистов, в котором прозвучало забавное, но не лишенное смысла предложение: нужно просто взять листки с репертуаром театра, допустим, за три первых месяца 1982 года и поставить хотя бы половину из тех спектаклей, которые тогда шли. Причем это касается и опер, и балетов.

И действительно: ведь сохранились эскизы к этим спектаклям, даже декорации кое-какие сохранились. Есть даже записи целого ряда спектаклей. То есть с точки зрения постановщиков восстановить их будет достаточно легко. И театр за короткий срок получит целый ряд вполне убедительных спектаклей – работы хватит года на два или три, если не больше.

А когда мы получим в свое распоряжение эти спектакли и они будет у нас в репертуаре, можно будет думать о том, чтобы делать и современные версии этих произведений, если будет на то желание.

«Борис» и «Царская» у нас есть. Не вижу причин, по которым «Сусанин», «Руслан», «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Князь Игорь», «Садко», «Снегурочка» и целый ряд других названий не могут идти в уже имеющихся у нас декорациях.

-- Балеты тоже предложите восстановить?

-- Первый шаг уже сделан – в следующем сезоне пойдет «Ромео» Лавровского. Не самое плохое решение, между прочим.

А в целом – конечно, и в балете есть, что восстановить. Ничем не плох «Чиполлино», например. Думаю, что многие с удовольствием вспомнили бы «Любовью за любовь»… «Бахчисарайский фонтан», опять же… Есть, о каких названиях подумать.

Кроме того, в балете даже еще серьезнее, чем в опере, стоит вопрос кадров. Нынешний художественный руководитель балета <Махар Вазиев> славится своей жесткостью, хотя я бы назвал это грубостью или даже хамством.

История знает выдающихся, но при этом очень жестких руководителей –в том числе в балете. Но, к сожалению, Вазиев мало что может предложить истории кроме грубости, о которой уже слагают легенды.

Кадровая политика, которую он проводит, вызывает огромное количество вопросов: Махар Хасанович руководит балетом Большого театра уже семь лет, а иных безусловных прим, кроме Захаровой, у нас так и не появилось. Была Смирнова, которая сбежала после начала СВО – из нее пытались сделать звезду, но так и не сделали. А больше ни настоящих прим, ни настоящих премьеров мы не видим.

Сегодня весь репертуар на себе тащат, фактически, всего несколько, может быть, не великих, но уж точно высококлассных солистов – Крысанова, Лантратов… Александрова ушла из труппы, но периодически танцует… Нина Капцова периодически возникает в афише -- и тоже она не в труппе. Кретова, Цвирко, Лопатин, Савин…

Но нужно отдавать себе отчет в том, что карьеры всех этих танцовщиков закончатся в обозримом будущем - так устроен балет.

И если мы считаем, что к ним могут быть какие-то претензии по поводу того, что они не соответствуют уровню «золотого века» Большого театра, то нужно понимать, что новое поколение, которое предлагает нам господин Вазиев, и близко к их уровню не приближается. И есть подозрение, что не приблизится никогда.

При этом у руководства театра, насколько я понимаю, есть желание, чтобы зрители ходили не на конкретные имена, а на спектакли в целом. Теоретически в этом есть смысл, но фактически это как перестать смеяться над внутритеатральной шуткой о том, что зритель ходит не на спектакли, а «на люстру» - то есть посмотреть на зал и сфотографироваться в интерьерах.

В действительности образованный зритель, который, к счастью, до сих пор есть у Большого театра, разумеется, ходит на артиста. И всегда будет ходить на артиста. Были фанаты Лемешева и Козловского. Были «метатели цветов» у Плисецкой… Есть свои верные фанаты у Захаровой, Лантратова, Александровой и других артистов. Если кто-то хочет изменить ситуацию – проще закрыть театр. Так будет до тех пор, пока это здание существует в Москве.

К тому же, репертуарная политика такова, что и солисты, и кордебалет работают, выбиваясь из сил, но творчески никак не развиваются.

-- Что это значит?

-- С одной стороны, мне понятно желание представить на сцене Большого театра разные балетные стили. Но, с другой стороны, Большой театр – это в первую очередь классический балет. У нас же сложилась ситуация, когда классику мы уже танцуем не всегда идеально, мягко говоря, а современную хореографию еще не освоили.

Так что, если иметь целью сохранить сильную балетную труппу, а в перспективе и вырастить новых настоящих мировых звезд, я бы сделал выбор в пользу классики прежде всего. Поскольку, выражаясь рыночным языком, именно она является нашим конкурентным преимуществом.

Если провести аналогию с оперой, то, когда мы снова начнем посещать с гастролями Запад, там захотят видеть сначала нашего «Бориса Годунова», а потом уже нашего Верди – если вообще Верди захотят. То же и в балете – людям интересно будет снова увидеть наши «Лебединое», «Спящую» или «Спартак». А вот «Орландо» или «Мастера и Маргариту» - вряд ли.

Но гастроли – не главное. Даже ремонт – не главное. Плохой ремонт можно, в конце концов, исправить – это просто деньги. Главное – это школа и традиции.

В конечном итоге важно, чтобы через двадцать или тридцать лет кто-то не оказался прав, утверждая, что это мы -- наше поколение -- окончательно развалили Большой театр, благодаря чему нашим последователям придется не преумножать его традиции и славу, а собирать их из руин по крупицам.

***

Мы беседовали около полутора часов. Мой собеседник планировал коснуться еще нескольких волновавших его тем, но время не позволило этого сделать: его ждала работа. Расстались мы на том, что, возможно, повторим нашу встречу через некоторое время.

***